Политическая история Первой мировой - Сергей Кремлев

А вот оценка Польши тридцатых годов, принадлежащая американскому журналисту, хорошо знакомому с предметом: «Вполне можно застраховать пороховой завод, если на нём соблюдаются правила безопасности, однако страховать завод, полный сумасшедших, немного опасно»…

Итак, Польша – пороховой завод, полный сумасшедших… Это не я сказал, уважаемый читатель, а американец. Что ж, со стороны, из-за океана, наверное, виднее… Прибавлю лишь, что к этой давней оценке не мешало бы прислушаться и нынешней Европе… Тем более что и в Европе политические способности польских «верхов» умели оценить нелицеприятно даже те, кто им покровительствовал. Сам Черчилль во время Второй мировой войны, в октябре 1944 года, взбешённый тупым нежеланием эмигрантского «премьера» Польши Миколайчика признать будущие границы Польши с СССР по этнической «линии Керзона», бросил лондонским полякам: «Вы не правительство, вы ослеплённые люди… У вас на уме только низменные собственные интересы… Ваша аргументация является, попросту говоря, преступной попыткой сорвать соглашение между союзниками… Вас следует посадить в больницу для умалишённых».

Возвращаясь же к предварительному европейскому раскладу, намеченному версальскими «миротворцами» по окончании Первой мировой войны, сообщу, что австрийским немцам – вопреки громко провозглашённому Антантой «праву наций на самоопределение» – категорически запрещалось воссоединение с немцами германскими, хотя Учредительное Собрание в Вене единогласно высказалось за аншлюс, то есть присоединение Австрии к Германии!

Австрийская Судетская область, населённая почти исключительно немцами, передавалась – опять-таки вопреки провозглашённым принципам об этнической однородности – в состав новообразованной «версальской» Чехословакии.

В дополнение к «польским» «новациям», передача миллионов немцев под власть чехов программировала будущий конфликт в центре Европы с точностью умелой штурманской прокладки на морской карте.

ВЕСНОЙ 1919 года до новой европейской войны было, конечно, ещё далеко. 30 апреля германская делегация прибыла в Париж, а 7 мая её вызвали в Версаль на заседание конференции. Клемансо, маленький и жёлтый, как высохший зародыш человека (сравнение Гарольда Никольсона, наблюдавшего француза своими глазами. – С.К), заявил им: «Час расплаты настал»…

Пока речь французского премьера переводилась, секретарь конференции вручил побеждённым толстенную книгу – условия мира. Четыреста сорок статей на двухсот девяти страницах…

Полистав их, Брокдорф-Ранцау в ответной речи сказал: «Господа! От нас требуют, чтобы мы признали себя единственными виновниками войны. Подобное признание в моих устах было бы ложью. Германия признаёт несправедливость, совершённую ею по отношению к Бельгии. Но и только! Ошибались не одни мы. А надёжно выправить эти ошибки можно на основе 14 пунктов мира, из которых Германия и исходила, соглашаясь на перемирие»…

«Пункты мира» Вильсона действительно трактовали лишь территориальные и национальные проблемы в духе образования в Европе лишь таких государств, которые были бы целостными в национальном отношении при широкой автономии национальных меньшинств. Однако в Версале на Германию не только «вешали всех собак», но ещё и неумно корнали её территорию, взваливали непомерные репарации…

Условия толстой «книги мира» оказались потяжелее всей мировой полиграфической продукции той эпохи. Начались сложные взаимные переговоры. Немцы упирались, в Берлине проходили демонстрации, президент Эберт и министр Шейдеман произносили речи с балкона, простирая руки к толпе. «Пусть отсохнут руки прежде, чем они подпишут такой мирный договор», – заклинал Шейдеман.

В Германии на неделю объявили национальный траур.

Но, прежде чем отсохли руки у германских лидеров, наступила суббота, 28 июня 1919 года. В Зеркальном зале Версаля воссел Клемансо под тяжёлым балдахином с лепной золочёной надписью: «Le roi gouverne par lui-meme» («Король управляет по своей воле»).

С лентой через плечо, этот зародыш то ли человека, то ли будущей войны проскрипел: «Впустите немцев!».

Звуки шагов в тишине, а потом вновь голос Клемансо: «Месье, заседание открыто!».

Ещё несколько процеженных сквозь зубы фраз, и немцев подводят к столу, где лежит договор. Доктор Мюллер подписывает его под громы артиллерийского салюта.

«Заседание окончено», – сплёвывает Клемансо.

