Заговор в начале эры - Чингиз Абдуллаев

Переодетый в женское одеяние, он сумел незамеченным проникнуть в дом, спрятавшись в одной из комнат. Можно только догадываться, знала ли Помпея о его дерзком поступке заранее. Плутарх убежден, что Клодий пользовался взаимностью. Но весь маскарад Клодия носит скорее характер вызова римскому обществу и его нравам, чем желания любовника увидеться со своей любимой. Для встреч римские матроны и патриции могли находить куда более удобные места.

Своей дерзкой выходкой Клодий, безусловно, хотел обратить на себя внимание и вновь противопоставить себя традиционным римским обычаям, словно пытаясь взорвать и расколоть общество изнутри. А может, он принадлежал к числу мужчин, для которых нет запретов в любви, и чем кощунственнее вызов, тем сильнее удовольствие.

Подкупленная служанка Абра благополучно привела Клодия в одну из комнат и отправилась за хозяйкой. Но… что особенно интересно, Клодий не стал ждать Помпею. Словно нарочно пытаясь привлечь к себе внимание или насладиться большей святотатственностью своего поступка, он выходит из конклава Помпеи, пробираясь по комнатам и рискуя быть обнаруженным.

Одна из служанок, видя его, спрашивает, что нужно римской матроне здесь. И Клодий ей грубо, по-мужски, отвечает, что ищет Абру. Тут, наконец, начинается настоящий скандал.

Служанка закричала диким голосом, не столько от страха, сколько от изумления. Несколько смущенный таким криком, Клодий бежит обратно, где… (и это тоже интересно) быстро находит комнату Абры.

Но в доме уже переполох. Аврелия, прекратившая празднества, спешит на место происшествия. Искушенная служанка рассказывает ей о мужчине, тайно пробравшемся в дом. Это настолько кощунственно, настолько невероятно для римлян, что Аврелия сначала не поверила, затем приказала обыскать дом. Со светильниками в руках женщины обходят весь дом и, наконец, находят Клодия, который и не пытался бежать, словно рассчитывая, что его найдут и опознают. Обнаружив Клодия, Аврелия в гневе прогнала его, но скандал получил свое достойное завершение.

Уже утром разошедшиеся по своим домам женщины разнесли слух об этом происшествии. Цель была достигнута. И можно предполагать, что этой целью была не глупая самка Помпея, а желание представителя наиболее оголтелой части популяров и люмпенов вновь проверить свои возможности в римском обществе, вызвав очередной политический скандал.

Хотя любого политика, кроме тщеславия, могут волновать и красивые женщины. Но это тема уже другого разговора.

Глава XXXVIII

И я, когда шел сюда, не смешивался с остальными, а бросив всех тонущих, побежал вперед к лодке и занял самое удобное место.

Как поступает муж, обнаруживший измену жены? Убивает ее – утверждает мировая литература, во всяком случае, ее классики. Убивает соперника – убеждают криминальные истории прошлого и нашего времени. Разводится с ней, пытается сдержать чувства, постичь происшедшее рассудком, – подсказывает нам здравый смысл. Цезарь выбрал последнее. И нам предстоит разобраться в его поступке.

Все утро Рим гудел от возбужденных сплетен и разговоров тысячи «очевидцев» печального происшествия. Среди сплетников находились даже очевидцы, убеждавшие всех, что совершили сей галантный подвиг вдвоем с Клодием. К вечеру этого дня число мужчин, попавших тайком в дом Цезаря, насчитывало уже полтора десятка человек. Подробности передавались одни ужаснее других.

Вопреки слухам, Клодий не бежал из Рима, а скрывался у своей младшей сестры. Цезарь, напротив, был в доме у Аврелии, где имел долгий неприятный разговор.

– Я всегда говорила, – настаивала мать, – что Помпея недостойна тебя, но ты не хотел меня слушать. Теперь ты сам убедился в ее легкомыслии. Неужели после всего происшедшего ты останешься с ней?

Цезарь чуть улыбнулся:

– Я подумаю об этом. Но прошу тебя об одном. Никому не рассказывай о Клодии. Кроме тебя, его лица никто не видел. Это очень важно.

– Тебе это нужно, – просто сказала мать, – значит, я не видела его лица.

Цезарь, улыбнувшись еще шире, кивнул на прощание, выходя из атрия, где стояли скульптурные изображения знаменитых предков Аврелиев и Юлиев.

На улице его ждал Зимри, сообщивший, что Помпея с самого утра находится в храме богини Юноны, моля богов послать ей прощение мужа.

– Передай, что боги услышали ее молитвы, – просто сказал Цезарь, – я простил ее. Но, как верховный понтифик, я не могу жить с женщиной, виновной, пусть даже косвенно, в святотатстве во время праздника Доброй богини. Отныне мы будем жить отдельно. Ты знаешь небольшой дом на Квиринале, который я покупал в прошлом году?

