Вивиана. Наперекор судьбе - Элайн Нексли

Опустившись на пол, молодая женщина обхватила дрожащими руками голову, проклиная все живое. Она не могла собраться с мыслями, не могла понять, что ей делать. Внезапно почувствовав щемящую боль на затылке, девушка провела рукой по голове и замерла: с ее пальцев медленно капала темная, запекшаяся кровь. Приложив разорванную сорочку к ране, молодая женщина зарыдала от бессилия и боли. Она чувствовала себя птицей, попавшей в клетку. Все тело ныло от нанесенных ударов, но больше всего болела душа. Вивиане не хотелось даже искать выхода из этого зала, она просто сидела, поджав под себя ноги и раскачиваясь из стороны в сторону.

Внезапно где-то рядом раздались шаги. Вытерев кое-как слезы, девушка поднялась и замерла. На пороге стояла Николет… Испуганная женщина ахнула, отшатнувшись и едва не выронив свечу, которую потом поставила на пол и подбежала к Вивиане, молчаливо взиравшей на новоприбывшую.

– Что…что произошло? – голос француженки срывался, а в глазах блеснули слезы страха. С распущенными волосами, свободно разметавшимися по плечам, в ночной сорочке, на которую был наброшен легкий халат, женщина больше не напоминала заносчивую красавица, теперь она была обычным человеком с душой и сердцем.

Вивиана, захлебываясь слезами, ничего не могла произнести. Слова онемели на губах, а сердце кричало еще громче.

Усадив молодую женщину на первый попавшийся стул, Николет взяла ее ледяные руки в свои, и тихо прошептала: – Успокойся. Не плачь. Расскажи, что случилось, – леди Бломфилд била мелкая дрожь, в горле пересохло. Судорожно хватая губами воздух, она была не в силах что-то сказать. Лишь спустя несколько минут заплаканная девушка пробормотала:

– Он…изнасиловал меня, – француженка напряглась. Разумеется, по внешнему виду Вивианы она давно поняла, что произошло, но кто это сделал? На корабле людей немного, у слуг просто не хватило бы смелости коснуться уважаемой пассажирки, остались лишь двое: Шарлеман и Джонни.

– Кто? – англичанка высвободила руки из крепкой хватки женщины. Как она могла сказать ей правду? Николет просто с ума сойдет, если узнает, что ее любимый муж такое сделал… И все же слепая ненависть и призрение к Джонни взяли вверх. Женщина должна увидеть истинное лицо своего обожаемого супруга, кичившегося чистой совестью и порядочностью.

– Мне очень больно тебе это говорить, – Вивиана коснулась запястья француженки, ощутив, как та напряглась и замолчала. Резко встав, женщина приложила ладони к выпирающему животу, обтянутому атласной тканью, и, смотря вдаль, прошептала:

– Джонни?

Вивиана кивнула: – Николет…, – беременная дама сделала резкий жест рукой.

– Тише. Ничего не говори. Хватит уже и этого.

– Прошу тебя, успокойся. Тебе нельзя так переживать. Подумай о малыше, – тихо застонав, женщина, стоя спиной к своей собеседнице, пробурчала:

– А Джонни думал о нашем ребенке, когда…прикасался к тебе?

– Ты винишь меня в случившемся? Николет, я тебе не соперница, – женщина одобрительно похлопала Вивиану по плечу.

– Я знаю. Прости. Идем, – внезапно по спине девушки пробежал леденящий холодок. Леди Бломфилд не знала, как теперь сможет смотреть в глаза слугам, ставшими свидетелями ее позора. А Джонни… Было просто невыносимо находиться с ним на одном корабле, окруженном бескрайними синими просторами.

Увидев замешательство на лице молодой женщины, француженка понимающе кивнула:

– Не бойся. Эту ночь ты проведешь в моей каюте. Брук не переступает ее порог со дня нашего отправления. А утром все решится. Этот негодяй должен понести наказание за свою ошибку. Я клянусь тебе, он заплатит сполна за твою боль, мои пролитые слезы и разбитые надежды, – взяв Вивиану под руку, женщина повела ее по темному коридору, в котором сейчас особо чувствовался морской, разъедающий глаза запах. До рассвета оставалось несколько часов, и все же уже слышались шаги и разговоры слуг. Вивиана поежилась под холодом своих страхов. Она не хотела вспоминать прошедший вечер, но мысли сами возвращались в тот роковой зал. Наконец показалась каюте Николет. Это были небольшие, но теплые и уютные покои с огромной кроватью, сделанной из красного дерева и позолоченной разбавленным жидким золотом. Светло-голубые портьеры едва пропускали лунные свет, зато от них шло умиротворение и гармония. На низком столике располагалась икона Святой Марии – покровительницы всех беременных женщин.

