Политическая история Первой мировой - Сергей Кремлев

6 июля 1918 года Ярославль был захвачен врасплох мятежом эсеров и белогвардейцев… Начались аресты и расстрелы. А через неделю к Ярославлю подтянулись советские пехотные части, броневики, бронепоезд, артиллерия… Город был окружён.

Прошла ещё неделя… И, оказавшись в положении безнадёжном, мятежники нашли «выход» в том, что… объявили себя в состоянии войны с Германией (!), а потом, заявив, что «для них ясна безуспешность дальнейшей борьбы (борьбы, конечно, с Германией, стакнувшейся с проклятыми Советами. – С. К.)», «сдались германской армии» в лице представителя комиссии военнопленных лейтенанта Балка.

Балк «потешную» «капитуляцию» принял, издал комично-высокопарный «приказ», а наскоро вооружённые самими же мятежниками германские пленные заперли сдавшийся штаб в здании театра и окружили его своим караулом.

Как видим, Балк помог не Советской власти, а её врагам. Конечно, провокация эсеров имела две цели: спастись самим и попытаться создать конфликт, осложняющий наши отношения с немцами. Но вся эта трагикомическая история кончилась просто: Чрезвычайный штаб Ярославского фронта вступил с Балком в недолгие переговоры, в результате которых, как сообщал отчёт ВЧК, «австро-германские пленные сложили оружие, и театр со штабом белогвардейцев очутился в наших руках».

А вот что писал летом 1918 года в докладной записке на имя кайзера якобы «покровитель» Ленина генерал Людендорф: «Если мы не предпримем наступления (на Россию. – С. К.), то обстановка останется неясной. Мы, возможно, нанесём большевикам смертельный удар и укрепим наше внутриполитическое положение».

Просто и прямолинейно…

БЫЛИ, конечно, в Германии и дальновидно мыслящие люди, понимавшие, что большевики именно как потенциально национальная русская сила не могут быть объективно враждебными Германии как таковой.

В той же «Красной книге ВЧК» есть интересные показания одного из руководителей подпольного «Национального центра» профессора Сергея Андреевича Котляревского. Арестованный в конце гражданской войны, в 1920 году, он описывал недавние события, и вот какая у него получалась картина…

Одно время российская элита, оказавшаяся не у власти, пыталась заигрывать с немцами и прямо запрашивала, какой будет цена за оккупацию, если во имя освобождения от большевиков либеральные профессора призовут в Россию германские войска? Германский же представитель, близкий к послу Мирбаху советник посольства доктор Рицлер, откровенно заявил: «Этого спектакля мы русской буржуазии не дадим».

Почему?

В мае 1918 года сам же Рицлер это Котляревскому и объяснил. Они встретились в частном доме, и разговор у них получился непринуждённым, откровенным. Рицлер, сын знаменитого баварского историка и сам историк, был знаком с Котляревским ещё по Мюнхену, где Котляревский когда-то работал над диссертацией и бывал в доме Рицлеров.

– Надежды русских на наше вмешательство иллюзорны, – разочаровал Котляревского Рицлер.

– ??!…

– Советская власть как-никак заключила с нами мир. К тому же Германия не сочувствует вашим правым кругам. Конечно, «военная партия» и сам Людендорф настроены по отношению к большевикам непримиримо, но есть ведь и объективные соображения…

– Какие? – тут же вскинулся Котляревский, – Ведь ранее вы поддерживали наиболее реакционные круги!

– Напрасно вы так думаете, – не согласился Рицлер, – вашу реакцию держали на плаву миллиарды французских займов. И что тут может измениться теперь?

– Многое, – пытался возразить Котляревский.

– Нет, нет, – рассмеялся Рицлер, – кадеты все заражены ненавистью к Германии и находятся под полным влиянием англичан. И даже если бы Германия хотела низвергнуть Советскую власть, то работать на передачу власти в руки кадетов – значит работать на Антанту. К чему это нам?

Немец помолчал и прибавил:

– Левые, между прочим, – я говорю об эсерах – тоже враждебны к Германии. Нет, то правительство, которое вы имеете, наиболее приемлемо как для самой России, так и для нас…

Разговор Рицлера с Котляревским состоялся незадолго до покушения левых эсеров на Мирбаха и левоэсеровского мятежа. Так что в оценке эсеровских настроений Рицлер не ошибся, как и в оценке политических устремлений кадетов. Профессор Милюков в Киеве пытался, впрочем, организовать широкую интервенцию Германии в Великороссию, однако это была попытка установить лишь временный, вынужденный союз с «тевтонами» против «Совдепии».

