Птичка в клетке или Клетка с птичкой - Нинель Лав

сидела в машине, собираясь с мыслями: нет, она не скажет, что она расстается с ним из-за Шубина — они тогда еще больше поссорятся, а им вместе работать; скажет, что пришло время расстаться и что ей было очень хорошо с ним, но… но… Но что? Что она «насытилась» его телом и страстью, использовав его, как молодого любовника, компенсируя тринадцатилетнее воздержание, а потом закрутила роман с его начальником? Со стороны это выглядит именно так! Но на самом дела совсем не так: вспыхнула страсть, и она поддалась ей — ее сердце давно искало «лекарство от одиночества» и Валентин сумел дать ей желаемое — внимание, страсть, легкость отношений, уверенность в себе, но и она дарила ему свою нежность и ненасытность, беззаботность и чувственность, не требуя никаких обещаний и обязательств. Не их вина, что мужчина, которому она дала второй шанс на их счастье, оказался ей ближе и роднее, чем Валентин, хотя она не уверена, что их отношения перерастут в любовь и будут длиться долго-долго-долго…

…Кира шагнула в квартиру Валентина и с виноватым видом, опустив глаза в пол, приготовилась отстраниться от его жарких объятий, но объятий не последовало, и Кира удивленно посмотрела на Валентина.

«— Неужели Шубин ему все рассказал, не дав ей возможность самой объясниться с любовником. Объясниться и решить, с кем из них двоих она останется и кому отдаст свое сердце… Если это так, то она ошиблась в Шубине, и он совсем не тот мужчина, с которым она хотела прожить всю оставшуюся жизнь…»

— Нам надо поговорить о наших отношениях, — решилась Кира на серьезный разговор, но взглянув в смущенно-испуганное лицо мужчины, поняла, что что-то не так.

— Мы не одни, — еле слышно прошептал Валентин.

И Кира поняла, что не «что-то не так», а «все не так»! Она не узнала своего сильного и страстного, смелого и нежного, влюбленного в нее, Ланселота, в этом настороженном, испуганном, отстранившемся от нее мужчине.

Да пусть бы на них смотрел сам Папа Римский, она бы все равно поцеловала своего «Ланселота», и обняла бы, и нежно погладила бы по щеке — пусть завидует их чувству — если бы не Павел Шубин, при встрече она сделала бы именно так, а Валентин… он не то, что не обнял, он даже не подошел к ней. Что же с ним случилось за эти несколько часов полета, что он так резко переменился к ней? Ведь когда он звонил — все было, как раньше: говорил, что скучает, страстно обнимает и везет подарок — даже два: себя и маленькую коробочку…

Интересно, кто же там у него в гостях?

И кому он не хочет показывать наши отношения?

Войдя в комнату, Кира увидела молоденькую, темноволосую девушку с косой, сидящую на диване. В руке у девушки был стакан с соком, на столе наспех приготовленные бутерброды.

«— Ничего себе… — неожиданно зло подумала Кира, но взглянув на какого-то потерянного Валентина, виновато-смущенно стоящего в дверях комнаты одумалась. — Стоп, я же пришла к нему, чтобы расстаться, может, и он за это время встретил свою единственную любовь и теперь не знает, как от меня отделаться…»

«— Тогда чего ж его так перекособочило? — уныло усмехнулся Гном и поплевал три раза через левое плечо. — Нет, тут его «закрутило-завертело» — посерьезнее все будет — не до разговоров ему сейчас… Мое дело, конечно, сторона, но послушай умного совета: не вмешивалась бы ты в эти темные делишки… Пошли уже отсюда, пусть сами разбираются».

«— Ты, как всегда прав, мой ворчливый Гном. Может, мой «рыцарь в помятых и окровавленных доспехах» давно уже не мой? А я и не знала об этом. Может, он нашел себе новую королеву? И пришло время старой королеве отпустить его и уйти? Вот и прошло время моего беззаботного счастья с ним…»

Кира посмотрела на Валентина, и ее вдруг словно ударили ножом в спину, но попали не в сердце, а в позвоночник, отключив на какое-то время способность двигаться и чувствовать.

«— Вот так и Павел сидит в коляске и не может встать — как же ему, бедному, тяжело, — отстраненно подумала Кира и ничего не почувствовала: ни жалости, ни сопереживания… ничего!»

Внутри у нее, как будто все заледенело и ни одно чувство, ни одна эмоция не могли пробиться сквозь ледяной, защитный панцирь, сковавший ее со всех сторон, и пытающийся защитить от всех на свете напастей.

— Здравствуйте, Кира Дмитриевна, — поздоровалась девушка, не поднимаясь с дивана. — Мы летели с Валентином в одном самолете.

«— Летели, летели, на кроватку сели — пропел в Кириной голове ворчливый Гном и напомнил: — Про подарок не забудь! Про подарок то спроси, горемычная, не мужик, так подарочек останется… «на долгую память»».

— «На долгую память», — замерзшими, непослушными губами прошептала Кира и на негнущихся ногах потащила себя к выходу. Горло перехватило, и она с трудом проговорила: — Проводи меня…

У двери она остановилась, повернулась к Валентину, понуро идущему сзади.

С большим трудом подняв руку, едва касаясь, Кира провела ладонью по его щеке, осторожно поцеловала в губы и с тоской прошептала:

— Прости меня и прощай, «мой милый, славный Ланселот», похоже, и ты нашел себе новую королеву. Мне было с тобой очень хорошо. Пусть и она будет счастлива… с тобой…

62

Валентин стоял у окна и смотрел, как Кира медленно, спотыкаясь и останавливаясь, бредет через двор, замирает около своей машины… Дальше он смотреть не стал, отвернулся от окна.

— Ты ее любишь? — спросила девушка, вставая с дивана и, не дожидаясь ответа, продолжила: — А я тебя очень люблю, уже полгода, как только увидела тебя в госпитале…

Подойдя к Валентину, она протянула ему стакан с соком, а когда тот выпил, положила руки ему на грудь и потянулась губами к его губам…

И он ответил на поцелуй…

Ласкать чужое, девичье тело было непривычно и безэмоционально — руки искали других объемов, ждали других откликов на свои прикосновения и ласкать-миловать отказывались — грудь-прыщик, кости «наружу», ведешь рукой, как по стиральной доске, никаких соблазнительных округлостей, он просто разделся, лег в