Петр Смородин - Владимир Архангельский

— Ну и человек Петр Иванович! Один раз душу перед ним раскрыла, и гляди-ка: муж трезвехонек, и вся получка дома!

Не оставлял он людей, которые во время чистки партии в 1933 году были переведены из членов партии в кандидаты, из кандидатов в сочувствующие. Он однажды собрал их, чтобы выяснить: не бросили ли их коммунисты, помогают ли им возвратить честной работой высокое звание члена партии?

Как выяснилось, многие сделали для себя правильные выводы, работают с огоньком и партийные организации им помогают. Но нашелся один, который примирился с переводом в кандидаты. Сам не учился и не думал об авангардной роли большевиков на производстве.

Петр в науку другим дерзко отыгрался на нем:

— Фамилия у тебя Гусев. Ты и есть гусь лапчатый, а не кандидат партии! Да разве можно быть среди беспартийных товарищей таким слепым котенком?..

Всю жизнь Смородин был массовиком в самом лучшем значении этого слова.

Выступал он однажды на собрании, где шел разговор о перестройке руководства промышленностью. Большинство директоров поняло задачу правильно, но нашлись и такие, что шли наперекос. Петр сейчас же прибег к аналогии:

— Это как на Васильевском острове. Там двадцать шесть линий, и все прямые, а двадцать седьмая — Косая!..

Иосиф Гордон, воспоминания которого частично отражены в этой главе, рассказал, как Смородин «перетягивал» его к себе в район, сначала секретарем парткома на заводе имени Карла Маркса, затем членом бюро райкома партии.

Гордон работал инструктором горкома, в орготделе. Петр иногда заходил туда: отдохнуть, побалагурить. И всегда оказывался в центре внимания, но свою линию гнул: подтрунивал над должностью инструктора:

— Так, братцы, если бы мне предоставили свободный выбор профессии, я бы пошел на одну из должностей: лесной объездчик, смотритель маяка. Или… инструктор горкома.

И в шутливых тонах рисовал прелести таких должностей: тишина, покой, никаких заседаний, газетчики не донимают. И — никакой критики!

На всех собраниях он призывал рабочих чаще ходить в театр. Следил за тем, кому на заводах попадают билеты. В те времена билеты закупались за счет фондов предприятия. И предназначались передовикам производства, как скромная культурная премия. Но всякие лентяи в фабкомах, маленькие бюрократы в дирекции отдавали почти половину билетов конторским служащим. Гневен был Смородин, когда узнавал об этом. Ведь даже такая «мелочь», как билет, приобретала политическое значение. И уж после его вмешательства в театры стали ходить только передовые рабочие.

При нем достраивался Выборгский Дом культуры, и он приложил много сил, чтоб ходили туда рабочие с семьями. Он выделил специальное крыло в доме для детей. Пока родители слушали концерты, лекции — научные, о международном положении, о литературе, — перед детьми выступали сказочники, артисты театров и цирка.

Он открыл в доме кафе, где подавали самовар, кофе, вино и пиво. Водка исключалась. Часто он сиживал в кругу старых товарищей, вспоминая о былом и строя планы на будущее…

Самозабвенно любил он литературу. Когда Зинаида Николаевна Немцова переехала в Ленинград и стала работать в недавно открытом втузе на Металлическом заводе, Петр позвонил ей, чтоб она не прозевала подписаться на Стендаля:

— Я уже прочитал его вещи о любви, итальянские очерки. Тебе это будет интересно!

Появилась у него устойчивая привязанность к Пушкину, Лермонтову, Кольцову. А «Холстомера» Толстого он знал наизусть. Читал медленно, шевеля губами, но зрительная память была такой острой, что через несколько недель ясно видел он каждую страницу и немедленно находил нужный текст.

Он всегда призывал рабочих не забывать о выдающихся памятниках русской литературы, читать современные романы, стихи, повести, очерки.

На одном из совещаний подали ему записку: «Товарищ Петя Смородин! Ты упрекаешь нас, что мы мало читаем. А сам-то ты читал доклад Максима Горького на съезде писателей? Смирнов».

— Я готов поклясться перед товарищами, что не только доклад Горького читал, но и выступления Федина, Толстого и других писателей. Художественную литературу читаю каждый день. У меня время занято не меньше, чем у вас. Так прихватываю по ночам — часов до трех, четырех.

Больше десяти лет назад Александр Безыменский писал о нем в своей поэме:

День перегруженный, плотныйНе утомляет Петра.Дома он часто охотноС книгой сидит до утра…

Таким он и остался до конца дней. Только в одном уже не был прав поэт: утомлялся Петр, и на пороге сорокалетия ночные бдения были ему нелегки.

Отвечая на записку Смирнова, он сказал и еще: приходится читать не только то, к чему душа лежит, но и по долгу службы. Вот вышла большая книга автора, работающего в районе. В ней шестьсот страниц.

— В другое бы время я просмотрел ее мельком — и отложил: не понравилась. А просидел над ней весь выходной день. Вижу, что автора надо подправить, поругать. Для этого необходима аргументация, разбор каждой страницы. Так и делаю, сижу выходной. А ведь у меня, как и у каждого из вас, семья: жена, дочь, мать. И они требуют внимания. Конечно, можно бы ограничиться отрицательными рецензиями критиков. Но я привык судить о том, что сам знаю. Вот когда прочитаешь книгу да составишь о ней мнение, тогда можно поглядеть, что о ней написали другие… И вам это советую от всей души!

Библиотека у Петра росла. И сам он покупал новинки, и многие авторы дарили ему свои произведения. И не было случая, чтобы Смородин уклонился от разговора с автором, который хотел бы слышать мнение о своей работе.

— Да, жизнь не стоит на месте, — часто резюмировал Петр. — Задачи усложняются, требования возрастают, и, кто не хочет отставать, должен постоянно повышать уровень своих знаний — политических, общекультурных, специальных. Знания эти нужны не для самоуслаждения — вот, мол, какой я развитой, образованный человек, — а для практической деятельности, чтобы быть на высоте все усложняющихся жизненных, партийных задач.

Доставалось от него плохим пропагандистам, которые не умели вести занятия живо и политически актуально, и с неприязнью относился к тем, кто простое, доходчивое слово агитатора старался заменить нагромождением цитат.

— Цитаты прочитать легче всего. Ошибки не сделаешь, в уклон не завернешь, глупости не отмочишь. Здорово, коротко и ясно! А своего ума и знания дела не обнаружишь!

И уж Смородина, читающего доклад по бумажке, не видел никто.

ВЕРНЫЕ ПОМОЩНИКИ ПАРТИИ