Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер - Андрей Константинов

Из «Чёрного тюльпана» его, понятное дело, тоже выперли. Пришлось Гафару перебраться официантом в самсахану на Комсомольском озере… Там-то парень и увидел Бориса Глинского. Увидел и запомнил — очень уж этот старший лейтенант поразил его воображение. Старлей, выпив, так здорово на гитаре играл… А потом ещё и стихи вслух декламировал… Даже соседи по столикам вслушивались… Офицер спросил у Гафара, как зовут то и дело взбиравшегося на стол жирного чёрного кота, и долго смеялся, узнав, что его кличка — Слон. Старший лейтенант сказал, что кота надо теперь звать «Дивуаром». Кот Дивуар. Гафар не понял, в чём, собственно, юмор, но с готовностью смеялся вместе со всеми.

Это удивительно, но в какой-то степени сам старший лейтенант Глинский и помог Гафару сбежать в Афганистан во второй раз. Он попросил парня принести пирожки-самсу на дорожку в офицерскую общагу — вот Гафар и принёс. Его, в белом колпаке и переднике с пакетом пирожков в руках, даже не попросили на КПП предъявить документы… Да и кому в голову могло прийти? А история прежнего коменданта, как говорится, уже канула в Лету, да и знал о ней очень «узкий круг ограниченных лиц».

Самсу Гафар Борису отдал, а дальше действовал по старой схеме, но уже с поправкой на приобретённый опыт.

Солдатскую форму он украл, как и в первый раз, у одного из очередных «футболистов»: в Ташкенте, известное дело, футбол — круглогодичный вид спорта. Переодевание много времени не заняло, а потом Гафар пошёл по палаткам, якобы искать «зёму». Во второй палатке под подушкой самой ближней к выходу койки лежали документы…

…Через два часа очередная партия «интернационалистов» улетала в Кабул. Вместе с Гафаром Халиловым, у которого теперь были документы на русскую фамилию. Он надеялся, что вместе с документами украл новую Судьбу. Он не ошибся. Но Судьба только сама любит шутить и не терпит, когда одурачить пытаются её саму.

Кабульскую пересылку Гафар проскочил как по маслу. Он только успел сойти на землю, как буквально натолкнулся на нервного капитана-зампотеха, искавшего в новой партии водилу для своего автобата. Этот капитан ещё к предыдущему рейсу приезжал за водителями-сменщиками, но опоздал — шоферюг быстро разбирали. Капитан нервничал, потому что ему — хоть умри — нужно было этим же днем вылететь в родной гарнизон, в Шинданд, чтобы успеть подготовиться к завтрашней проверке из штаба армии. Этот зампотех даже на борт уже записался, а они, кстати, в Шинданд не каждый день летали. Капитан тоскливо вглядывался в лица вновь прибывших и безнадежно уже повторял:

— Кто водила? Водила есть? Шофер — кто?

— Я водила… — скромно представился ему Гафар, полагавший достаточно разумно, что, чем быстрее его «купят», тем больше шансов остаться в «действующей армии».

Зампотех чуть не подскочил от радости. Он быстро забрал у Гафара документы, убежал куда-то, стремительно вернулся очень довольным:

— Ну всё… Отметку шлёпнул… Слышь, ну тебя и сфоткали на «военник» — хрен узнаешь… А ты что, без вещмешка? А шинель где? Украли? Это ты зря, брат… В большой семье, знаешь, клювом не щёлкают. А то всё прощёлкать можешь. Ладно, на чём реально работаешь?

— На всём, — потупил взор Гафар, державший в руках лишь руль мопеда.

— Да? — удивился капитан. — Сразу и не скажешь. Ну ладно… Полезай в борт, вундеркинд. А у нас в Адраскане тихо, не прогадаешь. И мать твоя будет спокойна…

Про мать Гафар старался не вспоминать. Они вместе с отцом, братьями и сёстрами осталась там, в прежней жизни. В той, из которой он так хотел вырваться…

В плен его взяли на шестой день пребывания в Афганистане. А буквально на седьмой день в часть пришло грозное распоряжение из особого отдела армии о его задержании. Чуть-чуть это распоряжение запоздало. Кстати, в этом распоряжении Гафар был почему-то назван «лицом корейской национальности» — по матери, что ли, его так определили… Эта мелочь — «корейская национальность» — позже сыграет роковую роль в судьбе не одного только Гафара…

А в первые дни ему везло: ел досыта, сидел себе в автопарке и помогал дембелю Васе из Ростова-на-Дону готовить ГАЗ-66 к передаче. О том, как он будет этот автомобиль водить, Гафар старался не думать. Как-нибудь: «Аллах поможет», — любил приговаривать в сложных ситуациях вечно усталый отец.

…За руль Гафара так и не успели посадить, зато успели прилепить кличку — Чурек.

