Жажда жить: девять жизней Петера Фройхена - Рейд Митенбюлер

попасть под суд за сексуальное домогательство к секретаршам. «Диваны – настоящий бич карьеры сценариста», – заявил один коллега, советуя Фройхену немедленно избавиться от дивана в кабинете: вдруг на нём произойдёт что-то непристойное!

Так, в разговорах и прогулках по студии, прошёл месяц, и Фройхен уже нестерпимо скучал. Всякий раз, как он осведомлялся, как идёт работа над «Эскимосом», ему отвечали, что всё пока на начальной стадии. Первые наивные иллюзии о работе в Голливуде развеялись. Фройхену ужасно не нравилось сидеть сложа руки, да и с коллегами-сценаристами было неинтересно. В письме Рокуэллу Кенту он жаловался, что голливудский сценарист – это человек, который бродит по кабинетам, «видится с другими так называемыми сценаристами, поедает их конфеты и слушает их вздор».

Пока Фройхен пытался освоиться в экосистеме MGM, его взяли под крыло два сценариста. Первым был Алан Вильерс, австралиец, у которого, как и у Фройхена, была приключенческая жилка: прежде чем осесть в Голливуде, он был моряком. Вторым – Джон Ли Мэхин, тридцатилетний выпускник Гарварда, который начал карьеру как журналист и только потом стал писать сценарии. Мэхин иногда работал в тандеме с Беном Хектом (помогал ему, например, со сценарием «Лица со шрамом» версии 1932 года, режиссёр Говард Хоукс). Сейчас в его задачи входило с помощью Фройхена адаптировать «Эскимоса» для большого экрана. Они часто обедали втроём в студийной столовой, где им то и дело встречались актёры из разнообразных фильмов, всё ещё одетые в костюмы. «Танцовщицы почти без одежды, монахи, солдаты, ковбои, джентльмены в строгих вечерних костюмах – бок о бок с китайцами и арабами. Что за безумная мешанина из образчиков человечества всех времён и народов!» – вспоминал Фройхен. За столом Вильерс и Мэхин по обыкновению потчевали Фройхена советами о том, как писать сценарии. Они подчёркивали, что сценарий очень отличается от романа и работает по совсем другим правилам. Романист всегда может показать читателю внутреннюю жизнь персонажа, а сценарист должен проделать то же самое с помощью реплик и действий. Предупреждали они Фройхена и о том, что продюсеры, режиссёры и другие сценаристы, которые далеко не всегда компетентны, часто разносят сценарии в пух и прах и переписывают их. Вильерс и Мэхин не могли посоветовать ничего лучше, кроме как не принимать близко к сердцу и довольствоваться гонораром.

Наконец Фройхен и Мэхин сели за сценарий «Эскимоса» – творить неизъяснимую писательскую магию, которая превращает книгу в фильм. Как и предупреждал Мэхин, каждый новый вариант мучительно переписывался, и после всякий раз приходилось долго ждать новой обратной связи. Пока длилось это ожидание, Фройхен опять нестерпимо скучал – и наконец отправился к главному сценаристу Сэму Марксу с просьбой дать ему ещё один проект в работу.

Маркс протянул ему роман под названием «Капитан порта» за авторством Уильяма МакФи и велел набросать идеи, как адаптировать книгу для экрана. Роман хорошо подходил Фройхену: речь в нём шла о моряке, который, будучи женатым, не находит себе места на берегу и жаждет уплыть за горизонт. Фройхен пообещал, что сделает всё за неделю, но Маркс возразил: пусть Фройхен потратит на работу по меньшей мере месяц-два, чтобы материал как следует промариновался у него в голове. Так Фройхен сможет вычленить самое важное в сюжете.

Фройхен с восторгом рассказывал о своей новой задаче, но другие сценаристы подняли его на смех. Отсмеявшись, они объяснили ему, что Стомберг вцепился в «Капитана порта», когда тот вышел, но с тех пор ни одному сценаристу не удалось покорить этот кирпич – тринадцать человек пытались! с тех пор Маркс даёт его всякому, кто жалуется, что ему не хватает работы.

Стойко выдержав насмешки, Фройхен заявил коллегам, что всё равно возьмётся за дело. Несколько последующих недель он тщетно пытался распутать замысловатые предложения МакФи: но по крайней мере, ему было чем заняться во время простоя. В этом смысле Голливуд оказался удивительно похож на Арктику: долгое время здесь было совершенно нечего делать.

Скуку на работе компенсировала оживлённая жизнь за пределами студии. Фройхен и Магдалене жили в Голливуде по адресу Лейнвуд-авеню, 7063, в доме испанского стиля неподалёку от Китайского театра Граумана. По соседству жил датский актёр Торбен Мейер, который до отъезда в Голливуд блистал на датской сцене. В Америке он звездой так и не стал, но снялся во многих хороших ролях второго плана (на счету у Мейера более 190 фильмов, он появляется и в «Касабланке», и в «Невесте Франкенштейна»). Те, кто знал Мейера лично, помнили его по трём странностям: он всегда носил перчатки; никогда не появлялся на людях в шляпе и отказывался покупать машину, так что ему приходилось просить друзей подвезти его. Из-за последней странности Мейер много времени проводил с Фройхенами, пользуясь их стареньким драндулетом, который Петер купил за 350 долларов. Лос-Анджелес был словно создан для того, чтобы долго и бесцельно колесить по нему. Застроен он был беспорядочно, и казалось, что карта города разворачивается перед тобой, пока ты едешь по его непредсказуемым улицам. Во время таких увеселительных катаний Мейер знакомил Фройхенов с другими беглецами из Европы, которых в Голливуде уже набралось внушительное количество.

Всё больше и больше немцев бежали в Америку от крепчающего нацистского режима, и среди них Фройхен встретил немало старых знакомцев, которых узнал ещё в Берлине. (Джоэ Май тоже уехал в Америку в 1933 году и стал режиссёром в киностудии Universal.) Солнечные улицы Лос-Анджелеса заполнила речь с немецким акцентом: здесь собрались светила былой веймарской культуры. В доме, обитом калифорнийским сайдингом, на 26-й улице в Санта-Монике жил Бертольт Брехт: его можно было найти там во времена Фройхена – и ещё несколько лет после него. Через два-три квартала, на Монтана-авеню, обитал Генрих Манн, а выше на холмах, на Сан-Ремо-Драйв, жил его брат Томас, автор «Волшебной горы». У Альфреда Дёблина, автора романа «Берлин, Александерплац», была квартира на Цитрус-авеню, а у Лиона Фейхтвангера – целая вилла «Аврора», особняк в испанском стиле, где на стене потом висела доска для дартса с портретом Гитлера. В Европе сгущались тучи, и в Лос-Анджелесе ширились списки знаменитых фамилий, нашедших там убежище: Хеди Ламарр, Фриц Ланг, Отто Премингер, Билли Уайлдер… и это ещё не считая артистов, сбежавших из СССР. Необыкновенное собрание талантов.

В Голливуде Фройхен никогда не знал, как и когда найдёт нового друга. С композитором Дмитрием Тёмкиным, русским эмигрантом, их свела любовь к русской литературе, к тому же Тёмкин был приятно удивлён, как «глубоко» Фройхен разбирается в музыке. (У Дмитрия Тёмкина была выдающаяся карьера, насчитывающая 22 номинации на «Оскар».