Сильнее ветра 2. Горизонт свободы - Лия Аструм

class="p1">Влипнув придирчивым взглядом в его оголённый торс, я пробежалась по россыпи фиолетовых гематом, по обмотанным бинтами костяшкам, с которых ещё несколько часов назад бахромой свисали лоскуты кожи, и вернулась к чёрным глазам.

 От всплывших воспоминаний зажгло в горле. На ринге не было и десятой доли той ярости, что я увидела ночью. Он убил человека – забил до смерти, потому что он посмел тронуть… меня. И эта жестокость не пугала. Видимо, я всё же с диагнозом, потому что где-то глубоко в недрах я испытывала волнительный трепет, ненормальное восхищение его силой, бесстрашием, неукротимым гневом. В этом мне виделась некая магическая притягательность.

И я больше не собиралась бросаться из крайности в крайность. Я хотела закрыть его единственный страх и остаться рядом. Несмотря ни на что.

– Как себя чувствуешь? – затянувшуюся паузу Максвелл забил банальным вопросом.

– Хорошо. А ты?

– Я в порядке. Когда тебя выписывают?

– Через пару часов. Кэти приехала и навела суматохи. Заставила медсестру взять у меня все анализы мира. Ждём результаты.

Максвелл удовлетворённо кивнул, словно сестринское беспокойство, выбившееся далеко за рамки, ему было очень даже по душе.

– Ты рассказала ей, что произошло?

– Ещё нет. Сделаю это дома.  – И, скрасив тон лёгкой ироний, подразнила: – Не хочу подвергать тебя опасности.

Уголки мужских губ дрогнули.

– Я больше опасаюсь Дэниела. Он вернулся из Бостона?

– Самолёт приземлился пятнадцать минут назад. Мы встретимся дома. Но зря ты ставишь на Кэти. Дэниел отходчив, а сестра злопамятная, и как только она выяснит каждую подробность, ты сразу же попадёшь в чёрный список нашей семьи на ближайшее столетие.

– А я уже успел забыть о ваших суровых правилах, – усмехнулся Уайт, вероятно, намекая на закрытый ему доступ ко мне в клинику. – Я куплю ей цветы и конфеты, что думаешь?

Я не хотела больше обмениваться шуточными, ничего незначащими репликами, тем более, что от нетерпения поделиться с Максвеллом всеми своими мыслями у меня уже чесалась кожа. Да так сильно, что я была совсем не против обменять её на другую. Скинуть, как позвоночная рептилия.

– Я проснулась полчаса назад.

Уайт нахмурил брови, не понимая, к чему я клоню.

– Хорошо, – сдержанно кивнул он, по-рыцарски сделав вид, что ничего странного не происходит. – Выспалась?

– Ты должен меня выслушать. – Набрала побольше кислорода в лёгкие. – Возле клуба у меня выключился инстинкт самосохранения. Я не чувствовала опасности, потому что была уверена, что ты меня защитишь. Но после… Виктор – страшный человек, и моё поведение – не храбрость, а беспросветная глупость. Только попав на тот склад, я поняла, от чего ты пытался меня оградить. И сначала я боялась только за себя, но, когда избили тебя… они словно избили и меня. Я сидела на том стуле и думала лишь о двух вещах. Что, если у меня больше не будет шанса сказать, как ты мне дорог? Что, если у меня больше не будет шанса попросить прощения? Я волнуюсь… – зачем-то пояснила я и, сделав тяжёлый вздох, сжала пальцами больничный халат, пропахший лекарствами. – Я сожалею о тех словах в спортзале. Я не имела права так говорить о твоей матери. Я вообще так не думала, хотела обидеть. Я не должна была ставить тебе ультиматум. Это от безысходности. Это не взрослое поведение и не самое лучшее качество моего характера, над которым я обещаю поработать. Ты только прости меня, ладно? – голос в конце подвёл. Скатился в жалостливую ноту.

Максвелл молчал. Смотрел на меня странным взглядом и молчал. А я, побоявшись окончательно всё испортить, не спешила продолжать откровенничать.

– Моя мать была ветреной женщиной, – отрешённым голосом заговорил чемпион. – Я тянулся к ней до последнего.  Может, потому что больше было не к кому, а может, потому что все дети испытывают эту потребность, – он флегматично повёл здоровым плечом. – Она захлебнулась рвотой, когда мне было пятнадцать. Тогда это ощущалось трагедией. Но на самом деле трагедией была вся её паршивая жизнь. А смерть… Для меня она умерла намного раньше печальных событий.

На душе стало невыносимо тоскливо. Захотелось подойти и обнять, но Уайт не оценит подобного порыва.

В машине, после моей панической атаки, он скрыл правду о смерти своей матери, не захотел делиться. Сказал, что не помнит её. И на языке вертелся только один вопрос: насколько огромную душевную рану нанесла ему эта женщина, если в своей памяти он похоронил её на пять лет раньше фатальной даты?

Устав от собственного бездействия, я в четыре шага сократила до него расстояние и, нагло расположившись между его широко расставленных ног, запустила пальцы в тёмные волосы.

– Не знаю, станет ли тебе легче, но мои родители – тоже полный отстой, – пробубнила я, оказывая поддержку без единой капли жалости.

Максвелл положил руки мне на бёдра, скользнул выше. Легко добрался до отпечатков, оставленных им же на моей шее. Посмотрел в глаза.

«Не сожалею. – Невысказанные вслух слова ворошились во мгле на самом дне зрачка. – Тебе понравилось».

– Мне нравится всё, что ты со мной делаешь, – севшим голосом прошептала я. Но, выделив из наших незабываемых свиданий одно конкретное, поспешила внести важное уточнение: – Кроме мыла! Не смей так больше делать! Мне потом ещё несколько часов казалось, что изо рта выплывают пузыри.

Максвелл тихо рассмеялся.

– Ты можешь намылить меня в ответ.

– Ты не дашься!

– Мы не уточнили место. Если это будет мой член, я совсем не против.

Я игриво дёрнула его за ухо.

– Не нравится? – беззлобно издевался Уайт, нахально сжимая ладонями мои ягодицы. – Мы можем придумать другое развлечение. Насколько я помню, ты за компромисс в отношениях.

– А у нас отношения? – спросила и смутилась.

Какой дурацкий вопрос! Зато прямой, без подтекстов.

В лучах проникающего через окно солнечного света глаза чемпиона стали теплее. Чёрный высветлил и напоминал поджаренную густую карамель, разлившуюся патокой.

– Я следил за тобой.

Короткая, но безумно томительная передышка, за которую моя грудная клетка успела волнительно раздуться.

– Первые полгода. Как грёбаный сталкер, не мог успокоиться. Приезжал к твоему дому посмотреть, лично проверить, всё ли в порядке и убедиться, что твои отношения с доктором не переросли в нечто большее, – с безрадостным выражением лица рассказывал он. – Я не просил тебя ждать. Это эгоистично. Но я очень на это надеялся. Я прекратил слежку, потому что решение моей проблемы не находилось. А когда ты заявилась в клуб, который, к слову, принадлежит Виктору, меня перемкнуло от злости.  То, отчего я так пытался тебя защитить, ты нашла сама. Начала появляться везде, где не стоит, и Яма стала