Война ведьмы - Джеймс Клеменс

— Конечно, нет, дядя… ах, я хочу сказать господин Эдилл.

Каст подошел к покрасневшей Сайвин, положил руку ей на плечо и заговорил, желая поддержать ее:

— Если мне позволено будет сказать..?

Старейшина посерьезнел, но в изгибе губ по-прежнему пряталось лукавство.

— Ну что ж, объясните, господин Каст.

— Мы — Сайвин и я — просим позволения уйти с левиафана.

— Зачем?

— Войска мирая прочесывают Отмели уже почти целую луну. Но мы еще не нашли Кровавых Всадников. А время истекает.

— И ты знаешь, где может скрываться твой народ?

Каст облизал пересохшие губы.

— Нет, господин. Но мирая передвигаются слишком медленно.

Старейшины сердито зашептались — мирая не любили упоминаний о своих слабостях. Только мать Сайвин и господин Эдилл остались спокойны.

— Так все-таки, господин Каст, что именно вы предлагаете? — спросил Эдилл, когда остальные успокоились.

— Я предлагаю, чтобы Сайвин пробудила во мне Рагнарка. Поиск с воздуха…

Его перебила мать Сайвин:

— Нет. Мы уже обсуждали это, уходя с побережья. Это опасно. Одному дракону не выстоять против флота дрирендая. Если Кровавые Всадники не обленились, они легко заметят огромного черного дракона, летящего над их кораблями. И даже если вас не подстрелят, им станет известно, что мы близко. Если мы надеемся победить дрирендая и заставить их подчиниться нашей воле…

Теперь возмутился Каст.

— Заставить их подчиниться вашей воле? Вы все еще считаете себя нашими хозяевами? Чтобы мирая сумели уйти в глубины океана, дрирендая пролили свою кровь. Наши корабли сдерживали силы Гульготы, давая вам возможность спастись. И теперь вы снова намереваетесь поработить нас? Мы кровью оплатили нашу свободу!

Но лицо женщины оставалось холодным.

— Мы знаем нашу историю. Мы также знаем, что, прежде чем дрирендая действительно смогут стать свободными, им придется оплатить еще один долг. — Она указала на свою щеку. — Вы все еще делаете своим сыновьям татуировку морского ястреба?

— Да. Мы не забыли наши старые клятвы.

— А знаешь ли ты, почему мы попросили вас это делать?

Каст вспомнил момент создания магической связи между ним и Сайвин. Когда звучало заклинание, они оба на мгновение увидели древнюю сделку, заключенную много лет тому назад на палубе корабля с носом в форме драконьей головы. Его предок поклялся, что каждому юноше-дрирендая, входящему в возраст, будут с помощью красок из рыбы фугу и кораллового спрута наносить на щеку и шею татуировку с изображением охотящегося морского ястреба. Каст дотронулся до собственной щеки и шеи — там, где и у него некогда был вытатуирован морской ястреб. Он вспомнил, как Сайвин прикоснулась к этой татуировке в первый раз, еще до того, как его плоть слилась с плотью дракона и рисунок татуировки изменился. Ее прикосновение обожгло его и связало его волю, и пока длилось соприкосновение, он был ее рабом.

Каст посмотрел старейшин.

— Почему? — резко спросил он. — Чего еще вы хотите от нашего народа? Я уверен, они по своей воле придут сражаться с Гульготой. Для этого вам нас порабощать не нужно.

Господин Эдилл ответил:

— Вы неправильно поняли, господин Каст.

— То есть?

На лицо старейшины вернулась улыбка.

— Разве вам никогда не приходило в голову? — Каст не ответил, и господин Эдилл продолжал: — Само название вашего народа говорит о некоей тайне. Слово «дрирендая» на древнем языке означает «драконье племя». — Господин Эдилл подождал, пока его слова дойдут до Каста.

Каст просто покачал головой.

Пожилой старейшина вздохнул:

— Татуировка морского ястреба предназначена вовсе не для того, чтобы поработить ваш народ, господин Каст, а чтобы вернуть его домой. Наши народы вновь должны объединиться.

Каст обнаружил, что задыхается.

— Что вы говорите?

— Я говорю, что вы, господин Каст — мирая.

Пиноррр ди Ра, престарелый шаман «Драконьей Шпоры», стоял у бушприта и оглядывал пустую поверхность моря. Утренние ветерки ерошили его длинные белые волосы. Он отбросил назад пряди, упавшие на глаза. Когда-то, когда его волосы еще были черны, он заплетал их в косу воина, но это было давно, до того, как на него снизошла rajor maga. Морские боги отобрали у него меч, и ему пришлось расплести косу и надеть одежды шамана. Это был и день стыда, и день почета. От этого воспоминания его губы сжались. Хоть бы ему больше никогда не пришлось пережить подобного дня.

Пиноррр вздохнул и оглядел бесконечную морскую гладь. С самого мига пробуждения его голову ломило — это море звало его. Старый шаман был хорошо знаком с этим зовом.

— Чего ты хочешь? — спросил он у океана. — Неужели ты не можешь оставить старика в покое, дать ему спокойно предаваться воспоминаниям в теплой постели? — Но он знал, что морю не отказывают.

Закрыв глаза, Пиноррр сосредоточился на своем морском чувстве. Он больше не ощущал ни соленых запахов, ни ласковых ветерков, касавшихся его бритых щек. То, что он искал, находилось гораздо дальше, чем его кожа. Потянувшись за горизонт, он наконец нашел то, что искал — запах молнии и далекий вой ветра. Эти признаки были ему знакомы. С юга надвигался яростный шторм.

Пиноррр нахмурился и открыл глаза. Стояла ясная погода, небо было синим, но к вечеру взревет море и завизжат ветра. Не было штормов опаснее южных, приносивших с собой тропические дожди и разбивавших корабли в щепки. Пиноррр смотрел туда, где море сливалось с небом, и откуда доносились пока слышные только для него удары грома. За горизонтом собирался один из самых кошмарных южных шквалов — настоящий убийца кораблей.

Мрачные новости для флота.

Пиноррр плюнул в море, жертвуя великому океану свою воду и соль — так благодарили шаманы морских богов за предупреждение.

— Папа, — раздался у его ног детский голосок, — они идут.

Пиноррр не отводил взгляда от океана. Девочка, сидевшая рядом с ним, была не его дочерью, а дочерью его старшего сына, чей дух вернулся в волны еще до рождения ребенка. А поскольку мать девочки умерла родами, у нее не было никого, кроме деда. Пиноррр сначала пытался объяснить Шишон, что он ей не «папа», но бедная слабоумная девочка этого так и не сумела понять. В конце концов он перестал стараться.

— Шишон, кто идет? — мягко спросил он, чтобы поддержать разговор, и опустился на колени рядом с девочкой. Шишон было уже почти десять зим, но ее широко открытые глаза все еще были глазами младенца. Ее мать умерла на руках у повитухи, и бедного ребенка пришлось вырезать из ее остывающего живота. К сожалению, целители опоздали. Смерть уже успела коснуться девочки, ее разум оказался поврежден.