Там, на войне - Теодор Вульфович

Василий Курнешов сидит на капоте транспортера, свесив ноги, и маленькой расческой приводит в порядок реденький пробор с челкой.

— Ну, слава тебе… Ноль-ноль… — торжественно и чуть насмешливо произносит он. — Вывезла кривая! — Он поднимает вверх расческу. — И знамечко!.. Как две горы с плеч. Ура.

Пулеметчик в бронетранспортере без команды с грохотом распахивает затворную планку крупнокалиберного и, широко размахнувшись, бросает ленту на броневое днище машины.

Адъютант старший спрыгивает на землю, подходит к Беклемишеву и позволяет себе некоторую вольность:

— А я думал, товарищ майор, он вам пуговицу оторвет.

— Да ладно вам смеяться над стариком, — отвечает Беклемишев. — На вас бы посмотрел в таком переплете.

Курнешов возвращается к обычной серьезности.

— Да-а-а, — тянет он, — положеньице ноль-ноль. Не завидую.

— Распорядитесь, пожалуйста, — в походную колонну и на хутора.

Проштрафившаяся сто тридцать энская пехотная дивизия с развернутым знаменем вышибла противника из недавно оставленной деревни, накатом взяла еще две и штук восемь хуторов в придачу. Три яростных контратаки противника они отбили, успели закрепиться на новом рубеже и затаились в ожидании нового приказа. Теперь уже не нашего брата, а нашего врага ждало суровое наказание, а может быть, и кара, за отступление без приказа командования.

Боковой ветерок сметает пыль из-под колес бронетранспортера и гонит ее в тыл. Мотоциклисты умчались вперед. Василий Курнешов снял пилотку и подставил под обдув свою реденькую сизую челку.

— Щи хлебай да в небо гляди, воинство! — выкрикивает он одну из своих заповедей. — Вот так. Ноль-ноль ровно!

— И где они, щи?.. Их нынче и не будет.

Что такое разведка,

и танковая в частности?

Все спрашивают, спрашивают, а вразумительных ответов не слышно. Разве что:

«Глаза и уши командования».

Ну ладно — глаза, ладно — уши, а по существу?.. Армейские разведчики — вроде, понятно. А танковые?.. Они что, прямо на танках туда ныряют?.. Хорошая разведка, это непрерывно поступающие сведения о противнике. Да заодно и о наших — запропастившихся…

Те, кому доводилось ходить в разведку, как на работу, знают: разведка танкового корпуса — это наблюдательные пункты, порой под носом у врага, пешие группы на всем переднем крае, в нейтральной полосе, и высший пилотаж— в тыл к противнику за линию фронта. Мотоциклетные рейды в три-пять машин, бронетранспортеры и, конечно, танковые рейды (группы танков) на глубину до 15–16 километров впереди наступающих войск. Если, конечно, противник тебе такое позволяет… А ещё мобильные боевые группы на колесах, на гусеницах, с минометами, артиллерией, саперами по захвату узла дорог, железнодорожной станции, моста пли части берега реки для наведения переправы, да мало ли?..

Романтические восторги, пафосные восклицания (увы!) отпадают не потому что таких вывертов не бывало— на войне бывает всё! — а потому, что ликование и бахвальство, газетные и кинопобеды на практике обычно омрачаются потерями. Стыдно праздновать удачу и особо-то радоваться, когда Она лежит возле санчасти с закрытым простынею ликом, а Он никогда уже не вернется в «строй» — какой там «строй»! — никогда не вернется в обыкновенную нормальную жизнь. Ампутанты в «нормальную жизнь» не возвращаются.

Нет, как не мерзка массовая бойня, нельзя всех валить в один котел. Разведка — это наиболее решительные и самые необузданные люди воюющей армии. Спайка, взаимоподдержка воспитываются! Армейские разведчики, как ни крути, самые обученные, тренированные, самые крепкие аналитики среди бездумных… и самые бездумные среди действительно мыслящих. А при том, всё — таки, наиболее самостоятельные. Если же нет, то это не разведка — одно наказание. Настоящие никогда не разглагольствуют о смелости. О преданности отечеству говорить тоже непозволительно. У разведчиков, в мои не самые сладкие времена, были свои устои и нормы поведения. Не уставные, а самостийные, самостоятельно и традициями взращенные, выпестованные. Сохранились ли они хоть где-нибудь?.. Не знаю. Очень сомневаюсь.

В поколении фронтовиков Отечественной I94I–I945 годов те, что волей судьбы попали в разведку (говорю о лучших), пошли туда, в самую глубь, не столько авантюрного задора ради, сколько во имя ЗАЩИТЫ. Да-да, это было ЗАЩИТНИЧЕСТВО. Не чести, славы, орденов искали (такое тоже было), а повиновались непреодолимому желанию, глубокому чувству защиты своего солдата, своего подразделения, своих близких, любимых, своих оболганных, поруганных идеалов. А они тоже были… Мы шли защищать и восстанавливать страну, не вознесенную на высоченный пьедестал, с мечом в руке и разинутой пастью, мы не вопили: «За Ро-одину Ма-атъ!..» Мы шли защищать обманутую, согбенную, рано поседевшую, обессилевшую в постоянной борьбе с бескормицей, ограбленную сначала своими всех степеней, а там уж дообобранную оккупантами и их последышами-прихлебателями — нашими, нашими!

В общем-то, может быть, «высокого назначения» у разведки и вовсе нет. Но раз она существует и набирает сок, она не должна быть паскудно голой — совсем без принципов, вотчиной вседозволенности, бездумного подчинения и беспринципного карьеризма, хотя именно такой она ныне, по большей части, и является.

Вот присяжные радетели сетуют, кряхтят, страдальчески жалуются на развал разведки — да никогда она (ни под каким видом) не разваливалась, не развалится. Она всегда, при всех наших режимах, наливалась и крепла. Как вся государственная безопасность! У неё свой несгибаемый хребет — кадры. Ведь это не учреждение, это ЛОЖА!.. Покрепче любой масонской. Свои банки, целая всемирная банковская система, своя несметная недвижимость по всему миру. Но всё это у той самой «Госбезопасности», а у этой, действующей, армейской разведки, да ещё в войну, ничего, кроме противника спереди и сзади, да вшей по всей территории от пят до макушки…

Теперь, пожалуй, кое — что о той, что скромно величает себя «внешней разведкой», а то и «Государственной Безопасностью». Из неё, из того разведчика, нынче немыслимого героя лепят. И, чего доброго, Спасителя России смастерят. А то как же? Зря он что ли по всем западным и восточным ресторанам-барам-локалям и бардакам шастал, слонялся с риском для жизни (чьей только, не пойму?)… Записочки из одной щели в другую перекладывал, представлял себя великомучеником общения с высокоидейными шлюхами, неустрашимого истребителя коньяков, шампанских вин и шоколада. Сравните всю его блистательную деятельность с одними сутками обыкновенного пехотинца на переднем крае, с непрерывными артиллерийскими и минометными обстрелами, прицельными и ковровыми бомбежками, проливными дождями, затапливающими окопы и блиндажи, мокрым снегом и горячим свинцом, пустым котелком, потому что не могут двухразовое питание донести до окопа — то кухню перевернет, то термос разнесет на самых подступах… А непрерывные стоны раненых, которых никак не могут эвакуировать и потому они мало-помалу становятся вонючими трупами? А страшный дефицит лопат, и потому могилы для убитых вырыть не успевают? Приходится бытовать живым в непосредственной близости от мертвых… Вот она «внешняя разведка» и «внутренняя боевая неурядица»— сравните и любуйтесь вопиющим героизмом обеих.