Избранное - Оулавюр Сигурдссон

— А кто ее отец?

— Отец Гугу? Маляр Лаурюс Сванмюндссон. А мама у нее такая святоша, даже в кино ее не пускает.

— Где она живет?

— По-моему, на улице Раунаргата, семьдесят. Я ее часто у знакомой одной встречала…

Роусамюнда, соображал я, родственница Стейндоура Гвюдбрандссона! Как-то утром этой зимой ее необъятная мамаша смотрела на меня ясным взглядом святой и торопливо втолковывала, что прадед Гвюдбрандюра, отца Стейндоура, был двоюродным братом прабабки маляра Лаурюса — оба, как она выразилась, из строукахлидского рода. Она боялась, что Стейндоур может представить опасность для ее дочки: «Моя совесть не могла примириться с мыслью, что в комнате, соседней с той, где живет невинное семнадцатилетнее дитя, совершается такой ужасный разврат!» У меня, однако, сложилось впечатление, что Роусамюнда едва ли такое уж невинное дитя, как это представляла ее мамаша. Мне подумалось, что Студиозус больше соответствует ее вкусу, нежели Арон Эйлифс, если она, конечно, вообще читает поэтов «Светоча». Ее красное декольтированное платье переливалось, когда она двигалась. Как только оркестр снова заиграл, вокруг нее зароились кавалеры, почтительно склоняющие головы, как перед королевой.

Кристин забеспокоилась:

— Мы не потанцуем?

— Я… я не умею.

— Я поведу.

— Давай не сегодня, — попросил я. — Может быть, в другой раз.

— Ну как же так, ты ведь обещал потанцевать со мной! — Она встала. — Пошли!

Меня охватил страх. Что делать мне в этом людском водовороте — длинному, рыжему, краснолицему, абсолютно не умеющему танцевать, в стоптанных ботинках, к тому же неважно вычищенных, в старом, потертом выходном костюме, в мятых брюках? Но деваться было некуда: Кристин взяла меня под уздцы и вытащила к танцующим. Она изо всех сил старалась направлять мои движения — толкала меня вперед, тащила назад, заставляла качаться, поворачиваться, кружиться, но я был пень пнем, не понимал ее движений, сбивался с такта, кидался вперед, когда надо было пятиться, упирался, когда надо было кружиться, кружился, когда надо было слегка покачиваться. Я потел, мои нервы и мозг работали вразнобой, мы то и дело сталкивались, причем иногда так сильно, что едва не падали. Кто-то спросил, не слепой ли я, кто-то — сколько я выпил. Стиснув зубы, я всеми силами старался передать своим конечностям хоть немножко ума, который мне даровал господь, но постоянно наступал Кристин на ноги. Она мужественно терпела, не вскрикивала, не жаловалась, однако я чувствовал, что такой неловкий жених внушает ей страх. Мы оба были рады, когда смогли вернуться к своему столику.

— Этому мне никогда не выучиться, — сконфуженно произнес я, вытирая со лба пот.

— Чепуха, — прошептала она, — выучишься за милую душу!

— Нет. — Я все возвращался в мыслях к своему танцу. — А если бы мы упали…

— Просто встали бы и пошли дальше! — прошептала она, смеясь, и утешила меня: — Однажды один лысый старикан хлопнулся на танцах, а на него повалилась старуха в национальном костюме. У него несколько пуговиц отлетело.

Я был от души признателен ей за то, что она так весело отнеслась к происшедшему, и отважился поднять глаза.

— Я тебе ноги полностью оттоптал?

В этот момент к нам трусцой подбежала Роусамюнда.

— Хеллоу, Дилли!

— Хеллоу, Гугу!

— Ты здесь?

— Да! И ты тоже!

— Третий вечер подряд!

— Ничего себе! Все развлекаешься?

Роусамюнда ответила великосветским кивком, ни дать ни взять кинозвезда.

— Шикарно? — спросила она.

— Колоссально!

Роусамюнда через плечо бросила на меня мгновенный взгляд, произвела точную оценку и вынесла недвусмысленный приговор. Мне показалось, что она не только увидела, как поношен мой выходной костюм, мяты брюки и стоптаны ботинки, но также и заглянула мне в кошелек.

— О’кей, подруга! — сказала она затем. — Привет Фие!

— Кто это с тобой? — спросила Кристин.

— Адда Силла. Привет, Дилли!

— Привет, Гугу!

И Роусамюнда, стройная, красивая, рысью понеслась дальше, сверкая красным платьем, покачивая округлыми бедрами и окидывая быстрыми взглядами оба зала. Я снова вспомнил, что мамаша этой тоненькой девушки, святая с улицы Раунаргата, 70, была необъятной ширины.

