Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства - Леонид Влодавец

При появлении кап-раза «береты» вытянулись у входа. Домовитов пошел в форме, а «береты» форму уважали. Это была несомненная заслуга Ивана Федоровича. Сема тоже стал еще вежливее, добыл свободный стул, а для Зинаиды даже кресло.

— Поговори с ними насчет кассет, — шепнул Семе Серега.

— Понял.

— Сделай им два раза по два сеанса. На!

Серега выдал Семе сразу десятку. Это означало, что Зинка и Иван могут остаться посмотреть тот сеанс, который в официальной афише не значился. Там Сема для особо проверенной публики крутил то, что по-прежнему подпадало под статью 228 УК РСФСР. Правда, этот сеанс длился намного меньше, но доход за него был выше. Тем более что от налоговой инспекции он, естественно, тоже скрывался.

Убедившись, что Зинка и Домовитов пристроены, Аля и Серега вернулись домой.

Зинка, должно быть, по своей камчатской привычке натопила крепко. В комнате было очень жарко, а от темноты стало еще жарче. С самого начала хотелось скинуть все это тяжкое, сковывающее — одежду. Так и сделали.

— У тебя есть свечка? — спросила Аля.

— Есть!

— Отлично! Поставим на тарелку и будем безобразничать при свече.

Серега, босиком прошлепав к шкафу, нашел там довольно длинный стеариновый огарок, подпалил спичкой и, накапав стеарина на тарелку, прилепил. Огарок, чуточку помучившись, разгорелся, и остроконечная струйка огня потянулась вверх, озаряя комнату зыбким, колышущимся красновато-оранжевым светом. Аля уже забралась под одеяло, но, когда Серега подошел к постели, дерзко, без смущения открылась.

— Ты чего?

— Показаться тебе хочу!

Озаренная свечой, стройная, но не худая, мускулистая, но не мужеподобная, Аля была, несомненно, хороша. Во всяком случае, если она и не смогла бы претендовать на приз «Мисс СССР», то сексуальности у нее было предостаточно. Фигура у нее, безусловно, обвораживала, звала к жизни, к пьянящему восторгу, к спортивному азарту, ко всему, что заставляет трепетать и волноваться. Теперь, как несколько дней назад Люська, Серега готов был произнести известную, даже затертую фразу: «Почему мы не встретились раньше?!» Впрочем, когда «раньше»? В шестнадцать лет? Но она была годовалой малышкой. Когда ей было двадцать, Сереге было тридцать пять и он был женат. И еще была мать, и еще не было той ужасной пустоты…

«Только не надо думать, — сказал себе Серега, — эти мысли сейчас мешают… А она ждет и должна дождаться!»

Свершилось при свече, красившей все в оранжево-красные тона, под звон пружин и дребезжанье чайной посуды, неубранной со стола. И было хорошо, но какие-то образы прежних женщин все время выплывали из углов памяти, и было страшно, что все это сон или наваждение. Эти призраки мешали, надоедливо уводили куда-то, лезли на язык… Язык приходилось прикусывать, чтобы не назвать Алю — Галей, Олей, Люсей, Леной… Почему они все мерещатся, что им тут надо? От жары, что ли? Или от усталости? Почему они не мешали там, в машине? Прочь, прочь! 

То ли Аля почувствовала, что он не в себе, то ли ей самой захотелось большего, но только она с неожиданной силой опрокинула его и уложила на обе лопатки. Теперь все было в ее власти, и Серега постепенно стал отрешаться от дурацких видений и мешанины в голове. Он заразился безумием от Алиного азарта и всплыли со дна морского все отчаянные образы и сравнения; лихие песни зазвучали в голове, и показалось, что еще не все, что он еще проживет тысячу лет, а то и десять тысяч!

— А-а-а-а! — выкрикнула Аля, взметывая вверх руки, будто готовясь взлететь, а затем упала Сереге на грудь, мокрая, взъерошенная, вздрагивающая.

Он тихо гладил ее скользкую спину, но в глаза уже впечатался образ: руки — крылья, выгнувшийся торс, откинутый подбородок, закрытые глаза… Это надо писать. Тут не надо позирования и десятка эскизов. Это — намертво. Можно подождать неделю, месяц, но из головы не уйдет ни одна деталь. Новый кусок жизни был обеспечен, спасибо, Аленький! 

— Душа у тебя, конечно, нет, — вздохнула Аля. — Ой, как не помешал бы!

— Что делать, тут не Москва. Ты знаешь, и задумал новую работу…

— Вот это да! Ты человек искусства, — сказала Аля. — Лежит, извиняюсь, на бабе и думает о живописи…

— Не совсем так, — улыбнулся Серега, — строго говоря, в этот момент ты сверху. И ты — основа композиции.

— Интересно. Это опять аллегория, как в «Истине» и «Откровений»?

— Да. Эта штука будет называться «Мечта».

— Очень жаль, но позировать я тебе не буду. Мне надо завтра ехать в Москву. Почему, ты думаешь, я так форсировала события?!

— А мне и не надо, чтобы ты позировала. Ты у меня здесь, — Серега постучал себя по лбу.

