Война ведьмы - Джеймс Клеменс

— Что с ним? — спросила Елена.

Мама Фрида тоже подняла вверх свое слепое лицо.

— Я вижу то, что видит Тикал, — обеспокоенно сказала она. — Его зрение острее человеческого. Сюда летит какая-то странная птица.

— Виверна. — Елена оглядела небо в поисках черного пятнышка. — Она должна вернуться.

— Странно… — пробормотала целительница.

И тут Елена ее увидела. Она вынырнула из солнечного сияния, словно рожденная его пламенем. Она летела по голубому небу, скользя под белыми облаками, и ее оперение сияло, как огонь.

Птица устремилась с небес прямо к Елене и Маме Фриде. Они отшатнулись. Споткнувшись о палочку старушки, Елена упала. У нее за спиной на палубе поднялся шум — остальные тоже увидели эту атаку — но глаза Елены не отрывались от крылатого хищника.

Он был слишком мал для виверны. Но что же это такое тогда?

Елена подняла навстречу ему свою алую руку, пытаясь найти что-нибудь острое, чтобы проколоть кожу и освободить поток огня.

Но не успела.

Птица кинулась на нее. Елена отшатнулась — и ахнула: яркие крылья птицы вдруг широко распахнулись. Птица вышла из пике и грациозно уселась на реллинге. Она сидела, тяжело дыша через открытый клюв и слегка приподняв крылья, чтобы остыть после полета.

Яркое огненное сияние угасло, и теперь было видно, что ее оперение бело, как снег. Птица смотрела своими черными глазами прямо на Елену, слегка склонив голову набок.

— Это солнечный ястреб, — с благоговением сказал Мерик.

Эльф обошел Елену, которая осторожно поднималась на ноги, стараясь не делать резких движений перед громадной птицей. Эта птица была ростом не меньше четырех ладоней.

— Солнечный ястреб? — переспросила Елена. Она вспомнила птицу поменьше — лунного сокола, который давным-давно привел к ней Мерика.

— Это вестник Королевы Траталь, — ответил он. — Герольд Дома Утренней Звезды.

К ним уже подошел Флинт.

— Но зачем он здесь? — спросил старый Брат.

Мерик обернулся к ним.

— Она идет. Сама королева оставила Штормовую Гавань.

— Но зачем? — повторила Елена.

Он посмотрел на нее встревоженными глазами:

— Она идет, чтобы вернуть себе земли, из которых были изгнаны наши предки. — Он указал на птицу. — Полет ее солнечного ястреба возвещает канун войны.

Ощущения возвращались, словно старый кошмар.

Сначала — какой-то шорох и прикосновение, такое холодное, что оно было больше похоже на ожог. Затем звуки: хор воплей, далекий, но одновременно близкий, словно дыхание возлюбленной. Крики отдавались в его черепе, умоляя его вернуться в бессознательное состояние. Он сражался с этим желанием, выплывая из захлестывавшей его темноты. Наградой за его усилия был взрыв ощущений: удушливая вонь, пахшая смертью, и вспышка белого света, расколовшая тьму на осколки.

— Он приходит в себя, — произнес голос из-за ослепительного сияния.

Барахтаясь в море ощущений, тонущая жертва наконец выплыла. Кусочки картины перед глазами сложились, словно детская загадка. Он лежал на спине на каменном бруске — твердом, неподатливом и холодном, словно могильный мрамор. По прикосновению ледяного воздуха к коже он понял, что обнажен.

Слегка повернув голову, он увидел стены, сложенные из гранитных блоков. Щелевидные окна под потолком почти не пропускали света — только холодный ветер.

И снова сзади него зазвучал хриплый голос:

— Он сопротивляется.

Ответил другой голос — странно знакомый, словно шепот из какого-то давно умершего прошлого:

— Его магия все еще защищает его. Трансформировать его темному искусству не под силу.

Слушавший попытался понять эти слова, но для него существовали только ощущения, а кто что говорил, значения не имело. Его одурманенный разум даже еще не задался вопросом, а кто такой он сам.

— Тогда что же нам с ним делать? Он должен был умереть, когда вошел в Вейр.

— Его железный оберег, — ответил раздражающе знакомый голос. — Талисман обладает силой открыть путь. Что же до выживания на этом пути, то опять же, его защищает магия Кровавого Дневника.

Продолжая просыпаться, спящий разум начал замечать еще кое-что кроме запахов и мурашек на коже. Он смог сосредоточиться на более важных вещах. Кто эти остальные? Он поднял руку, чтобы прикоснуться к лицу, и провел кончиком пальца по губам. Кто я?

— Забудь этот новый план. Нам нужно просто убить его, — настаивал хриплый голос. Теперь слушавший понял, что это говорит старик — его голос охрип за много прожитых зим.

— Нет, — ответил второй — молодой голос, полный юной силы.

— Почему? Какая разница? Ведьма все равно придет. Она будет считать его мертвым. Почему бы не реализовать это предположение?

— Придет ли дитя или нет, мое решение от этого не зависит.

— Но Елена должна быть…

Голоса и комната вокруг него погасли. В его сознании, словно факел, засияло одно-единственное слово: Елена. Это слово сменилось образом: пронзительно-зеленые глаза, мягкие линии щек и шеи, волосы цвета огненного заката. За этим воспоминанием начали возвращаться остальные.

Сначала — просто ручеек образов: железная рука, поднятая перед черной скульптурой… Разрыв реальности, когда камень статуи стал озером черных энергий… Его бьющееся тело, подхваченное и затянутое бешеным течением в черную глотку озера… Затем… Затем… темнота, такая глубокая и древняя, что для того, чтобы описать ее, не было слов.

Он стал бороться с этим воспоминанием, отталкивая его.

Когда ему это удалось, потоком хлынули другие воспоминания — река старых лиц и старых историй. Воспоминания пяти столетий быстро заполнили зияющую пустоту в его сознании.

Матерь Верховная, что же он наделал?

Эррил ахнул, когда к нему вернулась возможность мыслить. Его обнаженную кожу жгли гнев и боль. Он попытался сесть.

— Елена… — пробормотал он, прося у нее прощения.

С двух сторон появились две фигуры.

Он хорошо знал старшего — с лицом, разрушенным временем, и глазами, затуманенными сотнями прожитых зим.

— Грешюм.

Старый темный маг насмешливо поклонился и поднял обрубленное правое запястье в грубом салюте.

— Так, я вижу, твой разум тоже наконец просыпается.

Эррил не ответил ему и обернулся к другому человеку. Темный маг был сутул и скрючен, но второй — высок, строен и широкоплеч. Из-под аккуратно остриженных черных волос на Эррила смотрели серые, как зимнее утро, глаза, такие же, как и его собственные — глаза истинного стендайца. Но вместо тепла разделенного родства из этих глаз смотрели только холод и тьма, словно Эррил заглянул в открытую могилу. Потрясенный до глубины души, он не нашел слов.