Жажда жить: девять жизней Петера Фройхена - Рейд Митенбюлер

только я вернусь домой, – писал Фройхен Кенту. – Если ей будет мало моей страсти, которую я сейчас везу домой, она – настоящий сексуальный феномен и попросту биологическое чудо». Но заигрывания Магдалене с итальянцем были больше, чем Фройхен соглашался терпеть, тем более что это происходило у него на глазах.

Вероятно, Петер и Магдалене успели помириться, прежде чем отправились дальше в Лос-Анджелес. Они ехали на поездах: сначала из Нью-Йорка в Чикаго, потом – через бескрайние прерии, где угнетённые депрессией фермы задыхались от пыли – последствие многолетней засухи. Фройхен был заядлый путешественник, но обыкновенно он передвигался на кораблях и привык к шелесту волн и скрипу дерева и верёвок. Теперь же он восседал в вагоне-салоне, ел из фарфоровой посуды и пользовался услугами проводников, одетых в белые жилеты, – всё на деньги MGM. Проезжая через западные штаты, Фройхен видел, как люди на лошадях пасут огромные стада: такое раньше показалось бы ему сном или фантазией, а не реальностью. «Мы с Магдалене думали, что вся эта захватывающая американская жизнь существует только в кино и в романах», – писал Фройхен, будто бы не замечая, что, если приглядеться, жизнь эта была не так уж и хороша. Поезд мчался по пустынной местности, и Фройхен воображал себе сцены, которые видел только в вестернах: вот со своими фургонами на запад идут пионеры, кашляя от раскалённой пыли; вот со свистом летят в них стрелы апачей. Но за окном уже стали показываться первые юкки, потом – апельсиновые сады и страусиные фермы, которыми в те времена славилась Северная Калифорния. Пустыня осталась почти позади, и то и дело попадались пальмы. Наконец поезд остановился в центре Лос-Анджелеса.

37. «Поедает их конфеты и слушает их вздор»

В 1932 году Лос-Анджелес наводняли люди самых разных мастей: работяги-нефтяники, старлетки, мошенники, иммигранты, бродячие торговцы, ковбои и сценаристы с горящими глазами вроде Фройхена. В Лос-Анджелес ехали, чтобы создать себя заново, примерить на себя новую личность, словно пальто в универмаге. Каждый приезжий был готов броситься в бой. Приезжали, не имея ничего, а мечтали о несметных богатствах. Лос-Анджелес по-прежнему считался городом на самом краю цивилизованного мира, а может, и прямо за его пределами. Здесь царствовал жизнерадостный оптимизм, но весёлое, слепящее калифорнийское солнце прятало от глаз истинный облик этого странного города – прибежища наркоманов, серийных убийств, сексуальных скандалов… Даже в то время это был перевозбуждённый город, суетящийся в ядовитом угаре. Свет там странным образом искривлял реальность – прямо как в Арктике.

Для немногих счастливчиков Лос-Анджелес был быстрым путём на вершину. В 1910 году Дэвид Уорк Гриффит прибыл в Голливуд, в то время крохотный городишко, и снял фильм «В старой Калифорнии». Через двадцать лет киноиндустрия была уже самой прибыльной в стране. В начале 1930-х наступал золотой век Голливуда, и рынок делили между собой несколько крупных киностудий. Paramount была, пожалуй, самой высокопробной (и самой смелой в художественном смысле), но Metro-Goldwyn-Mayer уже наступала ей на пятки. MGM сорила деньгами направо и налево, и под её эгидой росли таланты, которые через десяток лет превратятся в самые яркие звёзды Голливуда: Кларк Гейбл, Джин Харлоу, Лайонел Барримор, Грета Гарбо, Спенсер Трейси, Джуди Гарланд, Джин Келли. В свои лучшие годы MGM будет стабильно выпускать 50 фильмов в год, сценарии к которым будут штамповать более 80 хорошо оплачиваемых сценаристов: Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Уильям Фолкнер, Дороти Паркер, Пелам Гренвилл Вудхаус, Бен Хект, Анита Лус, Херман Манкевич, Кристофер Ишервуд, Уистен Хью Оден, Олдос Хаксли. К этой внушительной группе примкнул теперь и Фройхен, хотя имя его и не было так престижно, как имена самых знаменитых её членов. Здесь, как и в бытность его полярным исследователем, его чаще оставляли в безликом «и другие».

Штаб-квартира MGM располагалась в Калвер-Сити, на другом конце города от отеля Фройхена. Не желая опоздать в первый же день, он проснулся в семь утра и к восьми доехал на такси до места. Телеграммы от глав студии ясно говорили: мешкать ни в коем случае нельзя.

Явившись на студию ровно в восемь, Фройхен обнаружил её пустующей. Пара хмурых ассистентов сообщили ему, что раньше девяти никто не появляется, так что Фройхен устроился в лобби и стал ждать. Прождал он шесть часов. Время от времени он возвращался к стойке, и там его уверяли, что осталось прождать всего минуту-другую.

Наконец в половине четвёртого в студию вошёл один из её руководителей Боб Фогель, на ходу рассыпаясь в извинениях. Пока они с Фройхеном шли по зданию, извинения продолжались, но звучали пусто и механически, а совсем не искренне: иными словами, по-голливудски. Вскоре Фройхен и Фогель добрались до кабинета Ханта Стомберга, одного из высших управляющих киностудией: он же был одним из главных продюсеров «Эскимоса».

Представившись, Стомберг пустился рассказывать, как видит будущую картину. Он предполагал масштабный блокбастер с натурными съёмками и приличным бюджетом. Фильм должен был окончательно сделать MGM «престижной» студией, выпускающей чуть более качественные фильмы, чем водились в обычном голливудском меню. Разумеется, в «Эскимосе» будет и экшен, и приключения, привлекающие широкую публику, но он будет исследовать и «неудобные» темы, такие как колониализм и столкновение культур, – следуя первоисточнику Фройхена.

Осторожный Стомберг подчеркнул, что на осуществление этого высокого замысла потребуется время. Нужно написать сценарий, затем переписать его – наверняка не один раз, довести его до ума и отполировать до блеска. А пока нужно найти натуру, подобрать актёров. Разъяснив обязанности Фройхена, Стомберг сообщил, что готов платить ему 300 долларов в неделю: по тем временам это были очень хорошие деньги. Они покрывали все расходы Фройхена на жизнь в Лос-Анджелесе, не говоря уже об Энехойе, позволяли платить за школу Мекусака – и ещё оставалось на сбережения.

Фройхен был готов начинать хоть сейчас, но Стомберг попросил его унять пыл. Фройхен поступил на службу в MGM, пусть он акклиматизируется: побродит с месяц по студии, познакомится с другими сценаристами, поглядит на павильоны, поймёт, как устроено кинопроизводство.

«Так я и начал свою жизнь в Голливуде», – позже вспоминал Фройхен. Он бродил по огромному зданию и знакомился со всеми, кто соглашался с ним поговорить. «Сколько же там было чудиков», – удивлялся Фройхен, рассказывая о встречах со случайными актёрами, продюсерами и сценаристами. Поистине странно, что он находил эксцентричными людей кино, когда сам повстречал немало оригиналов, пока жил на краю света. Со временем Фройхен стал предпочитать компанию других сценаристов всем остальным. Правда, просить у них профессионального совета было бессмысленно: они в основном рассказывали, как не