Графиня Гизела - Евгения Марлитт

Раздались неподражаемые звуки из «Сна в летнюю ночь»; пурпуровый занавес взвился, и глазам зрителей предстала обворожительная картина покоящейся Титании, окруженной эльфами… Никогда бриллиантовая фея не торжествовала такой полной победы, как в эту минуту! Забыта была безмолвная бледная девушка, благодаря благосклонности князя обратившая на себя общее внимание, забыто девственное чистое созданье при виде этой обворожительной женщины, в пленительной позе отдыхающей на мшистом ковре, усеянном цветами.

Раздались восторженные рукоплескания – занавес беспрестанно поднимался и опускался, все последующие живые картины проходили холодно, даже восхитительная Эсмеральда – Зонтгейм – потерпела заметное крушение.

– Прекрасная Титания, довольны ли вы вашим успехом? – спросил князь, когда баронесса по окончании представления, опираясь на руку своего супруга, подошла к его светлости.

Князь был в очень веселом расположении духа. В антрактах разговаривая с Гизелой, он нашел, что протеже его – девушка хотя и грустно строгого характера, но в ответах своих проявляла так же много остроумия, как и покойная блестящая графиня Фельдерн.

– Ах, ваша светлость, я, может быть, очень бы гордилась и тщеславилась, – возразила прекрасная Титания нежным голосом, – но я была так озабочена, что, право, совсем и не думала об этом так называемом успехе. В то время как я должна была лежать там так неподвижно, глаза мои только и видели мое бледное дитя, мою маленькую Гизелу – она казалась такой бледной и страждущей… Я ужасно расстроена!.. Ах, ваша светлость, я сильно опасаюсь, что моя бедная девочка слишком рано и ко вреду себе покинула благодетельное для нее уединение… Гизела, дитя мое…

Она остановилась.

Девушка поднялась со своего места и с истинно царским величием встала перед своей мачехой. Бледное лицо, о котором так соболезновала прекрасная баронесса, покрылось теперь жгучим румянцем, и карие глаза долгим презрительным взглядом смерили жалкую, фальшивую комедиантку.

Теперь победа была на ее стороне, что без труда мог прочесть его превосходительство на лице князя и всей теснившейся вокруг толпы.

– Пожалуйста, без сцен, Гизела! – проговорил он с мрачной строгостью и едва сдерживая свое волнение. – Ты очень любишь разыгрывать комедии, но здесь не место ждать появления твоих припадков… Госпожа фон Гербек, уведите графиню немного в сторону, пока она не успокоится!

Девушка хотела говорить, но дрожащие губы отказались ей повиноваться.

– Бриллианты эти поддельные, ваше превосходительство? – спросил в эту самую минуту португалец спокойным голосом, но тон которого привлек общее внимание.

Оливейра стоял рядом с министром и показывал на камни, украшавшие наряд повелительницы эльфов.

Министр отшатнулся, как будто кто ударил его в лицо; супруга же с глубоко возмущенным видом обернулась к прекрасному чужестранцу.

– Не думаете ли вы, милостивый государь, что баронесса Флери захочет обманывать свет, надевая на себя фальшивые камни? – вскричала она с гневом.

– Ее превосходительство вправе возмущаться вашими словами, господин фон Оливейра, – проговорила, подходя, графиня Шлизерн со своей саркастической улыбкой. – Что эти чудные камни без изъяна, может вам сказать каждый ребенок в стране, – ибо это знаменитые фамильные бриллианты графов Фельдерн!.. Во славу же они вошли с тех пор, как ими стала украшать себя красавица Фельдерн – она умела носить бриллианты!

И она нежно провела рукой по пепельным, с серебристым отливом, волосам Гизелы.

– Хотела бы я видеть эту юную восхитительную головку, увенчанную этой сияющей диадемой, – прибавила она со спокойно-беззаботной миной, указывая на бриллиантовые фуксии в локонах баронессы.

Женщина эта обладала той редкой способностью немногими словами касаться чувствительного места в душе человека и, играя, наносить в ней тяжкие раны.

Прекрасная баронесса стояла в оцепенении перед своей неумолимой мучительницей; тонкие ноздри ее раздувались в безмолвном гневе.

Неприязнь, поводом к которой служила обоюдная зависть, существовавшая между обеими дамами, хотя и прикрытая лицемерной дружбой, нередко прорывалась наружу и давала его светлости повод являть свою обходительность и рыцарство.

И на этот раз он хотел помешать этому поединку.

– Вы любите драгоценные камни, господин фон Оливейра? – спросил он, возвышая голос, который немедленно должен был заставить все смолкнуть вокруг него.

– Я собираю их, ваша светлость, – ответил португалец.

Он помедлил несколько секунд, затем быстро проговорил:

– Но убор этот, – он указал на диадему Титании, – интересует меня совершенно особым образом. Я обладаю точно таким же.

– Это невозможно, милостивый государь! – воскликнула баронесса. – Диадема почти четыре года тому назад переделана была по моему собственному специальному рисунку, и парижский дом, который исполнял эту работу, обязательно должен был потом уничтожить этот рисунок, для того чтобы предупредить всякое подражание.

– Я могу поклясться, что эти два убора невозможно отличить по форме, – спокойно проговорил Оливейра, слегка улыбаясь и обращаясь более к князю.

– О, милостивый государь, этим уверением вы лишаете меня лучшей моей радости!.. – вскричала баронесса полушутливым-полужалобным тоном, с нежной выразительностью поднимая на него глаза.

Но сейчас же она опустила их, несколько испугавшись уничтожающей холодности и угрюмой строгости в чертах этого человека.

– Ютта, подумай, что ты говоришь! – сказал министр увещевательным тоном – казалось, последняя капля крови исчезла с его губ.

– Зачем же я буду скрывать, что разочарование это делает меня несчастной? – спросила она дерзко.

И, бросив враждебно сверкающий взгляд на португальца, который из воображаемого пламенного поклонника вдруг превратился в дерзкого противника, она продолжила:

– Я не люблю носить того, что можно встретить у каждого!.. Я бы многое дала, чтобы иметь возможность убедиться собственными глазами, насколько основательны ваши уверения, господин фон Оливейра!

– Ну, моя милая, это не так трудно сделать, – проговорила графиня Шлизерн.

– Признаюсь, и мне любопытно знать, до какой степени прав господин фон Оливейра. Лесной дом так близко.

– Не благоугодно ли будет вашей светлости подать знак к началу кадрили? Молодежь стоит там как на иголках, – вмешался министр, пропуская мимо ушей высказанное с таким жаром желание своей супруги и предложение графини Шлизерн.

Женщина с умными глазами и острым языком бросила удивленный, оскорбительно-испытующий взгляд на своего союзника; взгляд, который он позволил себе проигнорировать.