Лимонный хлеб с маком - Кристина Кампос

– Я так мечтал об этом моменте, – прошептал Антонио на ухо, поглаживая ей спину. – Взгляни на меня, Анна.

Анна подняла глаза, и Антонио снова вошел в нее, теперь уже нежно.

– Я так и не смог забыть тебя.

Анна опустила глаза. Он погладил ее по лицу и поцеловал.

– Смотри на меня, Анна… я никогда, никогда.

– И я тоже не…

Он поцеловал ее, не дав закончить фразу. Они жаждали друг друга и терпеливо ждали столько лет, ибо никто из них не верил, что любовь иссякнет в юности. Оба, пока их жизнь шла своим чередом, в какой-то момент задумались о возможном воссоединении. Но воспринимали это как несбыточную мечту. Вероятно, Анна больше, чем Антонио… Тем не менее, он, несколько раз возвращаясь на остров, воображал, на что будет похожа их встреча, если она когда-нибудь состоится. Их разлучила не нехватка любви, а судьба.

Антонио возбуждался все сильнее. Закрыв глаза, он пытался дождаться оргазма Анны, но не смог и, крепко обняв ее, кончил. Еще ощущая последние моменты наслаждения, он вышел из тела Анны, поцеловал ее в губы, в шею и снова нежно положил ее на стол. Поцеловал ее в живот и великодушно вернулся к ее лону.

– Матиас, я не брошу ее здесь, просто не могу. Я не спала всю ночь и поняла, что не смогу.

– Успокойся, что ты несешь? – ответил Матиас, протирая глаза и глядя на часы, все еще лежа под одеялом.

Марина села рядом, держа в руке чашку с горячим чаем. Было пять утра. Она ждала момента, чтобы разбудить Матиаса. Вздохнула.

– Я никогда не чувствовала необходимости стать матерью, Матиас. Однажды мы с тобой обсуждали эту тему. А мне сорок шесть лет. Но я поняла, что эта девчушка – часть меня. И я виновата в том, что привела ее в этот говенный мир, в котором мы все живем.

Матиас сел. Он не желал понять жену.

– Не говори такое.

– Но ведь это правда. Какая жизнь ее ждет? Вчера я бы осталась с ней на всю ночь… Я бы принесла ее сюда. Мне стало так плохо, когда я оставила ее спать в кроватке! Лучше бы она умерла, обнимая свою мать. Сколько тысяч сирот в этой стране? И сколько еще будет? Насколько трудно это прекратить? Я не брошу ее.

– Но, Марина, чего же ты хочешь?

– Не знаю, Матиас… Удочерить.

– Удочерить? – с тревогой переспросил Матиас.

Марина выдержала его взгляд.

– Да.

Матиас встал. На его ответ ушло какое-то время.

– Не понимаю, что ты несешь, и даже не знаю, что тебе сказать.

– Можешь ничего не говорить.

– Но ведь мы с тобой образуем пару. И вдруг ты предлагаешь мне то, чего я не желаю.

Матиас взглянул на Марину. Он знал ее так хорошо, что понимал: сейчас она очень нуждается в объятиях, хотя не подает вида. И он обнял ее. Почувствовав защиту его рук, Марина разрыдалась, сама не зная почему.

– Но ведь мы видели тысячи детей и в худших условиях. Что такое с тобой стряслось? – спросил он, вытирая ей слезы.

– Возможно, им хуже, но они не в таком диком одиночестве. Не знаю, что со мной происходит, Матиас. Что-то вроде… Нет, не знаю.

Она не решилась объяснить ему причину – ей стало стыдно… Она вспомнила собственное одиночество в подростковом возрасте. Как она, брошенная всеми, молча льет слезы в восьми тысячах километров от родной семьи. Она не признавалась, но разлука с близкими постоянно терзала ей душу. Первые четырнадцать лет были наполнены ласками бабушки, объятиями отца и общением с сестрой. А теперь она ощущала нехватку материнской любви, и ее отсутствие напоминало невидимый тяжелый чемодан, который приходится тащить в поездках во всех посещаемых странах. Память настойчиво воскрешала те годы, когда Марину обнимали три близких человека. И мысль о том, что девочка, которой она помогла появиться на свет, ничего не получит по ее вине, даже похожих четырнадцати лет в школе-интернате, разрывала ей сердце.

Ежедневно, до наступления декабря, она посещала приют, чтобы покормить ее на ночь. Рабочий день начинался в семь утра, а в четыре часа дня Калеб, живший недалеко от приюта, отвозил ее туда. Она договорилась с нянечками, которые рады были получить подмогу, и добилась согласия чиновника, управляющего местным детским домом, хотя Марина видела его всего три раза за три месяца. Долговязый мужчина средних лет, образованный и гордый, облегчил жизнь европейскому врачу, которая помогала после обеда. Он объяснил Марине процедуру предстоящего удочерения. Для европейской женщины это сложно, так как все формальности требовалось улаживать из Испании. Между тем Матиас сопровождал Марину по воскресеньям, не воспринимая всерьез ее намерение.

Через два дня Наоми уже узнавала Марину и, услышав ее голос, смотрела на нее. А спустя неделю опиралась ручонками о кроватку и сгибала ножки, чтобы Марина взяла ее на руки. Через три недели плакала, когда ее клали в кроватку, и приходилось снова брать на руки и прогуливаться по грунтовой дороге, ведущей к злаковым полям…

Они стали любовниками. Скрывать их отношения было легко. Местом свиданий служило помещение над пекарней, а Марина до конца декабря возвращаться не собиралась. Каждый день Антонио выезжал из автомастерской в два часа без одной минуты, нахлобучивал шлем и мчался на полном газу. А в четверть третьего уже влетал в Вальдемосу, предварительно поприветствовав местного полицейского, который тоже был байкером и закрывал глаза на его превышение скорости. В поселке на штрафы нарывались только иностранцы.

У Анны всегда была наготове еда. Они обедали не спеша, разумеется – когда Антонио хотел есть. Потому что он оставался девятнадцатилетним неуемным бычком. Как бы его охарактеризовать не слишком вульгарно: он был свинтусом в хорошем смысле слова. Из тех мачо, которые, когда, например, ты спокойно жуешь яблоко, ни с того ни с сего запускают руку тебе в декольте, берут за грудь, поднимают со стула, припирают к стене, целуя взасос, срывают твои трусики и хорошенько удовлетворяют себя. Не забыв и про тебя, конечно. Они много работают над тем, чтобы такой дикий секс возбуждал нас так же, как и их. Нечто вроде того, что случилось в первый раз у Антонио с Анной на посыпанном мукой столе. Однако каждый раз он повышал градус удовольствия. Так что они уже разбили две тарелки, бутылку вина и чуть не высадили окно…

Обмануть Армандо ей не составило труда. Анна объявила, что задерживается в пекарне, готовя тесто для хлеба на следующий день, и что