История руссов. Славяне или норманны? - Сергей Парамонов

Естественно, что составитель Галицко-Волынской летописи не мог начать ее с черной характеристики своего князя-основоположника, писать же новый, совершенно отличный вариант, он в силу каких-то причин не мог. Поэтому он поступил весьма радикально и просто: выпустил целиком княжение Романа, оставив только заголовок. Здесь мы, вероятно, имеем дело с тенденциозным замалчиванием истины.

Имеются, однако, основания думать, что не всегда было так, т. е. сравнительно благополучно, бывало и похуже — летописец не только замалчивал кое-что злостно, но и прибегал к вставкам, подчисткам и т. д.

Наконец, едва ли не самым главным недостатком летописи является то, что она неглубока, скользит преимущественно по поверхности фактов, вовсе не занимаясь их анализом. Очень часто она наивна и даже глупа, включая в себя народные сказки вроде падающих с неба молодых белок и т. д. и обращаясь с ними, как с чем-то ценным.

Кругозор летописца вообще необыкновенно узок, и вся жизнь Древней Руси сильно искажена в том отношении, что руссы изображены ужасными примитивами, без духовных запросов, без культуры. На самом деле таковыми были монахи-летописцы, в религиозном фанатизме отрицавшие все светское. Только из «Поучения» Владимира Мономаха, случайно включенного в летопись, мы узнаем, что Всеволод, отец Мономаха, никуда не ездив, знал 5 языков, и Мономах этим гордился.

Достаточно прочитать в особенности новгородские летописи, чтобы понять необыкновенную низменность интересов летописца: он отмечает только, что «была дороговь», т. е. дороговизна, что лето было очень «дожгево», что сгорело столько-то церквей, а между тем из кое-каких намеков видно, что были и иные, более важные события, о которых летописец умолчал только по полному отсутствию интереса к ним. Например, под 1186 годом находим, что «толь же лето приде цесарь грьцьскыи Алекса Мануиловиць в Новгород». Казалось бы, что такому, совершенно из ряда вон выходящему событию можно было посвятить больше внимания: сказать хоть, откуда и куда ехал цезарь, для чего он приезжал, какова была встреча и т. д.

Просто не верится, что греческий император чего-то вдруг вздумал посетить Новгород, находящийся за тридевять земель. Новгородского же летописца это так же взволновало, как и то, что лето было «дожгево» и что дожди смыли много сена.

Впрочем, удивляться нечего: в новгородских летописях мы находим вставки, где летописцы говорят о самих себе, — один был дьяконом, а другой даже пономарем, т. е. самым низшим членом духовного клира. Естественно, что выше уровня своих понамарских интересов он стать не мог.

Это упрощенчество наложило тяжелый отпечаток на всю нашу историю. Предки наши изображаются почти придуркуватыми лапотниками, ведшими полуживотное существование. А между тем имеется ряд фактов, совершенно неоспоримых, говорящих о весьма высокой культуре того же Новгорода. Открытие последних лет — берестяных грамот — показывает, что грамотность была весьма распространена в Новгороде и была обычным явлением. Берестяными письмами обменивались по поводу самых обычных житейских дел, например, муж уехал по делам и просит жену прислать рубашку и т. д. Наконец, водопровод и система сточных вод в Новгороде показывает необычайно высокую степень техники и культуры: в Европе того времени водопроводы не были известны.

«Темнота» летописца особенно чувствуется в татарский и послетатарский период — настоящее одичание шло быстрыми шагами, и вместо слов древнего летописца, что «книгы суть реки, напояющие вселенную», мы сталкиваемся с совсем иным отношением к книге: не только все светские книги были под величайшим подозрением, но и к духовным относились сугубо осторожно, боясь наткнуться на ересь. Именно в этот период копии летописей делаются особенно безграмотными и искаженными (см., напрмер Велико-Устюжскую летопись и т. д.).

До сих пор мы обсуждали основные недочеты летописи в общей форме. Обратимся непосредственно к примеру и возьмем для этого статью Н. Н. Масленниковой «Идеологическая борьба в псковской литературе». (Труды Отдела Древнерусской литературы Акад. Наук VII. 1951, 187–217.)

Статья эта интересна тем, что, рассматривая факты в несколько иной плоскости, приходит к тем же выводам, что и мы. В статье сличается несколько псковских летописей, основывающихся на одном материале, но расходящихся существенно в деталях. Дадим слово Н. Н. Масленниковой:

«Автором летописи Корнилия вносятся изменения уже в известия XV века. Они незначительны, но показательны. Так, например, к сообщению списков Псковской I летописи о смерти князя Ивана, сына великого князя Василия Димитриевича, Строевский список добавляет, что князь этот был “вятшем” сыном великого князя, тем самым ясно давая понять, что великий князь Василий Васильевич не лучший из сыновей Василия Дмитриевича.

