Круг Матарезе - Роберт Ладлэм

- Василий Васильевич! - Тихий голос старика, почти шепот, оборвался. Старый учитель протянул руки, желая заключить своего молодого друга в объятия. - Никогда не думал, что увижу вас снова. - Он отступил назад и замолчал. Похоже, он все еще не оправился от вечерней прогулки.

- Не нужно беспокоиться, все идет хорошо, - проговорил Талейников.

- Но почему таким образом? К чему вся эта секретность? Эти перебежки с места на место? Как мне понимать вас? Ведь из всех людей в Советском Союзе вы... Когда вы были в Риге, то никогда не заезжали ко мне, хотя это было почти рядом, но я слышал от других, что вы достигли больших успехов, высокого положения и авторитета.

- То, что мы не встречались в те дни, оказалось к лучшему. Я ведь говорил вам об этом по телефону.

- Я никогда не мог понять этого!

Чертова предосторожность, подумал Василий. Он знал, что в те времена ученый сильно пил, глубоко переживая смерть жены. И если бы начальник управления КГБ по Риге в тот период встретился с ним, то окружающие могли неадекватно расценить их контакт.

- Но теперь это уже не важно, - заметил Миковский. - То время было очень тяжелым для меня, как вы, наверное, знаете. Но иногда случается, что людей приходится предоставлять самим себе: они должны побыть в одиночестве, даже без старых друзей. А теперь совсем другое дело! Что с вами случилось?

- Это очень длинная история, и я постараюсь рассказать вам все, что могу. Я должен рассказать, потому что нуждаюсь в вашей помощи. - Василий огляделся. На углу стола он заметил плитку и старый чайник. Наверное, это были все те же плитка и чайник. - Ваш чай по-прежнему самый лучший в Ленинграде?.. В таком случае, может, заварим чайку?

Прошло добрых полчаса, пока Талейников рассказывал, а его старый приятель, сидя в кресле, слушал. При первом упоминании имени князя Андрея Ворошина старик никак не прокомментировал услышанное, хотя было заметно, что ему есть что сказать. Когда рассказ был закончен, архивариус заговорил:

- После революции имение Ворошиных было конфисковано, хотя и при Романовых этот род подвергался всяческим гонениям. Николай и его брат Михаил обвиняли Ворошиных в том, что те якобы разграбили весь север России и в свою пользу "контролировали" морские перевозки. И, разумеется, после революции князь был приговорен к уничтожению уже большевиками. Надеждой Ворошиных был Керенский, но она рухнула с падением Зимнего дворца.

- А что случилось с Ворошиным?

- Он, как я уже сказал, был приговорен новой властью к расстрелу. Его имя встречалось в расстрельных списках. Но если мне не изменяет память, ему удалось бежать. По-моему, я натыкался на его фамилию в перечне тех, кто исчез.

- А почему вы запомнили это? Ведь многие были приговорены к расстрелу и многим удавалось бежать. Почему именно на Ворошиных остановилось ваше внимание?

- Их невозможно забыть по многим причинам. Ведь не каждый день русский царь называл своих дворян мздоимцами и ворами и пытался так или иначе уничтожить их. Отец и дед князя занимались торговлей рабами, были связаны с Китаем и Африкой и соответственно с американским Югом. У них были большие капиталы в Имперском банке, они великолепно и с пользой для себя манипулировали огромными суммами и преуспели в разорении многих семейств. Говорят, что когда Николай II тайно удалял Андрея Ворошина от двора, то якобы сказал ему: "Если в один трагический день Россия и станет добычей каких-нибудь вселенских маньяков, то это случится только благодаря таким людям, как ты. Это вы помогаете им держать нас за горло". Разговор этот состоялся за несколько лет до революции.

- Вы сказали "тайно удалял его". Почему тайно?

- В то время не было принято демонстрировать разногласия в среде аристократов. Николай понимал, к чему это может привести.

- У Ворошина были сыновья?

- Я не знаю, но могу предположить, что - так или иначе - да. У него было много женщин.

- А что стало с собственной семьей?

- Опять-таки в документах ничего конкретного мне не попадалось, но можно догадаться, что они погибли. Как вам самому известно, трибуналы были не особенно разборчивы в отношении женщин и детей. Члены семей, конечно, могли покидать Россию. Не все в ЧК брали на себя смелость мочить руки в их крови, поэтому кое-кому из дворян было разрешено уехать. Но, я думаю, не Ворошиным.

- Но мне хотелось бы это знать более определенно.

