Каменный след - Николай Иванович Леонов

– Сейчас придет наша сотрудница. Она побудет с вами.

– Присматривать вздумали? – раздраженно спросила Лигунова. – Боитесь, что что-то с собой сделаю? Напрасно переживаете. Если бы я хотела покончить с собой, то сделала бы это гораздо раньше, еще до вашего появления. Ни к чему мне тут конвой. Так что? Неужели нельзя остаться одной? Проявите уважение!

– Уважение проявлю, но порядок есть порядок. Вы же бывший сотрудник милиции, знакомы со схемой проведения следственных действий, – напомнил Гуров.

Елизавета Ильинична горько усмехнулась.

– Мне нужно хотя бы немного привести себя в божеский вид, – сказала она. – На суд я в таком виде явиться не могу. Взгляните на меня.

Под «таким видом» подразумевался ярко-розовый спортивный костюм свободного покроя и удобные черные кроссовки. В таком прикиде со спины Елизавета Ильинична наверняка смотрелась моложе своих лет. Гуров взглянул на прикроватную тумбочку и заметил флакон туалетной воды, рядом лежала вскрытая пачка тонких дамских сигарет. Но в самой комнате не было и намека на запах табачного дыма.

– Курила я редко, – проследила за его взглядом Лигунова. – Дымила в окно, а окурки спускала в унитаз. Знаю – вредно. Но за последний год курить стала больше. Иногда под коньяк. Мне не удастся уговорить вас подождать в соседней комнате, пока я буду собираться?

– Дорогая Елизавета Ильинична, – ответил Гуров. – Я искренне не понимаю, о каких сборах вы говорите. Выглядите вы прекрасно.

– Льстец, – Лигунова посмотрела на свои руки. – Крем для лица сейчас разрешают брать в камеру? Или нет? Или можно, но не в стеклянной таре? И что же мне взять почитать? Какой будет мера пресечения? Скорее всего, арестуют. В общем-то я примерно представляю свое будущее, и это заботит меня меньше всего на свете. Слава богу, уже не вся жизнь впереди, а лишь ее небольшой остаток. Ну что ж, теперь уже ничего не изменишь. Ах да, я же еще должна подписать протокол допроса. Набросайте как-нибудь схематичненько, а я подпишу. Боже мой, какая духота…

Она словно забыла о том, что сделала, а заодно и о Льве Ивановиче. Словно не терзала ее мысль о том, что она убила человека, потеряла доверие семьи, принесла столько волнений родным, утратила все те немногочисленные радости жизни, которыми жила до прошлой ночи: возможность покупать любимый крем для рук, стоять возле приоткрытого окна, созваниваться с сыном в любое время, спать в удобной постели в квартире, в которой прожила почти всю жизнь. Ей ли после стольких лет работы в милиции не знать о том, как можно быстро потерять абсолютно все, что у тебя было? Не могла она не помнить тех людей, которых сама же задерживала, защелкивала на их запястьях наручники и отводила к машине с решетками на окнах. Такое не забывается. Острота впечатлений уходит, лица стираются, но в памяти-то все это остается в любом случае и даже в измененном виде, как ни крути.

Гуров дождался появления сотрудницы полиции, дал подписать Лигуновой протокол допроса и наконец покинул комнату. По пути к выходу его окликнул сын Лигуновой, который мялся возле окна. Жени рядом с ним не было. Петр Егорович заявил, что поедет вместе с Елизаветой Ильиничной в отдел полиции – она его мать, он переживает. Гуров разрешил ему сопровождать Лигунову, но предупредил, что Петр Егорович может лишь поехать следом за полицейской машиной, так как к матери ему даже не разрешат подойти.

– Она арестована, да? – растерялся Петр Егорович.

– Она подозреваемая, – ответил Гуров, нашаривая в кармане пачку сигарет. – Извините, мне нужно идти.

– Как же так? – забормотал Петр Егорович, отшатнувшись от Гурова. – Куда теперь бежать? Что же делать?

– Сотрудники с вами непременно пообщаются, – пообещал Гуров, пытаясь скрыть раздражение. Сын Лигуновой вел себя по-бабски, все время суетился и зачем-то пытался прикоснуться к руке Гурова. – Прошу прощения, я спешу.

О том, что Елизавета Ильинична категорически не хочет видеться ни с родным сыном, ни с любимым внуком, Гуров решил ему не говорить.

Будка консьержа на первом этаже была заперта на ключ. Через стекло Гуров заметил работающий настольный вентилятор и ровную стопку из рекламных газет на полу. Он подергал за ручку двери, позвал Василия Васильевича, надеясь на то, что старик находится где-то неподалеку. Не получив ответа и некоторое время поискав по закоулкам просторного холла, Гуров направился к выходу. У него не было времени ждать. К тому же консьерж сам сказал, что его уже допросили.

– Наконец-то, – нахмурился генерал-майор Орлов, увидев на пороге кабинета Гурова. – Садись. Рассказывай.

Лев Иванович положил перед Орловым тонкую пластиковую папку.

– Протокол допроса Елизаветы Ильиничны Лигуновой, – объявил он.

– Посмотрим.

Орлов пробежался взглядом по тексту.

– Маловато информации, – заметил он.

– Так и дело можно не заводить, – вздохнул Гуров. – Лигунова во всем призналась. У нее был мотив, а от орудия убийства она даже не пыталась избавиться. Чистосердечное признание, сделанное на месте преступления, не такая уж и редкость. Если честно, я был рад поскорее с ней закончить.

– Что, жарко? – спросил Орлов.

– Не то слово. Завтра приду на работу в плавках.

Орлов положил протокол на стол, накрыл его ладонью и в ожидании уставился на Гурова.

– Ясно, – понял Гуров. – Вступительную часть пропускаем. Вопросов к Лигуновой у меня много. Я намеренно не стал ей демонстрировать свое недоверие. Мне кажется, что она лжет. Только не пойму, в каком месте. Ты ведь это хотел услышать, Петр Николаевич?

– Да, это, – качнул головой Орлов. – Выкладывай.

– Она слишком спокойна. И это не проявление защитной реакции на стресс, здесь другое. Она ведет себя довольно отстраненно. Во время разговора то и дело ударялась в воспоминания. Прошлась по сыну, которого, мягко говоря, презирает. А вот Евгением очень гордится, боготворит его. Если я правильно понял, то она практически заменила ему мать, потому что после развода родители самоустранились от воспитания ребенка. Бабушка выполнила всю работу за них и получила в награду умного и образованного внука. Допускаю, что