Немцев уводят. Они, наконец, юридически капитулировали перед «союзными и объединившимися державами»: Соединёнными Штатами Северной Америки, Британской империей, Францией, Италией и Японией, а также примкнувшими к ним Бельгией, Боливией, Бразилией, Китаем, Кубой, Эквадором, Грецией, Гватемалой, Гаити, Геджасом, Гондурасом, Либерией, Никарагуа, Панамой, Перу, Польшей, Португалией, Румынией, Сербо-Хорвато-Словенией, Сиамом, Чехословакией и Уругваем.

Китай Версальский договор по причине уважительной не подписал: правá на Шаньдунскую провинцию получил не он, а Япония.

США, Эквадор и Геджас договор подписали, но не ратифицировали, каждый по своим соображениям.

США заключили в 1921 году с Германией отдельный договор, мало чем отличающийся от Версальского, а как там было с Геджасом – не знаю…

Достоверно одно – кровь воинов Самсонова, обеспечивших «чудо на Марне», кровь «Брусиловского» прорыва, обеспечившего последующие «чудеса», как и пот русских мастеровых и крестьян, в зачёт не пошли.

Антанте было не до того – надо было помогать Деникину и Колчаку.

ПО УВЕРЕНИЯМ союзников основу будущей Версальской системы должны были заложить 14 пунктов мирных условий президента Вильсона. Звучали они, как мы знаем, красиво – заокеанскому дядюшке полагалось выглядеть добрым и справедливым. И действительно, куда уж лучше: мир без аннексий, равноправие наций, открытая дипломатия, свобода морей…

Однако немцев обманули – подписанный ими договор ничего общего с посулами Вильсона не имел. В Париже был разыгран последний акт грандиозного спектакля: вначале надо было забросить немцам вильсоновскую «приманку», потом, когда они прекратили воевать, эту приманку вырвали у них с кровью. А чтобы Америка сохранила лицо (точнее, личину) свободолюбца, «разногласия» союзников на Парижской конференции раздувались для публики до размеров непримиримых. Вильсон якобы отстаивал будущие всемирные «братство и дружбу», а роли «бук» отводились другим: отчасти – Ллойд Джорджу и всецело – Клемансо.

В конце концов «мир» вышел таким, что Ленин, глядя на него со стороны, заметил: «Война путём Версальского договора навязала такие условия, что передовые народы оказались на положении колониальной зависимости, нищеты, голода, разорения и бесправности, ибо они на многие поколения договором связаны и поставлены в такие условия, в которых ни один цивилизованный народ не жил. Это неслыханный, грабительский мир, который десятки миллионов людей, и в том числе самых цивилизованных, ставит в положение рабов».

Ленин не преувеличивал – Германия попадала в самое настоящее рабство. Даже Черчилль признал: «Экономические статьи договора были злобны и глупы до такой степени, что становились явно бессмысленными».

При этом исключительно на Германию – и даже не на руководство, а на немецкий народ – единолично возлагалась вся официальная ответственность за войну. Правда, и кайзеру в порядке санкции предъявлялось обвинение в «высшем оскорблении международной морали и священной силы договоров».

Немецкие полководцы Гинденбург, Людендорф, немецкие промышленники Тиссен, Крупп и другие объявлялись военными преступниками. Так-то оно так, но выходило, что Дюпоны, Бэзил-Захаровы, Морганы, Френчи, Тафты, Стимсоны, Рокфеллеры, Гепнеры, Бродские, Рябушинские, Путиловы, Клемансо, Черчилли, Ротшильды, Греи, Сухомлиновы, Барухи, Пуанкаре и Вильсоны были ни при чём…

Да, кайзер в случае победы рассчитывал на крупные аннексии и экономические выгоды. На пангерманских картах желательные границы «Deutsches Kaiserreich» протягивались от Кале до Финского залива и даже захватывали, как вассальную территорию, Англию. Но это был, во-первых, «пивнушный» экстремизм, не подкреплённый ресурсами и реальной государственной политикой. А, во-вторых, немцы, в отличие от Америки, и не прикидывались освободителями европейских народов. Они властно требовали, чтобы с ними считались…

Умея работать, они были готовы жёстко конкурировать со всем светом в экономическом соревновании, а раз им этого не позволяли, они желали добиться своего права вооружённой рукой. Что ж, с таким народом действительно было более верным не воевать, а ладить миром. Золотой же Интернационал выбрал войну.

НАПИСАВ так, автор отнюдь не склонен оправдать немцев, в их национальном характере недостойных черт хватает, но в чьём национальном характере их нет?