— Красивая она, Гугу, — сказала Кристин. — Но ужасно равнодушная.

— Ага.

— Как тебе нравится ее платье?

— Я в платьях не разбираюсь.

— По-моему, оно вызывающее. А вот у девушки, что с ней, блузка шикарная.

Оркестр вновь принялся трудиться, извергая очередную танцевальную мелодию. Три типа, которые накачивались неподалеку от нас и щеголяли немецкими словечками, разом встали. Один из них двинулся прямо к нам и, подойдя, поклонился Кристин. Это был элегантный молодой человек лет двадцати, явно развлекающийся на папенькины денежки, бледный, с удивительно маленькими ручками, гладко прилизанный, франтовато одетый, со значком на лацкане — серебряной свастикой. Он был в подпитии, но держался весьма воспитанно и вторично поклонился Кристин: не угодно ли ей потанцевать?

Кристин посмотрела на меня.

— Не имеешь ничего против?

— Разумеется.

Разумеется, я ничего не имел против!

Я настолько ничего не имел против, что меня сразу же бросило в жар. Я уставился на них и пытался не терять из виду, когда они оказались в людском водовороте. Элегантный молодой человек, казалось, вырос на танцевальной площадке. Кристин не надо было стараться вести его, терпеливо сносить пинки или опасаться позорного падения. Он покачивался и кружился. Он непрерывно что-то говорил ей, держал ее за талию, наклонялся к ней, прижимал к свастике на своей груди. Они надолго — наверное, на полминуты — исчезли в толпе, вновь появились, опять исчезли. Но… какого черта я таращусь на них? Я налил себе кофе. Мне вдруг захотелось домой, в Дьюпифьёрдюр, я увидел перед собою рыбачьи суда и причал, дома нашего селения, милых моих земляков. Недавно мне рассказали, что доктор извлек из уха жены Йоуакима двух здоровенных рыбин — ската и зубатку. Аусмюндюр, с которым мы вместе конфирмовались, сообщил, что Йоуаким мастерит какую-то загадочную машину.

Кристин танцевала.

Я стал думать о том, что Земля — лишь пылинка в бесконечной Вселенной, а люди так малы, что этого и словами не выразить. Потом мысли мои переключились на войну. В Норвегии мои сверстники гибнут под немецкими бомбами и пулями. Их разрывает в клочья, они падают бездыханные на землю, истекают кровью в зеленеющих лесах и у тающих сугробов. Я же сижу за чашкой кофе в «Борге» и переживаю из-за ерунды — поношенного костюма, стоптанных ботинок, неумения танцевать.

А Кристин танцевала.

Кристин танцевала с нацистом!

Время тянулось мучительно медленно. Когда наконец минут через пять пара вернулась к столику, я продолжал пить кофе, притворяясь, что не замечаю их.

— Danke schön![74]

Молодой человек сухо поклонился, бросил на меня быстрый взгляд, пожал плечами и, ухмыльнувшись, удалился.

Кристин рассмеялась.

— Идиот паршивый!

— Что?

— К себе домой меня приглашал! — зашептала она. — Сказал, что хочет после ресторана устроить у себя вечеринку. У него, мол, патефон есть и новые танцевальные пластинки.

Я навострил уши.

— У него есть шампанское и еще какое-то вино, забыла название. Щеголял, что по-иностранному болтает.

— Ты заметила значок?

— Какой значок?

— У него нацистский значок. Свастика.

Кристин засмеялась.

— Идиот паршивый! Делает вид, что нацист. Все время меня тискать пытался!

Я промолчал.

— Сказал, что у него сегодня день рождения, — шептала она. — А ты когда-нибудь шампанское пробовал?

Я покачал головой.

— Наверно, неплохо, а?

Из романов я знал, что шампанское — приятный напиток, но вместо ответа посмотрел на часы.

— Черт, половина одиннадцатого! А у меня еще на сегодня работа есть, надо закончить перевод с датского!

— Ну пожалуйста, побудем немножко, — попросила Кристин. — Тут так здорово!

— Еще раз попробуем?

Едва произнеся эти слова, я поразился собственной отваге и безответственности: что будет, если я споткнусь, грохнусь на пол, так, что полетят пуговицы?

— Попробуем потанцевать?

— Да, если хочешь…

— Конечно, — улыбнулась она. — Но только туфли мне не испорти!

Мы нырнули в толпу. Вдруг я обнаружил, что суставы у меня есть не только голеностопные и коленные, но также и прекрасные тазобедренные. Затем к ним прибавились позвонки, плечи и шея. Короче говоря, я внезапно оказался состоящим из сплошных суставов. Удивительное дело, все эти суставы стали почти что беспрекословно подчиняться ритму музыки и движениям Кристин. Она всячески расхваливала меня.