- Я понимаю, что вам хотелось бы проследить связь между семьей Ворошиных и этой новой армией Матарезе. Но мне все-таки кажется, что они все погибли, включая и самого князя, так как за все те годы, пока существовало белое движение, нигде не всплыло на свет имя Ворошиных, а ведь князь был не из тех людей, что тихо сидели бы на месте. Очаги сопротивления возникали повсеместно и во множестве, враги революции нуждались в огромных суммах. Заграница субсидировала контрреволюционеров. Ворошина всюду приняли бы с распростертыми объятьями, и о его вкладе в белое дело стало бы тотчас известно. Нет, Василий, скорее всего он погиб.

Талейников слушал старого ученого, стараясь найти противоречия или логические несоответствия в его рассказе. Он подошел к столу и налил себе еще чаю.

- Если только он не потребовал, чтобы его имя нигде не упоминалось, то есть сам пожелал остаться анонимным участником белого движения... - заметил Василий. - Его капиталы могли быть тайно переведены в другую страну, например, в Рим, Геную. Тогда, конечно, никакой связи с белым движением здесь нет...

Миковский подался вперед, оживившись.

- Вы же сказали, что Матарезе обеспечивают найм на убийства определенных людей. То есть, другими словами, белое движение могло быть и ни при чем. Ибо уничтожать надлежало тех, чья смерть воспринималась бы в контексте мести самого Гильома де Матарезе, да? Тогда Ворошин с его личной местью ни при чем. Наоборот, он не прошел бы мимо возможности пристроить свои капиталы вместо того, чтобы отдать их на благо какой-нибудь политической организации. Он был прагматик.

Василий замер, потрясенный. Его осенила догадка.

- Вы только что сказали, что он был очень практичным человеком, не так ли? И не стал бы финансировать кого-то, кто не вкладывал бы деньги в дело, в оборот? Значит, он обязательно нашел бы способ связаться с теми, за кем будущее, нашел бы, во что вложить богатство, чтобы обратить это все в прибыль?

- Не исключено, - согласился Миковский. - Я шел по неверному пути, предположив, что он удрал после революции. Я искал в другой плоскости, пытаясь увязать деятельность Ворошина с белым делом. Но ведь он мог покинуть Россию еще до революции, спасаясь от царского гнева, а не от наказания большевиков. Возможно, он переменил имя... Хотя все же имя его было в списках подлежавших расстрелу.

- Но ведь вы сами не очень уверены, что встречали его фамилию позже, то есть среди тех, над кем приговор был приведен в исполнение. Значит, хотели расстрелять, поскольку из дворян, но не обнаружили его. Может, в таком случае он был уже далеко за пределами России? А теперь вернемся в наше время. Зачем, по-вашему, я здесь?

- Архивы периода революции? - догадался Миковский.

Талейников кивнул:

- Я должен их просмотреть.

- Легко пожелать, да сложно осуществить. На запрос о вторжении в архивы требуется разрешение Москвы.

- Помните, вы когда-то рассказывали мне, что в архивах времен революции и гражданской войны полно самых разных сведений и материалов? Чуть ли не репортажей с места событий. Что ученые предложили свидетелям фиксировать все происходящее, даже обыденные мелочи, так как понимали уникальность исторического момента... Так вот, я должен видеть эти архивы, эти записи из глубины времен. Какова процедура получения разрешения?

- Это делается через министерство культуры в Москве. Они дают разрешение, и из ленинградского отделения министерства присылают человека с ключом от нижних комнат, то есть от подвальных хранилищ. Здесь в библиотеке у нас ключа нет.

Василий помолчал.

- А этот человек с ключом, он что, тоже архивариус?

- Нет. Он просто человек с ключом.

- И как часто делаются запросы и даются такие разрешения?

Миковский нахмурился.

- Не очень. Раз, ну, может, два в месяц.

- Когда был последний случай?

- Где-то три недели назад. Историк из Жданова проводил какие-то доследования.

- А где он работал с бумагами? Где читал?

- Для этого есть специальная комната. Из нее ничего нельзя выносить...

Талейников поднял руку, прерывая учителя:

- Кое-что вынесли! Случайно, но вынесли. А потом вернули это вам, чтобы ни у кого не было никаких неприятностей. И теперь эти бумаги нужно срочно положить на место. Поэтому ваш звонок в ленинградское отделение будет более чем уместен.

Человек появился спустя двадцать одну минуту, его лицо пылало от холодного ветра.