Северные рассказы и повести - Эльдар Ахадов

Судя по карте, двадцать шестая, как сумасшедшая звезда Бернарда, так и проплыла мимо нас, не давшись в руки. И она уже где–то за спиной. А впереди между трех озер, протоки между двумя из них, и истока безымянного ручья затаился двадцать седьмой поворот. И нужно попасть в него, именно в него, не завалив нашу трассу ни в какой буерак. Я не смотрю ни за лобовое, ни за боковое окно. Нечего там видеть: снег и вверху, и внизу, и везде. Всё одинаково. Только на экран GPS-ки. Только там видно всё, что нужно. Прибрежные бугры, кажется, кончились.

Прошли двадцать седьмую. И никуда не свалились. Это значит, что мы на верном пути! Вроде бы даже Ян начал понимать что–то. Не бурчит. Заулыбался даже. Тело смертельно болит. Болит везде в каждом месте. Болит всё сразу. Ни есть, ни пить, ни даже курить уже не хочется. И не можется. Снег стал значительно глубже. Машина идет с видимым усилием. Тоже через «не могу».

И снова бесконечная дорога… Дорога, которой на самом–то деле ещё и нет даже, которую мы только прокладываем. Здесь и сейчас.

Гонимые ветром, томимые жаждой,Палимые солнцем и жгучим песком,Идут они вечно, и, страждуя, каждыйО милости молит сухим языком.И кажется каждому: здесь он случайно,И надо спасать непременно его,И путь этот — чья–то жестокая тайна,Поскольку не будет в конце ничего!И кажется: стоит помыслить немного,Как тут же найдётся иная стезя,А эта — дана для народа другого,Такого, какой и представить нельзя…Но нет никакого другого народа,И нет никакого иного пути.Есть только дорога, дорога, дорога,Дорога, которую нужно пройти.

Впереди, судя по карте, длиннющая узкая река, значит, и берега могут быть крутовастенькие. Бух! Так и есть. Впендюрились прямо туда. А снегу–то, снегу! Хоть вправо бери, хоть влево. Кругом одно и то же. ГТТ бодро барахтается в снегу, как поросенок в луже. Только нам от этого не очень–то весело. Через пять километров ещё одна речка. На этот раз обошлось без «бухания» в неё. Плавно прошли.

Что это? Опять галлюцинации начались? Ян тычет пальцем в лобовое стекло и орёт. Ну, что ещё там? Огни… Огни?.. Огни!!! Да, это явно электрический свет. Это огни буровой. До неё ещё очень прилично далеко. Очень. Потому что огни появившись, исчезают снова. Но потом опять выпрыгивают из темноты. Всё ближе и ближе…

Всё равно надо идти только по поворотным точкам. Но Ян как сбесился. Куда бы я ни говорил поворачивать, его вездеход снова и снова «сносит» только в одну сторону. В сторону этих огней. А это очень опасно. Не зря, не зря поворотные точки легли именно так. Короткий прямой путь далеко не всегда действительно самый короткий. Ян этого никак не хочет, не может, не в силах понять. Что по прямой между нами и огнями может быть непреодолимая никаким транспортом преграда объяснить ему никак невозможно. Если мы врюхаемся туда, куда он рвётся вести машину, то самостоятельно уже никак не сможем выбраться, а до огней на самом–то деле ещё совсем не близко. И помочь нам будет некому. Те, кого мы ведём, тоже не выберутся оттуда. Это самое тяжкое, наверное: видеть перед собой после тягот и лишений конечную цель и заставлять, насиловать себя не идти прямо к ней. Мне–то ведь тоже хочется по прямой! Но нельзя! Это обман! Нельзя, Ян! Иначе мы не дойдём!

Между прочим, мы не одни едем: в кузове мерзнет Димка, который по–прежнему периодически выскакивает наружу и ставит позади нас в поле вдоль дороги вешки.

— Не понимаю! Какого черта нам нужны эти дурацкие точки?! Вот же она, буровая!

— Так надо Ян, поворачивай вправо! Правее говорю тебе! Куда прёшь?!

И Ян, стискивая зубы и мыча что–то нечленораздельное по поводу меня, прибора и всего мира, чуть ли не со стоном поворачивает–таки вправо. Хотя нет. Тут же виляет влево. Но, ничего. Мне не трудно. Я опять поправлю.

Все ближе конец пути. Задние машины нагоняют нас. Видать, там водители тоже в нетерпении. Последний тридцать четвертый сворот. До скважины осталась пара километров. Останавливаемся. Выскакивает и подбегает Егор. Что–то говорит. Машет руками. Смешной какой–то. Слух не воспринимает ни слова. Что? Ехать дальше? Куда? Зачем? Найти существующую дорогу между скважинами R-127 и R-148? Кошмар. Сил же никаких нет. Так надо? Понимаю, что надо. Не могу. Не хочу. Хочу в тепло, к свету. Спать хочу хоть стреляйся! Вот же огни, жильё, скважина. Рядом совсем. Ну, куда ещё–то?