– Конечно, господин.

– Передай, что он теперь принадлежит ей. И пусть управляющий домом даст мне список всего необходимого. Я пошлю из своего дома.

– Больше ничего не надо говорить? – Преданный иудей смотрел на Цезаря выжидательным взглядом.

– Этого вполне достаточно, – махнул рукой Цезарь, – ступай. – В душе он даже был доволен, что сумел обойтись без личных объяснений, которых не любил.

Мужское самолюбие Цезаря было, безусловно, уязвлено, но инстинкт политического деятеля подсказывал ему не возбуждать излишнего волнения, в результате которого он сам мог оказаться в смешном положении.

Помпея не вернулась в свой дом, отправившись на Квиринал, но через день в гости к Цезарю пришел сам Цицерон. Хозяин принял его в атрии, и после взаимных приветствий они уселись в триклинии. Цицерон, чуть пригубив вина, сразу начал свой разговор, не дожидаясь, пока рабы покинут помещение.

– Я слышал, ты разводишься со своей женой, Цезарь.

– Великие боги, – насмешливо ответил Цезарь, – я только подумал об этом, а ты уже знаешь.

– Для этого нужно знать тебя, Цезарь, – нахмурившись, сказал Цицерон, – ты ведь отправил ее в свой дом на Квиринале.

– А ты считаешь, что постиг душу Цезаря?

– Если это неправда, я уйду, – встал с ложа Цицерон.

– Ложись,[142] – махнул рукой Цезарь, – я действительно развожусь с Помпеей, если это тебя так интересует. Хотя, насколько я понимаю, не это волнует тебя. Тогда зачем ты пришел, Марк Туллий?

– А ты не догадываешься? Рим возмущен, римляне негодуют. Коллегия понтификов единодушно вынесла решение о святотатстве. Дело передано в суд. Но Клодия поддерживают городской плебс, народные трибуны, популяры. За него все недовольные властью оптиматов недобитые катилинарии, скрытые марианцы. За ним стоишь ты, Цезарь. Вернее, стоял до недавнего времени. В любой момент в Риме могут начаться серьезные волнения.

– Коллегия понтификов была не единодушна. Я воздержался при голосовании, – ровным голосом сообщил Цезарь.

– Я знаю. – Цицерон все-таки вскочил с ложа, словно считая, что он уже в суде, на обвинительной речи против Клодия. – Все сенаторы и все достойные граждане Рима хотят знать, чем все это кончится, Цезарь? Что дальше? Избранные на новый год консулы Марк Туллий Пизон Фруги Кальпурниан и Марк Валерий Мессала Нигер вступают скоро в должность. Они заявили, что не потерпят беспорядков во время процесса над Клодием. Заметь – оба заявили одновременно.

Городским претором на твое место уже избран Публий Корнелий Лентул Спинтер, – продолжал Цицерон. – Ты знаешь его как убежденного оптимата. Мы не допустим появления в Риме второго Катилины. Одного было вполне достаточно. Теперь все зависит от твоей позиции, Цезарь. Тебя послушают и Марк Красс, и другие твои сторонники.

Цезарь молча слушал эту длинную речь.

– Мы не можем понять, – продолжал Цицерон, возбужденно ходя по триклинию, – что связывает тебя с Клодием и им подобными. Эти люди – отбросы общества. Популяры хотят все уничтожить, всех разорить. Среди них почти нет настоящих римлян. Это люди, приехавшие в Рим и получившие теперь здесь гражданство, бывшие провинциалы и сельские жители, мечтающие теперь о власти. Среди них почти нет политиков и воинов, за исключением старых марианцев. А ты, Цезарь, поддерживаешь популяров. Ты, представитель двух великих римских родов – Юлиев и Аврелиев, водишь дружбу с грязным плебсом.

– Но ты сам, Цицерон, тоже приехавший из провинции, римский гражданин, – заметил Цезарь, улыбаясь.

– Да, – остановил на мгновение свой шаг Цицерон, – но, как и твой родственник Гай Марий,[143] я служу Риму и римлянам, а не плебсу Рима. Ты не видишь разницы, Цезарь?

– Обрати внимание, – вместо ответа вдруг сказал Цезарь, – что нашими консулами и преторами часто стали избирать граждан из провинции, лишь недавно ставших римлянами. Рим вырождается, – заключил он, притворно вздыхая, – у провинциалов больше упорства и наглости, чем у настоящих римлян.

Цицерон вспыхнул, покраснел и, не сказав ни слова, еще больше развалился на ложе.

– Кроме того, – Цезарь сразу перехватил инициативу, – осмелюсь напомнить о нашем соглашении в термах Минуция. Мы тогда смогли понять друг друга, и ты выиграл гражданскую войну, Цицерон.