Одиссея самурая, Командир японского эсминца - Тамеичи Хара

Тяжело дыша, на мостик вбежал рассыльный:

- Торпеда взорвалась прямо в середине машинного отделения, командир! Отделение затоплено, все находившиеся в нем погибли!

- Переборки держат?

- Дивизион живучести пытается остановить воду, командир.

Крейсер заметно накренился на правый борт. Я услышал голос адмирала Комуры, крикнувшего:

- "Хамакадзе" погиб!"

Взглянув влево, я успел поймать взглядом покрашенное красным суриком днище уходящего под воду эсминца.

Мы не успели даже оказать раненым первую помощь, как началась новая атака. Учино бросился вниз по трапу, отдавая приказы расчетам зенитных орудий. Это был последний раз, когда я видел моего славного старпома.

Все оставшиеся неповрежденными орудия открыли шквальный огонь. И, наконец, впервые в этом бою я увидел, как два самолета противника, объятые пламенем, рухнули в воду.

Одна за другой группы американских бомбардировщиков и торпедоносцев делали заходы на наш лежащий без движения подбитый крейсер. Не сворачивая с боевого курса, самолеты шли прямо через завесу шквального зенитного огня. Вражеские пилоты, конечно, были настоящими воинами.

Смертельно раненный "Яхаги" снова содрогнулся, как в конвульсиях, от страшного взрыва на корме. Я оглянулся и увидел растерзанные тела моих моряков, подброшенные взрывом на высоту 60 футов. В этот момент еще одна торпеда взорвалась в носовой части крейсера с правого борта.

"Яхаги" изгибался, скрежетал и, казалось, кричал от боли. Вцепившись в поручни вибрирующего и просевшего мостика командного пункта, я видел как взрыв торпеды образовал огромную пробоину в носовой части крейсера, и крен корабля начал увеличиваться. Еще одна группа бомбардировщиков и штурмовиков начала заход с носовых курсовых углов "Яхаги".

Оглушающий треск крупнокалиберных пулеметов, которому, казалось, не будет конца, завершился грохотом взрыва бомбы, уничтожившей прямым попаданием башню No 1 главного калибра со всем личным составом и матросами, находящимися на баке. Странно, но у нас на мостике и на КП никто еще не был даже ранен. Но из стальных листов надстройки вылетело столько заклепок, что все конструкции расшатались, мостик трясся, как эпилептик, и готов был в любой момент обрушиться.

100-килограммовая бомба, попавшая в полубак, пробила тонкую палубную броню, вызвала пожар в боевых погребах носовых башен главного калибра. Из-под расколотой палубы повалил едкий желтый дым. Среди всего этого ужаса я с удивлением услышал спокойный голос артиллерийского офицера лейтенанта Хатта, приказывающего затопить носовые погреба. Интересно, что после всех попаданий еще действовала система затопления погребов. И она действовала, потому что пожар был потушен, и дым перестал валить из-под палубы. Если бы погреба взорвались, ни у кого бы не было никаких шансов на спасение.

Я очнулся ot ужаса, услышав свою фамилию, прозвучавшую в переговорной трубе. Мостик вызывал минный офицер капитан-лейтенант Такеси Камеяма, просивший разрешения разрядить торпедные аппараты.

- Если они взорвутся, - пояснил он, - то разнесут весь корабль.

- Хорошо, - прокричал я в ответ, - выпускай всех рыб!

Почти тотчас же шестнадцать мощных самонаводящихся торпед соскользнули в воду, не поставленные на боевой взвод и с блокированными движками. Они сразу затонули, а я с досадой подумал, какие бы повреждения могло нанести противнику это мощное оружие, которое нам пришлось выбросить без всякой пользы.

Камеяма успел вовремя. Едва последняя торпеда ушла в воду, как бомба угодила прямо в торпедный аппарат. От взрыва рухнула кормовая мачта. Взглянув с еще чудом уцелевшего мостика, я увидел, что наша катапульта разбита и превращена в груду искореженного металлолома. Самолет, который еще мгновение назад стоял на катапульте, превратился в бесформенную массу дымящихся обломков. Несколько орудий с обожженными и истекающими кровью комендорами еще вели редкий огонь по самолетам.

Я видел, как целая эскадрилья "Авенджеров", стелясь низко над водой, шла на крейсер, сбрасывая торпеды и с ревом проносясь над погибающим кораблем. Сколько из этих торпед попало в крейсер, я уже не мог точно сказать: три, четыре, может быть больше. Наш умирающий корабль содрогался от взрывов, кренясь все сильнее. Волны уже захлестывали верхнюю палубу, смывая лужи крови. Несколько изуродованных тел скатились прямо с палубы в море.

Вдруг наступила тишина. Вторая волна примерно из сотни американских самолетов, сделав свое дело, построилась прямо над нашими головами и взяла курс обратно на свои авианосцы. А мой гордый крейсер, превращенный в груду развалин, едва держался на плаву. Все орудийные посты были уничтожены. Удивительно, промелькнуло у меня в голове, что нет пожаров. Как видение в моем воспаленном мозгу неожиданно возник американский крейсер "Сан-Франциско", изувеченный полупризрак, с которым мой эсминец "Амацукадзе" чуть не столкнулся в кромешной темноте ночного боя у Санта-Круз. Теперь и мой "Яхаги" превратился в призрак. На верхней палубе были видны только изуродованные тела. Все как будто вымерло. А на мостике ни один человек не был даже ранен.

- Хара, - обратился ко мне адмирал Комура, - я думаю, что нам лучше было бы выбраться отсюда. Похоже, что если мы этого не сделаем сейчас, то уже не сделаем никогда. Мне кажется, что 250 американских самолетов, о которых сообщали с Амами Осима, уже сделали свою работу.

Мне нечего было на это ответить. Я поклонился и пробормотал:

- Простите, адмирал.

- Не лучше ли, - продолжал Комура, - перенести мой флаг на один из эсминцев и продолжать пробиваться к нашей цели у Окинавы? Что вы об этом думаете?

Что я дюг ответить, придавленный страшной ответственностью за гибель моего корабля?

- Смотрите, Хара, - крикнул адмирал, - "Исокадзе" еще цел!

Я был изумлен, увидев эсминец слева от нас, примерно в 3000 метров, прямо в его первоначальной позиции нашего рассеянного кругового ордера. Эсминец, судя по всему, был еще в хорошей форме и шел в нашем направлении. Вид "Исокадзе", идущего на полном ходу к нам, был одним из немногих ободряющих моментов этого боя.

- Сигнальщики! - приказал я. - Поднять сигнал:

"Исокадзе" подойти к борту. Принять адмирала". Всем приготовиться оставить корабль!

Сигнал был передан прожектором с мостика и дублирован флажным семафором. Приказ "Оставить корабль" был передан по всем помещениям, и уцелевшие члены экипажа стали готовиться к эвакуации.

Приняв сигнал, "Исокадзе" стал быстро приближаться к искалеченному корпусу нашего крейсера. В 1000 метрах от "Яхаги" "Исокадзе" сбавил ход и осторожно стал подходить все ближе и ближе. Я отдал приказ оставить корабль.