«Крестоносцы» войны - Стефан Гейм

Стефан Гейм.

«Крестоносцы» войны.

Роман

КНИГА ПЕРВАЯ.

СОРОК ВОСЕМЬ ЗАЛПОВ ИЗ СОРОКА ВОСЬМИ ОРУДИЙ

1

Трава — густая, мягкая, сочная трава. Если растянуться на ней во весь рост, она смыкается над тобой, и тебя не видно. Она колышется на ветру, дующем с Ла-Манша, с береговых укреплений, где еще видны следы десанта — снаряжение, брошенное в бою, разбитые немецкие орудия, исковерканные остовы танков. Минутами Бингу казалось, что ветер все еще доносит тяжелый, приторный запах тления. Но этого не может быть: трупы похоронены на участках «Омаха» и «Юта». Он сам видел, как немецкие военнопленные рыли могилы; и теперь эти могилы были наполнены трупами и песком, и ветер, ласкающий траву вокруг них, пролетал над крестами, выросшими среди холмов.

Он повернул голову. Сквозь высокую густую траву ему виден был замок — Шато Валер, его круглая башня, ветхая кровля, узкие, подслеповатые окна. Из-под навеса возле ручья, стекающего в ров, который темно-зеленой лентой опоясывал замок, доносился непрерывный приглушенный стук: дочери арендатора — крепкие, широкобедрые и краснощекие, обе на одно лицо, так что трудно было различить, которая Манон, а которая Полина, — колотили выстиранное белье — рубахи, штаны, куртки, трусы и носки всего отдела.

Хороший день для стирки, подумал Бинг. Скоро Манон и Полина выйдут из-под навеса и начнут развешивать белье. Он подложил руки под голову и посмотрел на безоблачное небо. Здешнее небо не такое глубокое, как в Англии, где он побывал перед вторжением. Здешнее небо другое — континентальное, к которому он привык с детства. Ни единого облачка не видно. Высоко-высоко, будто крохотное насекомое, ползет с тоненьким жужжанием самолет-разведчик. Только он один нарушает мир и тишину.

Девушки вышли из-под навеса, держа в руках вороха мокрого белья. Бинг встал и не спеша направился к ним.

— Bonjour, mes petites[1], — сказал он.

— Bonjour, m'sieur le sergent[2], — сказала Манон, и обе засмеялись.

— Когда мое белье будет готово? И рубашки будьте добры выгладить. Не забудете?

— А шоколад у вас найдется для нас? — спросила Полина, зажмурившись, словно уже чувствуя на языке сладкий вкус шоколада.

— Увидим, увидим. Вы и так не худенькие.

— Завтра к вечеру все будет готово, — сказала Манон. — На солнце быстро сохнет. Но спешить некуда. Отправки не будет.

— Какие вы умные, — сказал Бинг. — Откуда вы знаете?

Сестры опять засмеялись.

— Капитан Люмис велел двум солдатам перенести кровать графини в свою комнату. А эта кровать с пологом, такой большой, зеленый полог. И пылищи в нем! Вы бы слышали, как солдаты чихали и чертыхались! А майор Уиллоуби велел зарезать к завтрему двух гусей, и он послал сержанта Дондоло в Изиньи за сыром.

— Уж этот Дондоло! — подхватила Полина. — Умеет жить! Меняет ваши сигареты на кальвадос, а потом продает кальвадос солдатам. Этот разбогатеет, не беспокойтесь.

Бинг засмеялся:

— А я, как, по-вашему, разбогатею?

Полина и Манон внимательно посмотрели на него. Потом Манон сказала:

— Вы? Вы слишком серьезный. Вы всегда думаете.

Он не ответил. Девушки принялись развешивать белье.

Подъемный мост замка не поднимался уже сотни лет. Петли и цепи заржавели, древние доски настила стонали под тяжелыми американскими грузовиками, въезжающими во двор Шато Валер.

Лейтенант Дэвид Иетс стоял на мосту, прислонившись спиной к перилам, и с раздражением ковырял носком башмака мелкие щепки, покрывающие настил. Сверху солнце палило вовсю; голова его под раскаленной каской казалась ему куском теста, посаженного в печь, которое сейчас начнет подыматься на дрожжах. Вторая — отраженная — волна зноя катилась на него снизу из замкового рва вместе со зловонием гниющих водорослей.

Иетс вытер струйку пота, стекающую по шее за воротник. Чувствовал он себя отвратительно: весь липкий, грязный. К тому же он никак не мог решить, что ему делать. С одной стороны, хотелось уйти в полутемные сводчатые покои замка, сбегать к колодцу умыть лицо и руки; с другой — никак нельзя было уйти с этого проклятого моста; чего доброго прозеваешь Бинга и выйдет задержка с выполнением полученного задания. Все равно как, бывало, дома: стоишь на углу и поджидаешь такси. Ни единого. А если и пройдет машина, то занятая. Но стоит только повернуться, решив идти пешком или сесть в трамвай, — она тут как тут, и кто-то уже перехватил ее.

