Извращённое чувство - Эмили Макинтайер

к груди. — Не стоит удивляться тому, что я подумал, что ты выбрала предложение получше.

Его слова ранят, но я знаю, что они правдивы.

— Тебе не кажется, что это что-то значит? — спрашиваю я. — Что мы были готовы ухватиться за возможность обмануть моего отца, но ни один из нас не был готов сесть и поговорить, когда это действительно имело значение?

Он пожимает плечами.

— Я хочу кого-то, кто будет верить в мою любовь к ним.

Он вздыхает и проводит рукой по волосам.

— Принцесса, ты должна показать кому-то, что любишь его, чтобы он поверил в это.

Мои брови взлетают вверх, ясность бьет мне в лицо и оставляет после себя боль.

Эйдан прав. Только я хочу доказать это не ему.

Больше нет.

А может, на самом деле, это никогда не был он. Когда я думаю о том, что бы было, если бы Джулиан был на месте Эйдана, если бы он был тем, кого, как я знала, мой отец не одобрил бы, я понимаю, что ничто в мире не помешало бы мне встать на его сторону и бороться за право любить его.

От этой мысли у меня перехватывает дыхание.

— У нас ещё есть шанс?

Его вопрос удивляет меня, потому что для меня это завершение, и я думала, что и для него тоже.

— Эйдан… Я качаю головой. — Столько всего произошло…

— Прошёл всего месяц, Яс, — он обходит кровать и бросается ко мне. — Я не хочу тебя отпускать. Я не отпущу тебя.

Я издаю невесёлый смешок, чувствуя, как внутри меня что-то сжимается.

— Я не твоя.

Развернувшись, я начинаю уходить, внезапно испытывая отчаянное желание найти Джулиана.

Чтобы сказать ему, что я вижу его.

Что, кажется, я, возможно, люблю его.

Прямо перед тем, как я добираюсь до двери, кто-то резко разворачивает меня, и холодные потрескавшиеся губы Эйдана прижимаются к моим. Я замираю в шоке, но это всего на секунду, а затем мои руки взлетают вверх, чтобы оттолкнуть его.

Прежде чем я успеваю это сделать, кто-то прочищает горло у меня за спиной.

Я отталкиваю Эйдана, а когда поворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это, мое сердце замирает, паника накрывает меня.

Джулиан стоит и смотрит на нас со серьезным выражением лица, его глаза остры и блестят, как лед. Он держит руки в карманах, мышцы на предплечьях напрягаются.

— Джулиан, — выдыхаю я.

Он выдавливает из себя слабую улыбку.

— Не позволяйте мне прерывать вас.

36. ДЖУЛИАН

Это не имеет значения.

Мне всё равно.

Почему я так удивлён?

Когда я отворачиваюсь от Ясмин и мальчишки, чтобы уйти, мои мысли начинают метаться в разные стороны, и я несусь через гостиную в общую зону, пока не добираюсь до спальни.

Я распахиваю дверь в комнату, которую делю со своей женой, расхаживаю перед кроватью, вцепившись пальцами в волосы так сильно, что кажется, я выдерну их.

С логической точки зрения, я понимаю, что она не целовала его. Я видел, как она обернулась и не ответила ему взаимностью. Но с эмоциональной стороны, это не имеет, блять, значения.

Мысль о том, что он поцеловал её, прикасался к ней, когда на ней было моё кольцо, приводит меня в неистовую ярость, и я еле сдерживаюсь, чтобы не вернуться туда и не вырвать его язык.

Застонав, я провожу руками по лицу, пытаясь — безуспешно — убедить себя в последний раз, что это не имеет значения. Что она может выбрать его, а я переживу, как и всегда, поскольку меня никто никогда не выбирает.

Иди за ней.

Останься.

Блять.

Я хлопаю себя по щекам и направляюсь к двери, намереваясь найти ее, схватить, как пещерный человек, перекинуть через плечо и отшлепать по заднице, пока она не станет синей, за то, что она думает, что я когда-нибудь позволю ей уйти.

Но дверь распахивается прежде, чем я успеваю её открыть, и вот она стоит по другую сторону, словно богиня, отправленная в ад. Она врывается внутрь, её глаза сверкают, как тысяча солнц, и она захлопывает дверь.

— Кем ты, блять, себя возомнил? — спрашивает она, подходя ко мне и упираясь руками мне в грудь.

Я протягиваю руку и хватаю её за запястья, останавливая нападение. Но на самом деле, я готов наслаждаться болью, если только она будет прикасаться ко мне.

— Ты не имеешь права так поступать, — выплёвывает она. — Ты не можешь просто увидеть что-то и уйти, пока мы не поговорим.

— Я могу делать всё, что хочу, — выдавливаю я из себя.

Она возмущённо фыркает.

— Классический пример поведения Джулиана Фарачи. Ты так боишься позволить своему внутреннему ребёнку исцелиться, что возводишь вокруг него стены и защищаешь даже от жизни.

Меня охватывает гнев.

— Следи за языком, — говорю я.

— Это ты следи за своим, — шипит она в ответ.

Я крепче сжимаю её запястья, и она смотрит на меня без притворства. Я чувствую себя обнажённым и уязвимым под её взглядом.

— Я пытаюсь сделать то, что будет лучше для тебя, — выдавливаю я из себя. — И иногда это означает, что нужно уйти.

— Ну, я сыта по горло тем, что каждый мужчина в моей жизни думает, что знает, что для меня лучше, — она вырывается из моих объятий, пытаясь освободиться, чтобы снова оттолкнуть меня. — Знаешь что, придурок. Есть такая вещь, как свобода воли. Ты должен позволять людям самим решать свою судьбу.

Я сдерживаю веселье, которое пытается прорваться сквозь ярость, мой член твердеет от того, как ее тело извивается против моего. Я усиливаю хватку, отводя ее назад, энергия обвивается вокруг нас, как веревка, и затягивается так туго, что становится трудно дышать.

Её спина ударяется о закрытую дверь, и я прижимаюсь к ней, наши тела идеально сочетаются, словно две половинки одного целого. Мои руки сжимают её запястья между нами.

Наклонившись, я прижимаюсь губами к ее губам, не целуя, а просто существуя в одном месте, ее дыхание становится моим кислородом. Если я простою здесь достаточно долго, то смогу ли я наполнить себя ею.

— Я не подхожу тебе, Gattina. Я подкупаю, шантажирую и убиваю. Я причиню тебе боль. Я уже причинил тебе боль, — говорю я.

— Мне всё равно, — шепчет она. — Я прощаю тебя.

Качая головой, расстроенный тем, что она не понимает, о чем речь, я поднимаю ее руки, пока они не оказываются у нее над головой, и крепко прижимаю их к деревянной двери. Ее грудь задевает мой торс, она судорожно вдыхает и выдыхает воздух.

— Тебе не должно