Опустившись в удобное кресло, обтянутое французским шелком, Вивиана приняла из рук Николет фарфоровый стакан, наполненный горячим, приятным молоком. Отпив успокаивающую жидкость, девушка проговорила: – Ты так спокойно восприняла известие о… похождениях Джонни.

– Я знала, что когда-нибудь это случится. Последние полгода я не живу с ним, а выживаю. Как только мне удалось забеременеть, Брук превратился в жесткого, деспотичного супруга. Я не позволяла ему прикасаться к себе, опасаясь за жизнь ребенка, ибо, по словам повитух, первые месяца проходили достаточно тяжело, и была явная угроза выкидыша. Джонни, как мне казалось, просто не понимал этого, не хотел понимать. Главной задачей его жизни являлось желание подольше удержать меня в постели. Иногда мне казалось, что для него важнее всего наша физическая близость, чем человеческая любовь. Когда мы были еще в Англии, он прятался со служанками по углам, открыто заводил любовниц. Самой важной пассией в его жизни стала некая Кэтрин. Брат думал, что я об этом ничего не узнаю, но, увы, эта суровая правда давно коснулась моего израненного сердца. Я просто смерилась с тем, что муж меня не любит. Я же не могу без него жить. Это какая-то болезненная любовь, зависимость. Я так люблю его, – ледяные слезы медленно стекали по побледневшему лицу женщины. До крови сжав подлокотники кресла, она вымученно подвела глаза к потолку: – Теперь его поступки перешли уже все границы.

– Что ты собираешься делать? – Николет, тяжело вздохнув, обреченно покачала головой.

– Выход один: развод. Пусть я буду мучиться в одиночестве, сходить с ума от разбитой любви, но моя гордость не будет раздавлена. Я не позволю мужчине, втоптавшего мое достоинство в грязь, называться моим мужем. Ради этого подлого и алчного человека я пошла против воли родителей. Толком не получив их согласия и благословения, я сбежала в Англию, где вышла замуж, подобно бедной служанке, а не богатой наследнице. Поддержал меня лишь брат. Шарлеман, уже освоившийся в Британии и накопивший немалую сумму денег, подарил нам процветающий замок, обеспечил английским гражданством. Но и он предал меня, подтолкнув тебя в объятия Джонни. Мне дурно при мысли, что родной брат, моя кровь и плоть, подыскал моему супругу несчастную жертву любовных игр. Не забывай: Джонни и Шарлеман предали не только меня. Они поступили, как последние мерзавцы, опозорив тебя при всех. Изнасилование на глазах посторонних людей – самое страшное и низкое, что может пережить девушка, особенно в наши непростые времена.

– Николет, не забывай, что с этими людьми нам еще полмесяца находиться на одном корабле. Даже…, – не договорив, девушка внезапно вскликнула от щемящей боли в затылке. Рана опять начала кровоточить.

– Я позову лекарку, – француженка направилась к двери, но Вивиана ее резко остановила:

– Нет, не нужно. Я не хочу, чтобы кто-то еще знал о вчерашнем вечере. Свидетелей и так достаточно.

– Не волнуйся, никто больше не узнает. Посиди пока здесь, я быстро, – Вивиана, тяжело вздохнув, приложила похолодевшие руки к груди. Закутавшись в халат Николет, девушка стала беспокойно мерять каюту шагами. Страх с каждой секундой нарастал в ее душе, казалось, от него просто нет спасения. Ненависть к Джонни была просто выше всех других чувств, она захлестывала, не позволяла спокойно дышать.

Через несколько минут вернулась француженка, ведя за собой старую лекарку, прижимавшую к груди маленький чемоданчик. Старуха, осмотрев рану своими морщинистыми руками, с улыбкой вздохнула: – Не волнуйтесь, слава Богу, заражения нет. Рана неглубокая. Вот, обрабатывайте ее два раза в день этими травами, и приблизительно через две недели все пройдет, – поставив на столик высокие флаконы с какой-то жидкостью, лекарка уже собралась уходить, но Николет остановила ее:

– Тетя Кери, я надеюсь, ты поняла меня? Никто не должен узнать, что ты осматривала девушку в моей каюте. Храни это в строжайшей тайне, – заговорчески улыбнувшись, женщина вложила в руку старухи несколько золотых монет: – Это тебе за молчание.

– Будьте спокойны, мадам. Никто не узнает. Я умею хранить чужие секреты, – кротко поклонившись, Кери поковыляла к двери, оставив в каюте неприятный запах лекарств и дурманящих настоек.

– Спасибо тебе, Николет. Я пойду.

– Стой, куда? – придержав Вивиану за руку, француженка принудила ее сесть обратно в кресло: – До утра останешься у меня. Поспи в моей каюте, мне же необходимо поговорить с братом, – надев мягкое, домашнее платье и расчесав волосы, Николет направилась к выходу.