Ну а потом он выехал всё с тем же Васей в афганский корпус — надо было что-то отвезти бабраковцам, или «зелёным», как их ещё называли. Гафара послали с дембелем из-под Ростова, так сказать «на обкатку», для изучения маршрута. Весёлый Вася с энтузиазмом рассказал Чуреку, как пойдет дома в загс — непременно в дембельской форме с аксельбантами из выбеленных строп, с вшитой гитарной струной, в заранее выменянных хромовых офицерских сапогах… Гафар даже задрёмывать начал под эту болтовню.

Внезапно БТР, пыливший перед их грузовиком, окутался чёрным облаком. А ещё через мгновение раздался оглушительный взрыв. Сразу же пахнуло горячей гарью с едким запахом селитры. Гафар закашлялся, задыхаясь, и даже не услышал автоматной очереди по стеклу кабины…

…Очнулся он от того, что кто-то садистски давил ему на кадык стволом его же «Калашникова». Рядом какие-то с виду четырнадцатилетние пацаны, лениво посмеиваясь, выворачивали карманы у шумно хлюпавшего кровью Васи. У дембеля из Ростова была оторвана челюсть, пуля попала ему в скулу. Мотор грузовика работал — видимо, очередь разнесла только ветровое стекло.

В голове Гафара даже мысли не мелькнуло о побеге или сопротивлении. Он мог думать только о том, что его сейчас убьют.

Давление автоматного ствола на его кадык чуть ослабло.

— Айе ту хазара асти?[102]

(На западе Афганистана просто не знали других «узкоглазых».)

— Озбэк астам…[103] — словно со стороны услышал Гафар свой собственный голос. — Аз шахрэ Самаркянд…

Только через несколько секунд он понял, что лежит на земле со спущенными штанами.

— Афарин![104] — даже как-то весело сказал старший из пацанов, улыбчивый, совсем не похожий на плакатного душмана. Он подмигнул Гафару и представился:

— Джумалиск’ам… Гушьку. Ба кафирэ камак ку.[105]

Гафар хотел было переспросить, как помочь, но быстро всё понял. Другой афганец, ещё моложе Гафара, уже деловито тащил подёргивающегося Васю в колёсную колею.

— Зуд шу, бача![106]

Джумалиск стволом загнал Гафара за руль грузовика, сам сел рядом и снова подмигнул:

— Харакат ку, шоурави![107]

У Гафара потемнело в глазах, и он в первый и последний раз в своей жизни отпустил сцепление. Крика Васи из Ростова он не слышал и надеялся, что тот успел умереть ещё до того, как по нему проехал его же грузовик, так и не переданный сменщику…

Гафара погнали в банду однорукого Якдаста, где тут же пустили по рукам. Особо старался весёлый Джумалиск, ласково называвший Гафара своей «хазарейской невестой». Наверное, хазарейцы ему что-то сделали или задолжали…

Где-то через месяц его обрядили в когда-то белое ярмарочное одеяние, выдали непонятные бумажки и закинули в грузовик — «барбухайку». Там, в кузове, было уже много афганцев, человек сорок. Благообразный седой старик, не стесняясь, схватил Гафара за яйца и сказал, что оторвёт их, если он хоть слово по-русски пикнет на блокпосту…

«Барбухайку» раз пять останавливали шурави, но не обыскивали, потому что водитель-пуштун заранее собрал со всех «бакшиш» тысячными купюрами афганей-«афошек».

На одной заставе, правда, здоровенный русский салага (форма новая, невыгоревшая, а сапоги старые, раздолбанные) с безумными глазами всё же переворошил пожитки всех пассажиров, дико крича при этом:

— У кого, суки, мазь Вишневского? «Компот» в котёл упал, сдохнуть может… Ну, бляди…

Гафар не сразу понял, что, видимо, что-то случилось со щенком по кличке Компот. Ну и «деды» отправили салагу за мазью…

Салага этот Гафару запомнился. Его с заставы потом Олегом окликнули…

Из ярмарочного «перекладного» Кандагара Гафара уже без проверок отправили в Пешавар, где по случаю представили лидеру Исламского общества Афганистана самому Бурхануддину Раббани. Поскольку какие-то предки Раббани были выходцами из Самарканда, он задавал вопросы на вполне сносном узбекском языке.

Гафар честно рассказал о себе и всех своих жизненных перипетиях.

Раббани покивал и громогласно заявил во всеуслышание, что Гафара, кто бы он ни был по крови, «вёл Аллах» и что к «братьям» он пришел добровольно. А посему Раббани дал команду сделать из земляка «истинного моджахеда».

Целый месяц его особо не трогали, только заставляли учить Коран. Потом приехал какой-то то ли пакистанец, то ли европеец. Этот «гость» на понятном русском языке рассказал Гафару об аресте в Союзе его старшего брата Рашида Халилова.