В общем, все сворачивают к скважине, а мы едем дальше, пока не пересечем существующую между скважинами дорогу. Мы с Яном становимся теперь единомышленниками. Оба не хотим никуда ехать. Оба едем. Они–то, наверное, уже отдыхают. Едят или спят. Димку мы тоже отправили с ними. Теперь вешки ставить самим. Ничего, тут недалеко должно быть… Ну, вот и нашли. Последняя вешка, разворот и уже без остановок, на крейсерской скорости!.. Скорей, скорей! Огни всё ближе. Вот она, буровая, во всей красе, сверкает на морозе огнями, как ёлка новогодняя! Кстати, наши–то на работе сегодня как раз Новый год отмечают. В ресторане. Под музыку. Наверное, с ведущим, с танцорами, Дедом Морозом и Снегурочкой. Короче, по всем распальцовочным канонам. Может, даже высокопарные тосты какие–нибудь произносят за тех, кто в тундре, на морозе сейчас, про героизм говорят. Спасибо, дорогие друзья. Ох, спасибо. Мы очень вам всем признательны. Злые. Голодные. Грязные. Усталые. Мы вылезаем из своих люков и плетемся к вагончикам. Десятый час утра. Через час светать начнет. Егор шебуршится, зовет в столовую. Поварихи встречают нас не очень–то приветливо. Продуктов не привезли. Ничего не привезли. Понаехали тут, ещё и корми их. Да, как вам не стыдно, такие вы рассякие! Тут самим уже есть нечего, ещё и гостей привечай.

Егор приносит с рации, которая на буровой, радостную весть: погода прояснилась, сегодня, как только рассветёт, будут вертолеты. Целых два! Вахтовики уже чуть не на стенку лезут, так неймётся наконец уехать отсюда. Через сорок минут посадка. Ага, выходит, поспать не получится. Перед вертолетной площадкой целая гора больших квадратных сумок, с какими обычно ездят в соседние города «челноки». И мужики толкутся, нервно покуривая. Понятное дело. Всем охота улететь, столько «лишнего» времени отсидели здесь из–за непогоды. Оно ведь не на курорте. Надоели друг другу, а деваться–то некуда. Но будет ли достаточно места в вертолётах? Народу на буровой сейчас — хоть в поленницу складывай. Говорят, если в списках, переданных с Большой Земли человека нет, брать не будут.

А когда послышался стрекот винтокрылых, нервозность отдельных личностей начала переходить в панику. Едва первый борт коснулся колесами вертолётной площадки, как вокруг началась дикая толкотня людей с сумками и авоськами. Честное слово, всё это очень напоминало бегство белоэмигрантов, каким его показывают в старых советских фильмах! Один в один! Только диких истерических женских криков не было, поскольку летели одни мужики. Толкались и пихались молча, отчаявшиеся лезли по головам, лишь бы улететь! У многих на искаженных лицах отражалось только одно — безумный страх снова остаться здесь, возле этой скважины в голой заснеженной тундре.

Первый вертолет улетел. Вторым собрались улетать Мирослав и его ребята, Егор и я. Кстати, МТЛБ у «мирославцев» тоже вышел из строя и его возвращение без капремонта, оказывается, уже невозможно. Зашел в вагончик с рацией погреться.

Рыжеголовый Егор, глядя куда–то в пол, попросил меня остаться и пройти наш путь в обратную сторону вместе с дорожниками и Яном…

— А сам я остаться не могу. Прости. Ну, никак не могу. Мне обратно надо, понимаешь?

Я поначалу вспылил. Вышел на мороз перекурить это дело. Смотрю: Димка стоит, понурый, тоже в вертолет собрался, да, боится, не достанется ему места. Ладно, Димас, не дрейфь, поедешь вместо меня.

Через 20 минут все было кончено: «вертак» улетел, унося с собой счастливых пассажиров. Мы остались: Иван–дорожник, Юра Синельников, водители Денис, Ян и я. Поскольку хотели успеть хотя бы отъехать засветло, то через полчаса двинулись в обратный путь на двух ГТТ.

Подморозило. А снегу–то, снегу! Мама родная! Сплошное купание в снегу, а не езда. Ян чертыхается, мы то и дело зарываемся в снег по уши. Время от времени он пытается проехать по целине, но, убедившись, что хрен редьки не слаще, возвращается обратно в свою же колею. Часа через два с половиной доползаем до реки, на которой намыкались прошлой ночью. Нахожу наконец неуловимую двадцать шестую точку и предлагаю свернуть от неё влево, чтобы попытаться найти более прямой переезд через реку.

Осторожно берегом минуем одно небольшое озерко и, примерно наполовину пройдя второе, останавливаемся. Дальше Ян боится идти: как черт ладана, сторонится небольших кустиков, торчащих из–под глубокого снега. Идем советоваться с Иваном, заодно и чаю горячего попить. Иван — цыганистого вида мужик лет тридцати пяти — сорока с явно нерусским акцентом. Оказывается он родом из черноморских греков. Вот оно что! Попили чаю, пораскинули мозгами и решили не рисковать. Путь, обхаянный Яном прежде, по которому мы сюда пришли, теперь по его же словам, оказывается, самый надежный, и лучше его на всем свете не найти. Ну–ну… как же, как же…