В изложение событий 1443 года вносятся уже значительные изменения: приехал наместник великого князя Александр Васильевич, — “целоваше крест ко князю великому Василью Васильевичу и ко всему Пскову и на всей псковской пошлине” (т. е. всей псковской старине. — С.Л.). А в Тихановском списке Псковской I летописи мы читаем: “целова крест ко князю великому Василью Васильевичу и ко всему Пскову по псковской пошлине, по князя великого слову и по его воле”. Ясно, что автор Строевского списка стремится затушевать ведущую роль великого князя в его назначении, не хочет дать в летописи юридического обоснования подобного назначения в Псков в дальнейшем. Получается видимость добровольного подчинения псковичей.

О событиях 1462 г. Псковская I летопись говорит с осуждением: людей, “сопхнувших со степени” князя Владимира Андреевича, она называет “невегласами”, злыми людьми. Между тем летопись Корнилия сочувствует этим псковичам, осуждает Владимира: “он приеха не по псковской старины, псковичи не зван, а на народ не благ, изо Пскова с бесчестьем поеха на Москву к великому князю Ивану Васильевичу жалится на пскович”. Не признает летописец князя, привезенного по воле великого князя безо всякого на то желания псковичей.

Подробно описывает летопись Корнилия приезд Софьи Палеолог в Псков, в то время как в Псковской I летописи об этом событии сообщается очень кратко. Это блестящий эпизод в истории феодального Пскова: Псков встречает царевну, как дружественная самостоятельная боярская республика. Интересно подчеркнуть, что в это время прямого наместника князя в Пскове не было.

Часто летопись Корнилия намеренно выпускает известия о наместниках великого князя: в 1488 г. — смерть Ярослава, 1489 г. — отъезд Константина в Литву. Почти совсем летопись не говорит о делах общерусских, как, например, под 1492 г. пропущено известие о том, что воеводы великого князя взяли Нарову, под 1496 г. — о походе на Свею, под 1509 г. — о походе Углицкого и Волоцкого князей к Казани. Под 1490 г. в летописи Корнилия умалчивается о том, что псковичи по требованию великого князя ходили к Ивангороду. Под 1499 г. летопись Корнилия говорит только о том, что великий князь отдал Новгород и Псков своему сыну, тогда как в Псковской I летописи за этим сообщением следует длинный рассказ о том, что псковичи отказались целовать крест Василию, и просили Ивана Васильевича и его внука “держать их по старине”, на то великий князь отвечал им: “ино кому хочю, тому дам княжество”. Летопись намеренно выпускает это свидетельство о реальной силе великого князя в Пскове.

Выпускаются известия, говорящие о совместной борьбе москвичей с псковичами против немцев и Литвы. Нет известий о победе московских воевод над литовскими воеводами, нет рассказа о том, как псковичи “не ослушались” великих князей и помогали им против Литвы. Под 1501 г. нет известия о том, что псковичи дрались вместе с москвичами у Изборска и были “на государевой службе и литовской земли”, как в этом же году просили помощи у великих князей и… “князи великии ялися отчину свою боронити от немец”. Рассказывая о том, как немцы взяли Остров, летописец не говорит, что москвичи боролись вместе с псковичами.

После событий 1510 г. летопись Корнилия продолжается в том же духе. Выпущены известия 1511 г., где говорится о добрых наместниках великого князя, о том, что псковичи помогали великому князю под Смоленском.

О начале Печерского (в Пскове. — С.Л.) монастыря в летописи Корнилия, принадлежащей Печерскому монастырю, написано очень мало. В других летописях подробно рассказывается о монастыре, о его чудесах и славе “не токмо в Руси, но и в Латыне, рекше в Немецкой земли, даже и до моря Варяжска”. О Мисюре Мунехине, который снабжал монастырь средствами, говорится коротко — помогал. Важно отметить, что и в других местах летописи, когда Псковская I летопись говорит о Мисюре, Строевский список опускает эти известия. Это происходит потому, что Мисюрь Мунехин был олицетворением московской власти в Пскове. Замалчивание его имени явно тенденциозно, так как 18 лет, с 1510 г. до своей смерти, Мисюрь играл виднейшую роль в жизни Пскова. Опущено сообщение о том, что дьяк Мисюрь Мунехин вместе с наместником великого князя водил войско псковичей под Бреслав. В 1521 г. Мисюрь от имени Пскова заключил мир с немцами по приказанию великого князя — летописец Корнилия это место опускает. Нет известия в летописи Корнилия о том, что в 1523 г. Мисюрь выступал посредником между великим князем и ревельским архиепископом.