Русская басня - Николай Леонидович Степанов

class="v">Всем лекарям у нас в губернии пример:

      Он оператор, акушер;

      Им не нахвалится аптекарь.

    А твой Исправник-то головкой очень слаб,

        В делах он знает меньше баб,

        Лишь мастер драться с мужиками,

    Дерет с них кожу он обеими руками.

        Неправду, что ли, говорю?

                  Пойдем к секретарю

Иль к стряпчему; спроси».— «Вот я ж тебя рогами».

        «Есть роги и у нас; бодаемся мы сами».

    Сошлись, нагнувшися, и стукнулися лбами.

    Летит исправница, штаб-лекарша летит,

        Летят вниз обе вверх ногами.

    Ров преглубокий был; на дне лежал гранит.

    Бух! — Козы об него, и поминай как звали!

    Вороны с галками тут долго пировали.

                  Пустая, право, честь

                  Вперед идти иль выше сесть.

        Что до меня, так я, ей-богу,

        Дам всякому скоту дорогу.

                  Признаться, я ведь трус:

      Скотов и женщин злых особенно боюсь.

СОБАЧЬЯ ЗАВИСТЬ

    Барбоска у крыльца избы людской лежал.

К нему без памяти вдруг Жучко прибежал

          И говорит: «Барбоска!

                 Ведь господа

               Приехали из Питера сюда,

                 А с ними моська,

Хрипунья старая, Полкан...»

«Щенчишка?» — «Погляди, какой стал великан!

    Да как пристал к нему ошейник...»

    «Ошейник? Ах, мошенник!

Давно ли я таскал за шиворот его?

    Нам, старикам, так ничего?

    Ну, право, господа не знают,

          За что так награждают!

Да попадись он мне, то я уж проучу:

               Как за уши схвачу

                  И тряску

               Такую дам...»

             «А вот он сам;

    Ну, дай-ка, брат, ему острастку».

                  Взглянул Барбос —

    По жилам пробежал мороз:

Собаку страшную он видит пред собою;

Полканка был не то, что за год перед сим,

    Нет, не Барбоске сладить с ним.

Ретироваться он хотел бы прежде бою.

Вскочил подлец. Не знает, что сказать,

    Хвостом вертит — и ну щенка лизать.

        Вот так-то Гур Пафнутьич рассердился

    На Разумова, что тот орден получил.

        «Да как он к нам определился,

        Я уж тогда... в архиве был

        Помощником! А он был что? Мальчишка,

               Так, школьник, писаришка!

        Теперь асессор, кавалер!

    А я уж тридцать лет как обер-офицер,

    Но нету у меня и бронзовой медали;

               Писцу же так крест дали!» —

«Послушай, Гур: был Разумов писцом,

    И мы с тобой писцами были;

    Он после сделался дельцом,

Служил с отличием; за то и наградили.

                  Что сделает он в день,

    Того, хоть пять очков надень,

Не сделаешь и в год, как ты ни хоробрися».

    «Молчать, архивна крыса!»

ЗАВЕТНОЕ ПИВО

    Фома на завтрак звал Кузьму,

                       И после водки

                 Так говорил ему:

                 «Покушай-ка селедки.

    Ну, что за сельдь! Крупна! жирна!

                       А как вкусна!

    Голландская, ей-богу! Без обману!

У Королева брал. Тебе-то лгать не стану...

                 Вот свежая икра

                       Из осетра...

                        Прикажешь лýчку

    Зеленого?.. Попробуй эту штучку:

         Балык, да ведь какой балык!

         Ну так, как мед, во рту и тает.

Нельзя не есть; возьми: кусочек невелик».

«Помилуй! Этак я не стану и обедать».

«А семужки нельзя никак, чтоб не отведать;

Ведь из Архангельска прислал в гостинец сват.

                      Покушай, брат!».

«Фома Панкратьевич! покушал я довольно».

         «Э, как тебе не стыдно? Полно.

                      Чем только лишь богат,

         Тем гостю дорогому рад...

                              А вот грибочки,

         Тут рыжички, а здесь груздочки;

         И тех отведай, и других.

Груздочки хороши, а рыжики так диво!

                 Здесь не найдешь таких:

Из Вологды!» — «А в кружке что?» — «Да пиво».

    «Ну, накормил ты молодца;

     Пожалуй-ка теперь пивца».

«Вот этого нельзя; пей, если хочешь, водку».

«Помилуй, ты меня соленым все кормил;

А пива жаль тебе!» — «Я звал ведь на селедку;

     О пиве ж ничего тебе не говорил».

«Умилосердися! Дай промочить мне глотку».

                 «Пей водку!»

«Ведь пиво есть?» — «Есть про себя,

                 Не про тебя».

«Хотя кваску вели подать, Панкратьич».

                 «Есть, Елизарьич,

                    И квас,

                 Да лишь про нас».

«Ей-ей, пить хочется».— «А знаешь, на хотенье —

                 Терпенье».

Терпение Кузьма тут вовсе потерял,

                   Встал,

         За кружку — хвать рукою;

                  Другою

    Он так хозяина толкнул,

Что опрокинул тот стол с завтраком и стул.

    Упал — кричит: «Ай! Караул!»

    Рукой дрожащею хватает

    За свой кровоточивый лоб;

         Сквозь слез грозит, ругает;

    Молчит гость, пиво допивает

         И об пол кружку — хлоп!

         Красавицы кокетки!

         Ведь это вам наветки!

    Зачем собою нас прельщать?

    Зачем любовь в нас возбуждать

Притворной нежностью и хитрыми словами,

    Когда мы не любимы вами

И не хотите вы руки своей нам дать?

Вам весело, как мы любовию к вам жаждем,

         Смеетесь, как мы страждем...

         Не корчите Фому —

    Не то попасть вам на Кузьму.

ВОЛК И ЖУРАВЛЬ

                 Волк костью как-то подавился.

          Не мудрено: всегда есть торопился;

                 Кость стала в