Гвоздь в башке - Юрий Брайдер

Если Александр сейчас пошлет в бой отборные части — тяжелую кавалерию, гоплитов или слонов, чей грозный рев раздавался за нашими спинами, — то люди, увлекшиеся уничтожением себе подобных, а по сути дела треплющие кость, брошенную им для отвода глаз, вряд ли устоят на своих позициях.

Нужно было срочно выходить из подполья и предпринимать какие-то решительные действия.

Физиология людей и минотавров была схожей (подтверждение тому — возможность иметь общее потомство), но почти во всем, что касалось так называемой нервной деятельности, быкочеловеки превосходили нас. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно было просто глянуть на их вместительные черепа.

Другое дело, на что была направлена работа этих замечательных черепов. Но тут уж ничего не поделаешь — не знаю, как насчет гения, а ум и злодейство очень даже совместимы. Примеров тому несть числа.

Конечно, я имел немалый опыт укрощения тех, с кем имел сомнительное удовольствие делить одно и то же тело, но здесь был случай особый. Меня можно было сравнить с радиотехником, успешно освоившим ламповые приемники, но вынужденным заняться последней моделью «Сони».

Извилин в этом мозге хватило бы на двоих, а до подсознания Александра я и не мечтал добраться. Нельзя было даже точно определить, где у него что находится — например, центр удовлетворения или центр ярости.

Впрочем, ломать — не строить! Если и не сворочу его мозги на сторону, то хотя бы шороха там наделаю. Трудно командовать армией, если у тебя в голове шарики за ролики заходят.

Попытка нанести удар по органам чувств успехом не увенчалась. Если я и попал куда-то, то явно не туда. Зрение, обоняние и слух остались под контролем Александра, но вот с голосом у него почему-то возникли проблемы. О таких, как я, говорят — целил в висок, а угодил в гузно.

С другой стороны, в этом что-то есть. Немой военачальник — нечто особенное. Были военачальники одноглазые, сухорукие, хромые, страдающие нанизмом[10], полубезумные и даже не принадлежащие к мужскому полу, а вот про немых мне слышать что-то не приходилось. Вероятно, такое невозможно в принципе, как беспалый кузнец или слепой меняла. Что ни говори, а положение обязывает.

Сначала Александр пыхтел, хрипел и стучал кулаком по своей железной груди. Свита тут же обратила внимание на возникшие у него затруднения. Был подан походный стул и кубок самого лучшего вина.

— Что случилось? Ты ранен? — допытывался Перменион. Александр, продолжая тяжко хрипеть, отрицательно покачал головой.

— Подавился? — не отставал Перменион.

Александр кивнул, однако вино, отправленное внутрь одним молодецким глотком, дар речи не вернуло.

А время не ждало. Покончив с несчастными кельтами, италийцы уже ровняли свои ряды. Минотаврам, дабы развить некоторый тактический успех, надлежало без промедления нанести новый удар.

План Александра мне был известен — смелыми атаками рассеять кавалерию противника на флангах, а центр сокрушить гоплитами. Слоны составляли резерв. Битва должна была закончиться на берегах реки, где италийцам предстояло сделать драматический выбор — умереть под ударами вражеских мечей, или вплавь преодолеть бурное течение.

Уже казалось, что нужный момент упущен, но Александр проявил завидное хладнокровие. Убедившись, что язык не повинуется, он стал отдавать, приказы жестами.

Как я мог помешать ему? Для внедрения в психику требовалось слишком много времени. Руки его мне не подчинялись. О полном разрушении личности, как это удалось в случае с Хишамом, и мечтать не стоило — плетью обуха не перешибешь.

Оставалось одно — вести себя, как мартышка в галантерейной лавке, то есть путать, рвать и портить все, что поддается твоим усилиям. На первых порах такая вредоносная тактика успеха не принесла, слишком объемист и замысловат был мозг минотавра, но потом я ненароком задел центр, отвечающий за ориентацию в пространстве (а ведь мог задеть центр, возбуждающий храбрость, единственную добродетель, которую Гомер считал сестрой безумия).

На онемевшего Александра навалилось новое горе — оставаясь в здравом уме и твердой памяти, он утратил представление о левом и правом, близком и далеком, заднем и переднем.

Очень натурально изобразив на пальцах мерно шагающего воина, он сделал повелительный жест в сторону, противоположную той, где находилось поле боя.

— Гоплитов послать в обход? — переспросил озадаченный Перменион.

Вместо того чтобы отрицательно мотнуть головой, Александр затряс ею сверху вниз, что было воспринято окружающими как знак одобрения.

Несколько тысяч отборных гоплитов-минотавров сделали поворот кругом и отправились на поиски горных троп, которые должны были вывести их в тыл италийцам. Более самоубийственного маневра не смог бы придумать даже откровенный изменник.

Все видя и все прекрасно понимая, Александр вскочил со стула, дабы самолично остановить уходящую тяжелую пехоту, но не соразмерил своих усилий (теперь для него было все едино — что вершок, что сажень) и в полном боевом облачении грохнулся на землю.

— Позвать врачевателей! — крикнул Перменион. — Быстрее!

Пока минотавры-лекари, являвшиеся одновременно и жрецами Асклепия, обмахивали Александра всякими подручными средствами и давали ему нюхать едкую соль, италийцы приблизились на расстояние, позволявшее обмениваться бранными словами. Наконец-то дорвавшийся до власти Перменион немедленно распорядился:

— Кавалерию вперед!

Вот этого как раз и не следовало делать. Кавалерия без поддержки пехоты то же самое, что бык без рогов — и напугает, и бока намнет, а забодать не забодает. Уж лучше пожертвовать резервом — слонами. Тем более что италийцы не имеют опыта борьбы с ними.

Мысли у Александра были здравые, но их еще требовалось как-то довести до сведения соратников. Уж и не знаю, каким усилием воли он выдавил из себя сиплое и малоразборчивое:

— Слонов! Пускайте слонов!

Перменион, которым владели сразу две взаимоисключающие друг друга страсти — угодничество и властолюбие, немедленно отдал новый приказ, при этом не успев (или забыв) отменить предыдущий.

Едва только кавалеристы-минотавры, сопровождаемые телохранителями эфиопами, державшимися за стремя хозяина, поравнялись с нами, как их настигли боевые слоны — свирепые чудовища, размалеванные пурпуром и хной, с раззолоченными бивнями и колокольчиками в ушах.

Нагрудники и все постромки слонов были покрыты длинными шипами, а на спинах возвышались ивовые башенки с лучниками. Каждый вожатый имел при себе не только острейший крюк, выполнявший роль руля, но и тяжелый молот-клевец, заменявший, так сказать, аварийный тормоз.