Где это Бинг пропадает?

— Абрамеску! — громко крикнул Иетс.

Низенький капрал в широченной каске, который прохаживался в тени замка, остановился. Словно черепаха, которая на своем медлительном пути столкнулась с непреодолимым препятствием. Потом капрал разглядел Иетса и, быстро перебирая короткими ногами, пересек двор и взошел на мост.

— Подтяните штаны! — устало сказал Иетс, — Постарайтесь хоть немного походить на солдата.

Абрамеску огорчился: он старался походить на солдата с той самой минуты, как вступил в армию, и ему казалось, что он достиг некоторых успехов. Особенно обидно было услышать упрек из уст Иетса, потому что лейтенант ему нравился и к тому же весьма редко заботился о том, похож ты на солдата или нет.

— Чем же я виноват, — запротестовал он, — если правительство выдает мне штаны не впору?

Иетс подавил улыбку.

— Правительство тут не при чем, виновато ваше брюшко.

Абрамеску, опустив бледно-голубые глаза под веснушчатыми веками, покосился на свой живот. Штаны у него сползли, куртка расстегнулась. Потом, словно сравнивая себя с лейтенантом, он взглянул на подтянутую фигуру Иетса, который даже в прилипшей к телу потной рубашке сохранял некоторое благообразие.

— Вы же знаете, — сказал Иетс, — если вы попадетесь на глаза капитану Люмису, вам влетит. А теперь ступайте, найдите мне Бинга. И скажите ему, чтобы поторапливался. Нет, — добавил он, прочитав вопрос на лице капрала, — я понятия не имею, где он. Проявите инициативу! Разыщите его!

— Слушаю, сэр.

Иетс посмотрел вслед Абрамеску — тот рысцой трусил по мосту, приклад винтовки бил его по толстеньким икрам. Хороший работник Абрамеску, незаменимый. Может стенографировать по-немецки и по-английски. Но иногда он раздражает.

А что меня не раздражает? — спросил себя Иетс. Всякие мелочи, действовавшие ему на нервы, все больше осаждали его. Они подтачивали его самочувствие. А зависимость от своего самочувствия больше всего злила Иетса.

Нелегко было примириться с мыслью, что Дэвид Иетс, доктор философии, ассистент кафедры германских языков в Колтер-колледже, превратился в военного; причины и цели этого превращения были ему ясны; однако он не изменил своим убеждениям и по-прежнему считал, что война — это шаг назад, мерзкий, позорный способ разрешать проблемы, которые не должны бы и возникать. Тем не менее, раз уж он был втянут в войну, он подчинился ее требованиям и делал то, что от него ждали, без злобы и даже с готовностью, не теряя надежды, что мелочи жизни перестанут досаждать ему.

Иетс поймал себя на том, что уже две-три минуты как трет влажной ладонью правой руки бородавку на указательном пальце левой. Таких бородавок у него было несколько, и они сильно беспокоили Иетса. Первая появилась на его руке вскоре после того, как он был призван в армию, и чем ближе он подвигался к театру военных действий, тем бородавок становилось больше. Врачи санитарной части лечили их примочками, выжигали электричеством, даже пробовали рентген. Бородавки упорно держались. Иетса они смущали, они казались ему унизительными. Наконец один из врачей сказал ему:

— Бросьте возиться с ними. Когда-нибудь они сами исчезнут. Это явление нервно-соматическое.

— Нервно-соматическое, — повторил Иетс, — понимаю.

— Ничего вы не понимаете, — сказал врач. — Но вы не беспокойтесь. Это пройдет.

Значит, подумал Иетс, не тело его порождает бородавки, а душа. Поразительно. Некоторое время это занимало его, он пытался понять причину такого странного явления. Но он ни разу не дерзнул докопаться до истинной причины. Он продолжал лечить свои бородавки, приписывая их грязи, плохой пище, холоду, жаре. Люди, с которыми свела его судьба, война, в которую он был втянут, оставили маленьких посланцев на его коже.

Наконец Абрамеску появился, ведя за собой Бинга. Раздражение Иетса уже улеглось. Он устало спросил:

— Где вы пропадали? Вы же знали, что должны явиться ко мне!

У Бинга сразу испортилось настроение, как только он увидел приземистую фигуру капрала, который шагал к нему по лужайке, оставляя за собой широкий след примятой травы. Бинг твердо решил отговорить Иетса от любого дела, ради которого лейтенант вызывал его.

— Никто мне ничего не сказал, — спокойно ответил Бинг.

Совсем измотали парня, подумал Иетс. Это все Люмис. Капитан Люмис всегда очень заботился о себе, о своих удобствах, о своей безопасности. Он заставлял солдат ночевать под открытым небом, а офицеры спали на мягких кроватях в замке. Иетс знал, что Бинг, Престон Торп и еще кое-кто из солдат устроились на чердаке замковой башни, но Люмису он этого не сообщил.