Графиня Гизела - Евгения Марлитт

– Что с вами, мое милое дитя? – вскричала испуганная графиня Шлизерн и с участием взяла ее за руку.

– С ней всегда так бывает, Леонтина! – воскликнула торжествующая баронесса Флери, забывая в эту минуту свое собственное огорчение. – Гизела питает отвращение к драгоценным камням, и ты видишь теперь собственными глазами, что одного прикосновения к ним вполне достаточно, чтоб произвести в ней самое сильное нервное возбуждение.

Графиня Шлизерн молча, с крепко стиснутыми губами передала футляр португальцу. Князь, очевидно, желавший видеть этот спорный вопрос о бриллиантах исчерпанным, начал их рассматривать с величайшим интересом; старинные драгоценности стали переходить из рук в руки, между тем Оливейра в коротких словах рассказал их историю, объяснив, каким образом он их приобрел. Затем бриллианты снова были убраны в шкатулку.

– Ну, прекрасная повелительница эльфов, наконец желание ваше исполнилось, – сказал его светлость баронессе Флери, которая стояла в глубокой задумчивости, между тем как Оливейра запирал шкатулку. Князь произнес эти слова полушутливо, но в тоне его слышалось что-то серьезное. – Надеюсь, это не может дурно отразиться на расположении вашего духа, моя дорогая… Не пора ли нам отправиться в буфет, – продолжал он, обращаясь к гостям, – пока эти предательские тучи не загасили наших факелов.

В самом деле, в воздухе слышалось приближение бури. На гладкой зеркальной поверхности озера, спокойно отражавшей свет факелов, появилась теперь небольшая рябь, и из леса доносился глухой шелест листьев; огонь факелов, еще недавно прямо вздымавшийся вверх, беспокойно метался теперь из стороны в сторону.

Среди хлопания пробок, звона стаканов и восторженных тостов, раздававшихся в честь светлейшего хозяина, никто не обратил внимания на этих грозных предвестников бури.

Гизела отказалась идти в буфет. Она надеялась улучить удобную минуту и незаметно скрыться отсюда, однако надежды ее не оправдались! Госпожа фон Гербек ни на шаг от нее не отходила. Маленькая толстушка была сегодня неистощимо любезна и имела очень довольный вид! Его превосходительство только что шепнул ей, что, ввиду его безусловного доверия к ней, завтра утром, перед своим отъездом, он желает «откровенно переговорить с ней»; кроме того, он просил ее сегодняшний вечер строго наблюдать за Гизелой.

И вот она усадила девушку на скамейку, находившуюся близ опушки леса, откуда было видно все собравшееся общество. На другом конце скамейки уселась гувернантка рядом со своей старинной приятельницей, с которой она не виделась уже несколько лет. Дамы велели принести себе кушанья и во время еды не переставали толковать о беспримерном бесстыдстве иностранного выходца – португальца. Это просто какой-то авантюрист, хвастун! – Еще неизвестно, какими средствами приобрел он все эти драгоценности. А впрочем, толстушка была даже уверена, что все это «дрянь» поддельная, камни имеют какой-то неестественный блеск – это может отличить всякий ребенок, сравнив эту мишуру с необыкновенными фамильными бриллиантами графов Фельдерн. А его превосходительство отличнейшим образом отделал этого сумасброда – он даже не удостоил ни одним взглядом ни его самого, ни его хваленые бриллианты.

Словно больной ребенок, откинула Гизела утомленную голову на спинку скамейки. Раздавшаяся музыка заглушила продолжение остроумного разговора… Бедная девушка чувствовала себя совершенно одинокой и глубоко несчастной, сердце ее болезненно сжималось… Сейчас она должна была молча перенести оскорбление, нанесенное ей злобной мачехой; борьба уже истомила ее, да и к чему повела бы эта борьба? – думала она с тупой покорностью и равнодушием… Все эти неудавшиеся попытки… Не все ли равно, что о ней думает свет? И вот сколько времени она сидит тут одна и никому нет до нее дела, все о ней забыли, все, все… А там, в толпе, словно поддразнивая ее, мелькает красная шапочка и, как магнит, влечет к себе померкший взор девушки; и всякий раз, как высокая мужская фигура появлялась рядом с темнокудрой головкой – чего на самом деле не было, она постоянно ошибалась, – сердце ее обливалось кровью и она едва переводила дыхание.

Наконец, она решилась не смотреть туда и медленно откинула голову назад. Широкие влажные листья висящей над головой ветки освежили ее пылающий лоб; она закрыла глаза, но во внезапном испуге тотчас же снова подняла свои отяжелевшие веки.

Португалец стоял сзади и называл ее по имени. Гизела, как окаменелая, продолжала сидеть неподвижно. Да, это его голос, но как странно он изменился и звучал как-то странно!..

– Графиня, слышите ли вы меня? – повторял Оливейра громче, между тем как сильный аккорд заглушал его слова.

Гизела медленно наклонила голову, не поворачивая к нему лица.

Голос португальца раздался над самым ее ухом.

– Вы, графиня, поступаете так же неблагоразумно, как и те, что там веселятся, – сказал он шепотом. – Вы музыкой хотите заставить себя позабыть о буре, которая не замедлит разразиться… – Он помолчал с минуту. – Неужели вы ждете, пока не хлынет дождь? – продолжал он настоятельным тоном, желая услышать звук ее голоса.

– Я не могу уйти, не предупредив госпожу фон Гербек, – возразила Гизела. – Она, конечно, только посмеется над моими опасениями, потому что вы сами видите, что здесь никто не помышляет о буре.

Она немного повернула голову в его сторону, не поднимая глаз. Малейшее движение ее могло привлечь внимание гувернантки, которая не переставала весело болтать со своей приятельницей. Девушка инстинктивно боялась, чтобы подозрительный ненавистный взор толстухи не упал на этого человека, стоявшего так близко к ней и говорившего с ней таким глубоко взволнованным голосом.

Он протянул руку в ту сторону, где сидел князь, неподалеку от одного из буфетов. Перед его светлостью стоял министр с полным стаканом в руке. Его превосходительство, как казалось, был в столь оживленном настроении, что напрасно бы в его жестах, в его улыбающемся лице стали искать равнодушно-неподвижную маску дипломата. Вероятно, в эту минуту он провозглашал тост, полный веселости и остроумия, предназначенный лишь для ушей его светлости и некоторых из близстоявших кавалеров, – члены этого маленького избранного кружка смеялись и, обменявшись выразительными взглядами, подняли бокалы.

– Вы правы, там никто не хочет думать о непогоде, нависшей в воздухе, – сказал португалец. – Но буря разразится, – прервал он сам себя, опуская голову так низко, что девушка почувствовала его дыхание на своей щеке. – Графиня, вернитесь в ваш тихий Грейнсфельд! – прошептал он с мольбой в голосе. – Я знаю, что эти тучи несут удар и для вас.