Хотя показательно то, что, по словам Котляревского, даже в профессорской либеральной среде, ранее не принимавшей Брест-Литовский мир, возникало понимание того, что он был для России тогда единственным выходом.

В уже готовой рухнуть кайзеровской Германии взгляды, подобные тем, которые высказывал Рицлер, не были, увы, главенствующими. Однако даже здравомыслящая Германия была склонна к определённой лояльной сдержанности в отношении к Советской власти не потому, что эта власть была «прогерманской», а потому, что только эта власть верно понимала, чтó России необходимо от внешнего мира.

А необходимы были нам, во-первых, мир, а во-вторых – максимально широкие экономические связи с немцами.

В разговоре с Котляревским Рицлер признал, что самостийная Украина более нужна Австро-Венгрии, чем Германии.

– И что из этого следует? – поинтересовался Сергей Андреевич.

– Ну, во всяком случае, после окончания войны Брест-Литовский мир будет, надо полагать, пересмотрен в духе длительных добрососедских отношений Германии и России. Нам нужно уже сейчас укреплять их экономическую и культурную сторону…

А ВСКОРЕ левыми эсерами был убит Мирбах. 14 июля 1918 года в 11 часов вечера доктор Рицлер, исполнявший должность германского дипломатического представителя, посетил народного комиссара иностранных дел Чичерина и сообщил ему содержание только что полученной из Берлина телеграммы. Германское правительство поручало Рицлеру «просить о согласии русского правительства на допущение батальона германских солдат в военной форме для охраны германского посольства и о скорейшей доставке этих солдат в Москву». Рицлер заверял, что, мол, «всякие оккупационные цели далеки от германского правительства».

Батальон не дивизия, но и не взвод.

Да хоть бы и взвод! Это была та точка, отступить за которую означало утратить национальный характер Советской власти. Вот почему назавтра, 15 июля, Ленин на заседании Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета зачитал проект правительственного заявления, где было сказано:

«Подобного желания мы ни в коем случае и ни при каких условиях удовлетворить не можем, ибо это было бы объективно началом оккупации России чужеземными войсками.

На такой шаг мы вынуждены были бы ответить… усиленной мобилизацией, призывом поголовно всех взрослых рабочих и крестьян к вооружённому сопротивлению… Война стала бы тогда роковой, но безусловной и безоговорочной необходимостью, и эту революционную войну рабочие и крестьяне России поведут рука об руку с Советской властью до последнего издыхания».

ВЦИК утвердил это заявление Совнаркома РСФСР единогласно. Риск, конечно, был, немцы могли начать наступление… Но и отступать нам было уже некуда: за нами была Москва. Немцы поняли, что любой нажим принесёт результат, обратный желаемому. И пока всё оставалось как было.

Прошло четыре месяца… И на первом же заседании ВЦИКа шестого созыва, 13 ноября 1918 года, Свердлов в тишине замершего зала зачитал постановление:

«Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет сим торжественно заявляет, что условия мира с Германией, подписанные в Бресте 3 марта 1918 года, лишились силы и значения. Брест-Литовский договор <…> в целом и во всех пунктах объявляется уничтоженным.

Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика предлагает братским народам Германии и бывшей Австро-Венгрии <…> немедленно приступить к урегулированию вопросов, связанных с уничтожением Брестского договора»…

На том же заседании ВЦИКа было решено отправить в дар рабочим Германии два хлебных маршрута.

Далее же вышло так… Когда эшелоны прибыли на пограничную станцию Вержболово, представители немецкого солдатского Совета стали мяться: мол, указаний не имеем, хлеб пока принять не можем. А наутро член нового германского правительства Гуго Гаазе по прямому проводу передал в Германский Совет рабочих и солдатских депутатов в Москве:

«Прошу сообщить русскому правительству нижеследующее. По вопросу о предложенной отправке муки кабинет поручил высказать ему глубоко прочувствованную благодарность народного германского правительства. Мы тем выше ценим эту жертву, что нам и всему миру известно об острой нужде, которую терпит население в Петербурге и Москве. К счастью, в результате предпринятых нами у президента Вильсона шагов открылась для нас возможность получения съестных припасов из-за океана. Мы поэтому в состоянии пока отказаться от великодушного предложения русского правительства».