Обманчивый рай - Дмитрий Ольшанский

в темном подвале, наполненные болью и страхом, без надежды на спасение. Вдруг, словно из небытия, возникло лицо ее сестры. Подобно Деве Марии, образ которой начертан на иконах, Зоя смотрела на нее с жалостью и скорбью, а вокруг ее лика, рассеивая сгустившийся мрак, струился ослепительно-яркий небесный свет. Свет вечного покоя. И свободы.

Видение исчезло так же быстро, как и появилось. Вместо светлого лика своей сестры Ариана вновь увидела осклабившуюся физиономию усатого турка. Он знал, что победил, и уже был готов сорвать плоды своей победы, но…

Она плюнула ему в лицо – сама не ожидала от себя такой дерзости, не ожидал такого и ее истязатель. От страха Ариана зажмурила глаза: что же теперь с ней будет? Но удара не последовала, наоборот, османец отпрянул в сторону, удивленно уставившись на нее. Так прошло несколько секунд, затем турок хлопнул в ладоши и что-то резко выкрикнул. В ту же секунду в палатку ворвались двое чаушей, стоявших у входа. Толстяк негромко отдал приказ, указывая на нее. Слуги скрутили Ариане руки и вытащили прочь. Тащили по земле, по камням, песку и траве, бросили в холодный подвал, куда не проникал солнечный свет. Думала – это конец, ошибалась – то было лишь начало.

На следующее утро Ариану вывели во двор, где были установлены два невысоких деревянных столба с поперечной перекладиной наверху. Несчастную привязали к этой конструкции так, чтобы она не могла пошевелиться, после чего из толпы вышел палач – загорелый, пузатый, с сильными, натренированными в своем черном деле руками. Он нес длинную треххвостую плеть, сплетенную из сыромятной кожи. Вокруг места экзекуции очень скоро столпились люди, они с любопытством поглядывали на обнаженное тело Арианы, посмеивались, перешептывались, с нетерпением ждали начала наказания. Никто из них не испытывал к ней сострадания, да и следует ли искать его у них? Это ведь османы – люди без жалости, без чести…

Палач взмахнул плетью и нанес первый удар. Спину обожгло, но Ариана сдержала крик – не хотела, не желала показывать своей слабости, но за первым ударом последовал второй, затем третий. После каждого удара палач смачивал плеть в уксусном растворе, что доставляло еще больше мучений. На четвертом ударе она не сдержалась и вскрикнула, проклиная себя за это, но удары продолжали сыпаться один за другим, и на каждый взмах хлыста толпа отвечала дружным эхом, то ли одобряя происходящее, то ли подбадривая жертву. Когда палач замахнулся девятый раз, она уже перестала считать удары, на одиннадцатом даже кричать было больно, а на четырнадцатом Ариана едва не потеряла сознание.

Всего ей было положено пятнадцать ударов, но палач, то ли из жалости, то ли подкупленный кем-то, нанес на один меньше. Экзекуция подошла к концу. Ее отвязали от перекладины и отнесли в просторную палатку, где Ариану уже ждала служанка с мазями и снадобьями.

– Скажи спасибо, что господин не убил тебя, – приговаривала маленькая смуглая черкешенка, врачуя ее раны. – Ты нанесла ему тяжкое оскорбление. Впредь будешь умнее.

– Не буду, – с трудом прошептала Ариана. Каждое движение отзывалось жуткой горящей болью.

– Будешь, еще как будешь, – усмехнулась служанка, открывая баночку с каким-то дурно пахнущим снадобьем. – Жить захочешь – на все пойдешь.

– Не хочу жить.

– Глупая ты еще, – покачала головой черкешенка. – Ничего не понимаешь.

– Чего не понимаю? – переспросила Ариана.

– Господин благосклонен к тебе. Это ведь он сделал так, что тебя били четырнадцать, а не пятнадцать раз.

– Не верю я, что это он сделал.

– А кто же? Ты сама подумай!

– Если даже и так, что с того? – Ариана дернулась и тут же пожалела об этом. – Это из-за него меня вытащили на площадь и избили плетью.

– Тут ты сама виновата, – вздохнула женщина, аккуратно размазывая густую субстанцию по спине Арианы. – Должна понимать, что за любой проступок следует суровое наказание.

– Пусть бьют сколько хотят – я больше к нему не пойду.

– Это мы еще увидим.

– Вот и увидишь!

Благодаря стараниям черкешенки и ее чудодейственным мазям Ариана быстро пошла на поправку. Через три недели раны зажили, и толстый бей вновь позвал девушку к себе, но Ариану не смогли привести ни в эту, ни в другую, ни в последующие ночи. Она билась, кусалась, дралась, пыталась покончить с собой, но отказывалась идти в палатку к своему хозяину. Ее вновь стали бить. Били сильно, кнутом, кулаками, плетками, даже палками. Били иногда до потери сознания, но каждый раз, едва раны ее заживали, она вновь противилась своим тюремщикам. Повторяя вновь и вновь, что они могут сломить ее тело, но дух – никогда!

Теперь, пройдя через кузню боли и пыток, ее характер закалился и стал прочнее самой крепкой стали, острие которой изо дня в день тщательно полировала ненависть. Вскоре толстый турок и сам понял, что не способен укротить свою рабыню, однако что же теперь с ней делать?

Решение нашлось быстро.

* * *

Ариану нарядили в самые дорогие одежды и украшения, какие ей только доводилось носить в своей жизни. Такими ее не баловал даже родной отец, хотя тот и был довольно состоятельным человеком. После месяца бесконечных издевательств и пыток Ариану вдруг оставили в покое. По своей наивности она уж решила, что взяла над своими угнетателями верх, но оказалось, что все это лишь для того, чтобы зажили побои.

Толстый турок не пожалел денег ни на шелка, ни на драгоценные камни, ни на породистых лошадей – все это великолепие окружало Ариану, вкупе с двумя десятками служанок и охраной из дюжины черных евнухов, когда она отправилась к своему новому хозяину. Им оказался ни много ни мало – сам принц Османского государства! Ее бывший господин сам привел Ариану к подножию высокого трона и рассыпаясь в высокопарных, льстивых выражениях торжественно вручил свой дар – им оказалась она.

Принц Мехмед, сопровождал своего отца в опустошительном походе на Албанию. Совсем еще молодой, невысокий, с подозрительным взглядом желтоватых глаз, бледной, нездоровой кожей, пухлыми губами и реденькой бородкой – он, несмотря на свой довольно юный возраст, почему-то внушал уважение и страх.

Мельком взглянув на свою новую рабыню, Мехмед устало кивнул и тут же отвел взгляд – к помосту в этот момент как раз подводили мастистого жеребца, своенравного и дикого, но от этого еще более ценного. Принц отдал какой-то приказ и один из конюхов запрыгнул на спину коня, тот взвился на дыбы, стараясь сбросить всадника, ударял копытами по камням, прыгал, фыркал – не желал так просто расставаться со своей свободой,