— Ну ладно. Посмотрим, что будет. У меня, к сожалению, в Москве будут совсем не веселые дела. Надо будет похороны организовывать. И завтра тоже… В общем, я тебе очень благодарна, что так хорошо все вышло. Совести у меня нет, я это знаю, но я не могу тонуть во всей этой скорби. У меня не хватает эмоций. А может, и хватает, но я должна быть живой. Твоя бывшая Лена запаслась коньяком. Хлопнет пару рюмок и забудется. А я не могу. Мне нужно другое. Вот я и взбрыкнула. Не бери все это всерьез, ладно? Сейчас еще разок — и хватит. Не стоит особого пира во время чумы устраивать…

— Понял, — кивнул Серега, — думаю, можно и без третьего раза.

— Нет, Бог любит троицу!

— Я же старый.

— Ничего. Я помогу тебе помолодеть.

И помогла. Τо, что она делала и, видимо, находила нормальным между мужчиной и женщиной, Серега телом принял, но душой принять не мог. Ему стало как-то мерзко и страшно, что в этом бесподобном существе таится и такая сладкая гадость. Может быть, это было хорошо, потому что им было пора расставаться.

…Когда все завершилось, он бросил взгляд на часы.

— Ух ты, пора Домовитовых забирать! А то еще заблудятся! — сказал он и начал одеваться. Аля сладко дотянулась и пробормотала:

— Хорошо! Только… Знаешь, не считай меня шлюхой и нимфоманкой, ладно? Я не такая.

— Верю, верю. Ты не устала? Машину-то можешь вести?

— Смешно. Я могу сейчас до Москвы прокатиться, не то что два квартала. А ты хотел меня за рулем подменить? Пожалуйста. Я посплю.

— Да я не умею, — честно сознался Серега.

— А мотоцикл?

— И на него прав нет. С перепугу больше поехал. Правда, раньше Тоже ездил.

— В общем, скоро мужчины переведутся, — заключила Аля. — Ну куда денешься?

…Съездили за Домовитовыми. Кап-раз был в веселом настроении. Видно, в его морской душе что-то такое штормило. Все время улыбался и даже подхихикивал себе под нос, хотя ничего не говорил. Зинка сидела молчаливая и с каменным лицом, похоже, переваривала.

Аля высадила их, поцеловала Серегу в щеку и укатила в гостиницу.

Зинка, войдя в комнату, втянула носом воздух и недовольно сказала:

— Проветрили бы, что ли, хоть топор вешай.

Серега открыл форточку, Зинка поставила чайник.

— Да-а, — произнес кап-раз, улыбаясь каким-то воспоминаниям, — цивилизация!

— Разврат все! — высказалась Зинка. — Сидят пацаны и девки, глядят и думают — вон как жить можно! Ну и живут. Вон Серега, уж седой скоро будет, а туда же. Нашел какую-то просвистелку с машиной. Небось папина машинка-то?

— Не знаю, — проворчал Серега, — не суйся не в свое дело!

— Как это — не суйся?! Я тебе кто? Сестра старшая! А между прочим, мама нам обоим дом завещала. Так что половина — моя, так и помни. И пусть кто другой сюда пристроиться не думает! А то уж Елена хотела загнать чужое-то.

— Зачем он нам, Зинуля? — спросил кап-раз. — У нас ведь в Тамбове жилье есть не хуже. В деревне, конечно, ну, зато воздух.

— Тамбов — Тамбовом, а здесь — мое. Не отдам. Или зови оценщиков да выкупай мою половину. Он тысяч на десять потянет, дом этот.

— Я тебе все пятнадцать дам, только отвяжись.

— Пятнадцать! Ой, трепло! Где ты найдешь их, банк грабить собрался?

Серега промолчал.

— Вот-вот, прикусил язык-то! — победоносно сказала Зинка. — Гулять-то мастер с девками! Я понимаю, так не проживешь, но на кой ляд тебе эта вертихвостка? Взял бы какую-нибудь постарше, за тридцать, а это что? Фьють — и нету! У нее в Москве, еще не один десяток дураков наберется.

— Наберется, наберется… — согласился Серега. — Я спать хочу. Мне завтра на работу.

— И то правда, — кивнул кап-раз, вставая.

Зинка поднялась из-за стола и добавила как бы между прочим:

— Гальку-то, слышал, на пять лет осудили. Кузьминишна рассказала, вот так. Суд сегодня был. И то спасибо, что защитника хорошего выдали. Смягчающие нашел. Родня-то Толькина на пересуд подавать хочет. Мать прямо в суде кричала: «Если не засудите под расстрел, я сама ее убью! Зубами горло перегрызу!» Это племяннице-то! Ужас, до чего озверели все.

Серега принял это к сведению и стал раздеваться.

Забравшись под одеяло и выключив свет, он закрыл глаза, но заснуть не мог. Ему мешал оставшийся на подушке запах духов. Вчера подушка тоже пахла духами, но это были Люськины, тяжелые какие-то, приторно-кислые. А теперь подушка пахла Алей. Это вызывало совсем еще свежие воспоминания, волновало и не давало уснуть.