«Крестоносцы» войны - Стефан Гейм

— Тебе не стыдно — сказал капрал, не меняя позы.

— Почему? — Карг сел рядом с солдатами, сорвал травинку и принялся ее жевать.

— Ведь ты дезертир, конечно? — сказал капрал, но в его голосе не слышалось осуждения. — Знаешь, что мы собираемся делать?

Карг сплюнул.

— Нет, не знаю.

Капрал дотронулся до одного из ящиков носком поношенного, неуклюжего сапога:

— Это динамит. — Он с хитрым видом подмигнул Каргу. Однако по лицу Карга было ясно, что он ровно ничего не понимает.

— Ты не только дезертир, — продолжал капрал, — ты еще и дурак.

— Почему вы называете меня дезертиром? — спросил Карг.

— Почему? — капрал пожал плечами. — Вот что я тебе скажу: уходи-ка лучше отсюда. Мне ты не нравишься. Но все-таки приятней умереть как-нибудь по-другому, чем быть закупоренным здесь. Вот для чего у нас динамит, понял теперь?

Карг понял. Но истинный смысл этих слов не сразу дошел до него.

— Дезертир? — повторил он с недоумением.

Солдат, сидевший рядом с капралом, вытер с ножа ливерную колбасу и закрыл его, щелкнув лезвием.

— Мне бы тоже не хотелось попасть в фольксштурм. — Он засмеялся.

Травинка выпала из рук Карга.

— В этой шахте мои дети! — крикнул он. — Там пять тысяч человек! Женщины! Там люди живут! Что вы хотите делать?

— Господи! — ахнул один из солдат.

Капрал слегка приподнялся.

— В этом районе все эвакуированы.

— Мы остались, — тихо сказал Карг. Потом заговорил громче. — У вас тоже где-нибудь есть дом, жена, может быть, дети. Ведь вы бы не хотели, чтобы их оттуда выгнали?

Капрал, который служил в Польше и видел все это собственными глазами, сказал, что нет, он этого не хотел бы.

— Подите посмотрите на них, — сказал Карг. — Это всего несколько шагов. Подите посмотрите на них!

Становилось темно. Капрал не хотел двигаться с места, не хотел смотреть. Он слышал, как снаряды ложатся между Энсдорфом и шахтой. Он видел вспышки американских орудий. В Энсдорфе горел дом, и пламя поднималось прямо кверху в неподвижном воздухе.

— Не верю, — сказал он.

— У меня есть приказ. Карг вскочил и побежал к шахте.

Капрал крикнул ему вслед:

— Уходите оттуда! Уходите оттуда! У меня приказ!

Карг, спотыкаясь, вбежал в шахту. Он бежал так быстро, что его ноги заплетались, хоть он с детства привык к скользкому, неровному полу шахты.

Его остановила Элизабет Петрик.

— Идем! — крикнул он, — идем со мной! Сейчас же, сию минуту, скорее. Ради Бога, скорее!

Он схватил ее за руку, и они вместе побежали к выходу, мимо участков, отведенных семейным, мимо встревоженных мужчин и женщин, появлявшихся из темноты; он проталкивался вперед, а она, все еще не зная, куда он ведет ее, отвечала на все вопросы:

— Тише! Тише!

Выйдя из шахты, Карг подвел фрау Петрик к капралу:

— Вот! Видите, это женщина! Теперь вы мне верите?

Капрал поднялся на ноги. Он взглянул на женщину, даже дотронулся до нее.

— И много их там? — спросил он, готовый поверить и не в состоянии ни на что решиться.

— Нельзя взрывать вход в шахту! — сказал Карг. — Нельзя! Мы там в безопасности! Мы не можем уйти! Нельзя же нас похоронить там!

Элизабет Петрик поняла, что собираются делать солдаты. Она вся помертвела, но осталась спокойна.

— Нас пять тысяч человек, — сказала она, — мы такие же люди, как и вы, а вы хотите…

— Знаю, знаю, — ответил капрал, — но как же быть с приказом?

Да, как быть с приказом? Элизабет Петрик знала, что такое приказ, она была немка: лично она могла не послушаться приказа, если не было никакого иного выхода, но ожидать того же от других немцев, а в особенности от солдат, ей и в голову не приходило. Она вполне понимала, какая опасность заключается в том, что капрал получил приказ.

— Я за это не отвечаю, — сказал капрал.

Остается одно: если он получил приказ, надо этот приказ отменить.

— Где ваш офицер? — спросила она. — У вас должен быть офицер!

— Лейтенант на другой стороне, на Швальбахской, кажется, — с готовностью сказал капрал. Он понимал, что она указывает ему выход. — Туда час пути; мы только что перебрались через гору…

— Через шахту ближе, — сказала Элизабет Петрик. — Подождите здесь, капрал! — Она не просила, она приказывала, а он повиновался. — Подождите здесь и не двигайтесь с места, пока я не вернусь!

