Второй шанс в Эдене - Питер Гамильтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Планету неожиданно объявили непригодной для колонизации. «Джубарра Девелопмент» немедленно обанкротилась. Все активы компании были заморожены. Членам правления Комитета ксенологической охраны при Ассамблее Конфедерации были предъявлены обвинения в ксеноциде.
Теперь армия гражданских строителей, набранных для возведения нового современного городского космопорта, уже никогда здесь не появится. Некому будет скупать их урожай. Экологи уже сворачивают свои исследования. Даже обескураженные астрономы готовятся возвратиться в свои университеты, оставив для наблюдения за странной звездой спутники с автоматическим оборудованием.
Отмена колонизации и убила Кандис. Ее дух был сломлен. С улучшенной иммунной системой Кандис ни за что не поддалась бы обычной лихорадке. Но, если бы не эти микробы, нашлось бы что-то другое. Все, ради чего они трудились, все, что было построено, все их совместные мечты рассыпались в прах. Причиной смерти стало разбитое сердце.
Ксенос отступал на мыс; сейчас он двигался с предельной скоростью. Он понял свою ошибку. Но недостаточно быстро. События складывались в пользу Мирана. Теперь уже скоро, очень скоро.
Миран достиг основания мыса и стал перебираться через большой завал камней, осыпавшихся со склона горы. Он торопился вскарабкаться на вершину осыпи, откуда просматривались обе стороны мыса. Мелкие камни громко хрустели под ногами, выдавая его спешку.
Моросящий дождь прекратился, тонкие серые тучи поднялись, пропуская солнечный свет. Кандис очень любила такие моменты. Ее легкий характер не позволял воспринимать окружающий пейзаж иначе, чем средоточие суровой красоты. Каждый раз, когда лучи солнца пробивались между клубящимися тучами, она бросала все, чем бы ни занималась в тот момент, и упивалась этой красотой. В неизменном сверкании капель земля блестела как новенькая.
Она ждала нашего прихода, чтобы пробудиться к жизни, считала Кандис. Чтобы заполниться людьми и радостью. Райская долина.
Миран слушал ее искренние слова и верил, как не верил еще никогда в жизни. За те месяцы, что они прожили здесь наедине друг с другом, они ни разу не поссорились; не прозвучало ни одного резкого слова. Лучшей приметы славного будущего быть не могло.
Днем они работали в полях бок о бок, используя каждый час светлого времени, чтобы посадить растения. А по ночам любили друг друга с такой страстью, что она почти пугала его. Затем, лежа в теплой темноте, они делились самыми сокровенными мыслями, вполголоса мечтая о новой жизни, которая обязательно зародится в утробе Кандис в результате их любви.
Теперь Миран нередко размышлял о тех счастливых днях. Наблюдал ли за ними ксенос? Подглядывал за их любовными объятиями? Подслушивал их немудреные секреты? Бродил невидимкой между земными растениями, посаженными на почве, орошенной кровью его сородичей? Смотрел в небо, на огни, возвещавшие прибытие новых захватчиков? О чем он думал все это время, пока его мир разрушали и завоевывали чужаки? Каково было ему понимать, что всю его расу ждет бесславный конец?
Миран, взобравшись на осыпь, отчетливо ощутил тревогу ксеноса. Пока он преодолевал последние метры, его жертва где-то затаилась. Сверху он осмотрел треугольный участок суши.
Конец мыса в шестистах метрах перед ним тонул в медленно набегающих мелких волнах коричневой воды. На поверхности почвы виднелись отдельные группы валунов и несколько довольно глубоких впадин. Но ничего такого, что могло бы послужить надежным убежищем.
Ксенос отступал, ускользая к самой оконечности мыса. Миран не мог уловить ни малейшего движения; он давно понял, что охота будет нелегкой. Он и не хотел, чтобы победа далась легко. Инфракрасные очки или даже просто собаки дали бы ему возможность управиться за несколько дней. Но Миран хотел, чтобы ксенос понял, что на него идет охота. Хотел заставить его ощутить накал преследования, понять, что с ним играют, испытать бессильную ярость и ужас каждого загнанного в угол существа. Он хотел, чтобы ксенос страдал, как страдала Кандис. И мучился, как мучается он сам, окруженный призраками.
Миран с нарочитой медлительностью зашагал вперед, держа винтовку наготове. Он продолжал напряженно следить за любыми, самыми незаметными движениями: чередованием света и теней между валунами, малейшей зыбью у кромки воды. Возможно, удастся уловить легкое туманное облачко дыхания – этого проявления своей жизни ксеносу никогда не удавалось изменить. Теперь не имело значения, какой облик он примет. Миран поймал его. Он удавит его в своих объятиях. Это станет финальным актом величайшей трагедии. Милосердное избавление от мук для ксеноса, для призраков, для Кандис, для него самого. Ксенос был последней нитью, связывающей их всех в общем страдании. Его смерть станет актом доброты.
До округлого окончания мыса оставалось четыреста метров, когда Миран ощутил первые приступы паники в мыслях ксеноса. Должно быть, тот чувствует его жестокую неумолимую решимость. Мрачная радость затопила разум человека. «Ты сгоришь, – мысленно обратился он к ксеносу, – твое тело исчезнет в огне и боли. С этим я пришел к тебе».
Он хотел, чтобы последние моменты жизни ксеноса были полны страданий и ненависти. Никакой славы. Никакой надежды. Только жуткий страх, через который пришлось пройти Кандис, когда ее маленький сияющий мир разбился вдребезги.
Он заглянул в одну из глубоких впадин. На дне бликовала застоявшаяся вода. Высокие тростники с лиловыми метелками семенных коробочек пробивались сквозь густой слой голубовато-зеленых водорослей, нижняя часть их стеблей потрескалась, из ранок сочился золотисто-желтый сок.
Миран пытался выделить какую-нибудь аномалию: выпуклость на травяном покрове наподобие кротовой норы или необычайно плотный сгусток водорослей.
Ветер качнул стебли тростников. Из впадины поднялась волна едкого запаха гниющих растений. Ксеноса здесь не было.
Миран уверенно направился к оконечности мыса.
Каждый шаг все отчетливее прояснял мысли ксеноса. Он полностью раскрывался Мирану. Страх завладел его разумом до такой степени, что прогнал почти все остальные мысли. Фантомное ощущение сморщивания тронуло кожу – ксенос сжимался, подчиняясь защитному рефлексу уменьшиться до ничтожно малой величины, чтобы ужасный враг прошел мимо, не заметив его. Он вжимался в податливую почву, становясь элементом окружающей среды.
И
