Покаяние - Геннадий Гусаченко

Осторожные и чуткие «усачи» тотчас ушли в глубину. Эти киты проворнее кашалотов и могут держаться под водой в два раза дольше. Полчаса, не меньше, пройдёт, прежде чем вынырнут на поверхность.

«Вдохновенный» застопорил ход. Все напряжённо всматривались в блестящую гладь, прикидывая, где появятся фонтаны. Поглядеть со стороны: все спокойны, но в душе каждого китобоя кипит страсть охотничьего азарта. Она захватывает даже кока, бросившего недочищенной картофелину и выбежавшего на палубу поглазеть на охоту. Именно эта страсть привела на мостик Абашкина и других свободных от вахты моряков. В такие минуты легко понять душевные порывы этих людей, оставивших дома семьи, променявших земную твердь на нескончаемую болтанку. Одна ли возможность хорошего заработка гонит их в ледяные просторы Антарктики, заставляет терпеть лишения и трудности? Ведь они могли работать на берегу грузчиками в порту, докерами, шофёрами такси и тоже получать приличные деньги. Аналогичный вопрос можно задать заядлым охотникам и рыбакам: за куском мяса или рыбиной, умирая с голоду, тащатся они в лес, на озеро, на тонкий ещё лёд реки? Нет, конечно.

Ещё и потому многие шли в китобои, что гордились этой профессией, свысока смотрели на представителей других трудовых коллективов. Кто для них бухгалтер, чиновник ведомства, директор ресторана или прораб на стройке? Так, никто… И даже на раздельщика китов, жировара или мукомола с плавбазы они посмотрят с чувством собственного превосходства. Китобойная плавбаза в понимании морских охотников — всего лишь плавучий завод по переработке китовых туш, производство которого всецело зависит от мужества, смелости, самообладания тех, кто, рискуя быть смытым волной, добывает китов.

По правому борту с громким шипением почти одновременно вырвались три фонтана. Прокопченко выкинул в сторону левую руку: «Вдохновенный» послушно забрал левее. Поднял руку, согнутую в локте: «Малый ход!». И взмах руки вверх: «Стоп, машина!».

«Вдохновенный» ещё продолжал по инерции скользить вперёд, но гарпунёр уже поймал на уровень прицельной планки синевато–блестящую спину финвала. В одно мгновение облако сизого дыма окутывает пушку и гарпунёра. Эхо относит гром выстрела, который лёгким хлопком звучит над акваторией моря. Со стуком дёргается блок амортизатора на фок–мачте: кит на лине!

Помимо основной вахты электрика мои обязанности во время охоты те же, что и на «Робком» — подвязать к бамбуковому шесту — «плавучке» аккумулятор с лампочкой–светлячком и флажок–метку «Вдохновенного». Наверх я выбежал налегке и, быстро справившись с немудрёным делом, поспешил вниз в гребное отделение, где тепло от жужжащего электродвигателя, горячих сопротивлений и включенной электропечки. Вид бьющегося в агонии финвала, малиново–красный, нежно–розовый цвет воды, окрашенной его кровью, уже не вызывал во мне прежнего восхищения. Но я не мог не замедлить шаги на трапе, любуясь величественно–суровым пейзажем Антарктиды. Запечатлел в памяти ещё одну из её незабываемых картин.

Над вершинами покрытого льдами острова Петра Первого сияло лазурное небо. Море сверкало алмазными брызгами, прибой кипел белой пеной у чёрных утёсов. Скалы казались рухнувшими в океан, среди которых плавали залитые искрящимся светом айсберги. Подмытые течениями прозрачные громады причудливых форм, подтаявшие снизу, оторванные от скованных мерзлотой берегов высились вдали сказочными дворцами, фантастическими фигурами. Морская вода, ветер и солнце сотворили настоящее чудо: припорошенные свежим снегом ледяные изваяния, отполированные океаном, сверкали хрустально–чистыми колоннами, арками, огромными драгоценными камнями в пурпурно–алой оправе нависших над горизонтом облаков. Полярные шквалы подламывают, опрокидывают ледяные стены, уступами уходящие глубоко в воду, представляя опасность для мореплавания.

Избегая столкновения с айсбергами, «Вдохновенный» держится подальше от плавающих ледяных гор. На их отлогих склонах темнеют пятна тюленей, моржей, морских львов. Нетронутый снег ослепительной белизной сверкает на вершинах безжизненного острова, открытого в 1821‑м году русскими мореплавателями Ф. Ф. Беллинсгаузеном и М. П. Лазаревым на шлюпах «Восток» и «Мирный».

В тот январский день Фаддей Фаддеевич записал в своём дневнике: «Солнечные лучи, выходя из облаков, осветили сие место, и, к общему удовольствию, все удостоверились, что видят берег, покрытый снегом, одни только осыпи и скалы, на коих снег удержаться не мог, чернелись».

Холодная и суровая красота! Однако, обжигающий лицо и руки ветер напрочь отбили желание стоять на верхней палубе и восторженно любоваться антарктическим пейзажем. Через минуту я согревался на раскладном стульчике у электропечки, размышляя, как должно быть, мёрзли здесь мореходы парусников, на которых не было электрогрелок.

К исходу дня все три финвала, за которыми поутру началась охота, волочились у бортов «Вдохновенного».

Барометр в штурманской рубке показывал высокое давление, предвещая сильный ветер. Появившиеся облачные шапки над вершинами высоких скал подтверждали приближение шторма.

Моряк не любуется морем с берега.

Оставаясь на суше, он мысленно скользит взором по его необозримой равнине, видит себя там, где кипящие волны, вздымаясь с рёвом необузданных исполинских чудищ, в космах белой пены, обрушиваются на палубу, сотрясая судно. И даже в жаркий пляжный день моряк помнит, как обдают они арктическим холодом и морозным шквалом Антарктики. Как в бешеной злобе бессильные сокрушить утёс, бьются в него и ропотно откатываются, чтобы ударить с новой, более яростной силой.

И ещё моряк знает, как обманчиво затихает море, становясь спокойным и гладким, как начинает едва приметно рябеть, и скоро вновь стремится обхватить судно несоизмеримо–гигантскими объятиями, повергнуть его в свою пучину.

Мёртвая зыбь — эхо дальнего урагана — не спеша катила пологие складки. На зеркальной поверхности больших отлогих волн снопами искр вспыхивали обломки льдин. По небу плыли перистые облака. Они растянулись длинными грядами, постепенно меняя окраску от пурпурно–лилового к сине–фиолетовому.

Огненный диск солнца, вспыхивая золотистыми брызгами лучей, освещал южное полярное небо и холодное под ним море Беллинсгаузена.

Вдали дыбились снежные, иссечённые льдами скалистые утёсы острова Петра Первого. В матово–голубоватой дымке белели айсберги причудливых форм и очертаний.

Облака сбились в плотные тучи и закрыли солнце. Проглянувшие, было, звёзды постепенно угасли под их пеленой. Барометр пошёл вниз, вода потемнела, и мелкая рябь — примета шквала — пробежала по морю. Сливаясь в разноголосом хоре стихии с гимном океанского раската, резкий, холодный, влажный ветер завыл в вантах, засвистел, загудел в снастях, захлопал брезентом шлюпок, погнал встречные крутые волны. Китобоец начал заметно покачиваться на усиливающейся волне, идущей с океана.