— Скорей! — ответил капрал. — Долго ждать я не могу. У меня приказ.

Лейтенант саперов был офицер запаса по фамилии Шлагхаммер, уже немолодой человек, смуглый, с рябым лицом и нерешительным взглядом, хороший отец и хороший муж. У него не было оснований не верить словам Петтингера, сказавшего, что он осмотрел шахту и что, по его мнению, американцы вполне могут пробраться через нее из Энсдорфа в Швальбах. Его удивило, однако, для чего офицеру в таком высоком чине понадобилось лично осматривать эту темную и грязную дыру, промочив при этом штаны; но он был не такой человек, чтобы задавать вопросы подполковнику.

Петтингер прибавил к приказу:

— Там, в шахте, может быть, есть несколько человек — дезертиры фольксштурма, которые уклоняются от выполнения долга.

Шлагхаммер ответил:

— Слушаю.

На мгновение он увидел перед собой этих людей в шахте, которые ногтями и карманными ножами царапают скалу, отрезавшую от них воздух и свет, и отступают в полном изнеможении. Потом он отогнал это видение. У него три сына на фронте, чья жизнь, быть может, подвергается опасности из-за того, что эти дезертиры уклоняются от своего долга.

Он немедленно выступил из Саарбрюкена в Швальбах. Изучив местность, он послал половину своего отряда к Энсдорфскому концу шахты с двумя ящиками динамита, приказав идти верхней дорогой. Он не желал, чтобы динамит несли туннелем, где скопилась подпочвенная вода. Он оставил у себя другие два ящика, набитые динамитом, для того чтобы взорвать склон горы над Швальбахским входом в шахту.

Теперь лейтенант Шлагхаммер стоял и слушал фрау Петрик. «Они тоже люди, — думал он — Петтингер сказал, что там дезертиры… Боже мой, а там женщины, дети и старики, бежавшие от войны». Американцы могут просочиться… Каким образом? Перебив прикладами и заколов штыками этих людей? Но у него есть приказ…

— Видите ли, — сказал он, — не то чтобы мы хотели вреда вам всем. Но по ту сторону находятся американцы. Они частично заняли Энсдорф. Если они пройдут через шахту, они атакуют наш тыл. Так что это военная необходимость.

Военная необходимость — это очень важно. Элизабет Петрик почувствовала, что кровь холодеет у нее в жилах. Против военной необходимости нечего и спорить.

— Хорошо, — сказал лейтенант, — если мы взорвем только одну сторону, вы можете там остаться.

— Это не просто туннель, — ответила она, — это старая шахта. Если не будет тяги, начнет скопляться гремучий газ. Я знаю. Я всю жизнь прожила в шахтерском городке. Надо, чтобы обе стороны оставались открытыми.

Шлагхаммер нахмурился. Не его дело судить Петтингера, разбирать, какие у него соображения, что у него правда и что ложь. Но толковать приказ — это его дело.

Ему велели взорвать вход в шахту, а не убить пять тысяч человек. Петтингер ничего на этот счет не говорил — лишь бы не просочились американцы, как ни маловероятна такая возможность.

— Это же только на время, — убеждала она. — Ведь фронт передвинется. Тогда мы опять можем выйти из шахты, опять жить…

Шлагхаммер расстегнул воротник. Если шахта станет чем-то вроде нейтральной территории, которой не будет пользоваться ни та ни другая сторона, то это все равно что завалить ее взрывом. Кто станет проверять, каким образом он выполнил приказ и осуществил его цель? Его командование далеко отсюда, в Саарбрюкене. А Петтингер вряд ли сюда вернется.

— Мне нужна гарантия, — резко сказал Шлагхаммер, — что американцы не будут пользоваться шахтой. Можете вы доставить мне такую гарантию?

— Мы можем попробовать!

— Кто это «мы»? Я имею в виду вас, фрау… Как ваша фамилия?

— Петрик.

— Вас, фрау Петрик.

— Я только женщина, — сказала она, предвидя возражения со стороны комитета, своего мужа, людей в шахте.

Шлагхаммер начинал терять терпение.

— Вот именно! Если они кого-нибудь послушают, эти американцы, то только женщину. К мужчине всегда отнесутся подозрительно — почему он не на фронте?

Она взглянула ему прямо в глаза.

— Я попробую.

— Может быть, они послушают вас, — сказал он с надеждой: — Они тоже люди. Ступайте, попробуйте, фрау Петрик.

— Благодарю вас, — сказала она, — благодарю…

Он остановил ее.

— Я даю вам сорок восемь часов. Это все, что я могу сделать.

— Сорок восемь часов. Хорошо, герр лейтенант. — Она выпрямилась и вышла.

Лейтенант смотрел, как она, старая женщина, твердыми шагами идет к шахте. А если ей не удастся? Если там, по ту сторону фронта, не поймут, чего она хочет? Посмеются над ней? То, что он сделал, — не по правилам, это самое меньшее, что можно сказать.