Жажда Смерти - Максим Перфильев

— Да неужели?

Кварион оглядел священника. Казалось, он искал повода, чтобы докопаться до него.

— Ты что-то скрываешь?

— Лучше не трогай меня. — твердо, но без угрозы ответил пресвитер.

— Меня пугает твоя скрытность. Я не чувствую себя в безопасности. — произнес автомеханик.

— С каких это пор ты вдруг стал думать о своей безопасности? — усмехнулся Малочевский.

Наступила пауза.

— А может, Бариус был прав. Может, ты действительно засланный. Ты что, молился своему Богу?

— Почему ты считаешь, что я должен тебе отвечать? Ты даже не веришь в Него. — произнес Викториус.

— Я не верю в Него? — переспросил Лиус. — Ты думаешь, я не верю в Него? — он встал и злобно посмотрел на пресвитера. Как будто какая-то боль и связанная с этой болью обида, гордость и злость сверкнула в глазах автомеханика. Казалось, эти глаза могли действительно испепелить, если бы это было возможно.

— Ты думаешь, я не верю в твоего Бога, священник? — повторил Кварион. — Ты ошибаешься. Я верю в Него. Вопрос только — как я в Него верю.

Викториус уставился на автомеханика. Он уже понял, что в его злости была какая-то причина. Священник принимал вызов, брошенный ему. Он также пристально смотрел в глаза своему оппоненту, но в его собственных глазах не было и намека на агрессию. Эти глаза любили. Они готовы были попытаться понять чужую боль. Малочевский знал: это не тот случай, когда нужно огрызаться. Здесь нужно было действовать тонко и аккуратно — чтобы помочь, а не озлобить еще сильнее.

— А хочешь послушать мою историю, священник? — произнес Лиус. Он, скорее, уже не спрашивал, а просто готовил к своему длинному монологу. — Ты так многих выслушивал. Может, послушаешь и меня? — и твердым надменным голосом почти спокойно, но, чуть не переходя на настоящий крик, он начал: — Я родился в вагоне скоростного поезда, и чудом остался жив. Мне все говорили, что мне очень повезло, но я так не считал потому, что мне посчастливилось вырасти в пансионе для детей, не имеющих родителей — меня бросили. Шестнадцать лет каждый день я вставал в семь утра и завтракал одной и той же кашей — одного и тоже вида зерна. Нас обливали холодной водой, если мы не хотели просыпаться во время и били плетьми всякий раз, когда мы нарушали даже самое незначительное и идиотское правило пансиона. У нас был режим дня, очень строгий распорядок: утром мы учились, а днем строили дома своих воспитателей и делали ремонт в их квартирах. Тогда я мечтал о деревянных игрушках, прибитых к потолку, потому что у меня не было даже этого. В то время у нашего государства был какой-то финансовый кризис, и оно решило сэкономить на детях. Я уже не говорю тебе о ласках в первые года жизни, потому что они были большой редкостью и преподносились судьбой только счастливчикам. Но, наконец, я вырос, стал свободным человеком и, будучи предоставленным самому себе, пошел служить в армию. И тогда мне впервые в голову пришла мысль поблагодарить судьбу за то, что я вырос именно в этом пансионе — там я научился трём вещам: чувству собственного достоинства, умению постоять за себя, и — никогда никому не доверять на сто процентов. А это было единственное, что имело значение в той военной части, в которой я находился, это было единственное, благодаря чему там можно было выжить. Потом я видел, как многие ломались, не выдерживая натиска. За всю мою жизнь у меня был всего один настоящий друг, всего только один — тот, который меня действительно понимал, тот, с которым я чувствовал себя по-настоящему свободным — всего только один единственный, он был у меня в армии, и он был убит — застрелен пьяным офицером за то, что отказался перенести его через лужу на своих плечах. С того времени я ненавижу всех людей, кто носит военную офицерскую форму, или, по крайней мере, отношусь к ним с настороженностью. Но, наконец, я вышел на гражданскую жизнь. Я закончил средне-специальное учебное заведение и стал автомехаником. Меня всегда привлекали машины, а после получения специальности они стали моей страстью. Я начал изучать их. Потом решил открыть свой бизнес — собственную автомастерскую, которая затем выросла в фирму. Как ни странно, но у меня это получилось. Мои дела быстро пошли в гору, я стал очень неплохо подниматься. Потом я встретил девушку. Ее звали Лаки. Мне показалось, что я влюбился в нее, а она влюбилась в меня. Мне было хорошо с ней. Я думал, что мы действительно любим друг друга. И вот, вроде бы, моя жизнь стала постепенно превращаться в сказку. Мне казалось, что судьба наконец-то вспомнила обо мне и решила исправить свою ошибку — решила вознаградить меня за такое долгое и мучительное отсутствие своего внимания ко мне. Но мое счастье длилось не долго. Когда моя мастерская стала превращаться в какое-то более серьезное предприятие, ко мне пришли некие люди и сказали, что я не могу работать на их земле и не учитывать их интересов. Потом я узнал, что тот район города, в котором находилась моя мастерская, держался некой преступной группировкой. Они не трогали мелких предпринимателей, но когда эти мелкие предприниматели начинали превращаться в более крупных, они приходили и устанавливали им свои условия. Таким образом, они давали начинающемуся бизнесу разрастись, а когда это совершалось, когда уже трудно было отступить назад и все бросить — тогда приходили они. Почти все, кто с ними сталкивался, принимали их условия, но я не смог. Я отказал, и тогда началась война. Они похитили мою девушку, и хотели тем самым оказать на меня давление. Я обратился к другой преступной группировке, заплатил им очень много денег, и они уверили меня, что непременно решат эту проблему. Они действительно решили ее. Они просто перестреляли всех на "стрелке" и вернули мне мою женщину. Но было уже поздно. К тому времени ей успели порезать лицо и отрубить два пальца на левой руке. Эти два пальца они ранее прислали мне посылкой в знак того, что у них очень серьезные намерения. Когда мне вывели Лаки из подвала какого-то заброшенного дома, она была в шоке, она не просто не могла разговаривать, она не узнавала даже своих собственных родителей, она не проявляла никаких эмоций, только иногда резко вскрикивала от какого-нибудь шума на улице. В общем-то, врачи вернули ее к нормальному состоянию, она вскоре пришла в себя. Но ее родители навсегда меня возненавидели. Они обвиняли во всем только меня одного… Мы с Лаки так больше никогда и не были вместе. Она тоже стала опасаться меня и всего, что было со мной как-то связанно.

Лиус остановился. Он еще пристальнее вгляделся в глаза пресвитера и после небольшой паузы продолжил:

— Размышляя над смыслом жизни, я понял, что в ней, на самом деле, смысла нет никакого. И сейчас мне даже не больно, потому что я осознаю это. Но жить в этом дерьмовом мире я больше не намерен.