Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это мы его дребедень слушать будем, да ещё платить за это?! – возмущается Андрей. – Да ни хрена! Я ему завтра устрою. Такое устрою…!
– Полегче. Шериф под боком, – спокойно говорит Фредди.
– Не боись, – отмахивается Андрей. – Всё будет, а не придерёшься!..
…– Ну, устроил ты тогда, – смеётся Эркин. – Классно! Больше он к нам не лез.
Андрей отвечает широкой ухмылкой и с сожалением вздыхает:
– Здесь это не пройдёт.
– Точно, – кивает Эркин. – Там мы ушли сразу, а здесь…
– Ладно, подвяжем языки, – снова вздыхает Андрей. – Посидим, послушаем.
– И заплатим, – зло фыркает Эркин.
– Обидно, согласен, – Андрей выпрямляется, оглядывая напиленные чурбаки. – Давай колоть.
За разговорами не заметили, как подошло время ленча.
Они опять ели в пустой тщательно убранной кухне. Молоко, сэндвичи, кофе.
И снова работа под осенним мелким дождём. Вот и сарай с короткими, словно игрушечными, поленьями. Андрей рассмеялся:
– Ну, заколупаемся сейчас.
Эркин кивнул, подвигая козлы. Двор по-прежнему пуст. Ни детей, ни отдыхающих на верандах мужчин. Хорошо, когда над душой не стоят. Даже эта тягомотина с поленьями-недомерками не так раздражает. Андрей опять удивляется, что это за печка такая, и высказывает разные предположения о том, что же измеряла эта…
– Леди, – подсказывает Эркин.
– Точно, – хохочет Андрей. – Леди, она леди и есть.
Пошло обычное балагурство. И дождь не мешает работать. Даже лучше, чем в жару.
– Ну вот, – Андрей закрывает очередной сарай. – Ва-аще-то жрать пора. На твоих какое время?
Эркин хлопает себя по животу.
– Обеденное, – и смеётся: – Вон бежит уже.
Ага, – Андрей тоже увидел бегущего к ним мальчишку в пятнистом, явно перешитом из армейского плащике. – Ща мороженого поедим.
Но кухня была другая, и мороженого им не дали. И томатного сока. По тарелке густого супа, тарелке нарезанного кусочками тушёного с картошкой мяса, по стакану кофе со сладкой булочкой. И хлеб. Сытно и достаточно вкусно. Да и после королевского ужина удивить их уже трудно.
Эркин так и сказал Андрею, когда они шли через двор к очередному сараю.
– Оно так, – кивнул Андрей и мечтательно вздохнул.
– Перепёлок вспомнил? – засмеялся Эркин.
– И форель, – ответил, улыбаясь, Андрей. – Надо же. Всю ночь тогда просидели, пили, а ни в одном глазу.
– Хорошо было, – вздохнул Эркин. – Ну, давай, что ли.
– Давай. Пошёл?
– Пошёл.
И снова струя опилок из-под пилы на их ноги. Андрей сегодня опять в ботинках. Сапоги теперь только на станцию обувает. Да и в самом деле… А под таким дождём завтра на станции грязища будет. Пожалуй, тоже в сапогах лучше. Чего кроссовки рвать.
– А ничего у нас сегодня идёт.
– Ничего, – кивает Эркин. – Не жарко, и дождь несильный. Вот и легче, чем тогда.
– Может, и так. А ужином нас кормить не будут?
– Королевским? – улыбается Эркин.
– Можно и ковбойским, – смеётся Андрей. – Яичница здоровская была. На сорок-то яиц. Помнишь?
– Так на каждого всё равно по десятку пришлось.
– Всё-то ты рассчитал!
– И десяток за раз тоже… не хило. Только нам никакого не дадут. Ленч и обед по уговору.
– Сверх уговора – это уже перебор будет, – соглашается Андрей. – В следующий раз уговариваемся и на ужин.
– Может, и на ночлег? – фыркает Эркин.
– Точно! Тётенька, дай попить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде.
Эркин так хохотал, что бросил пилу и заткнул себе рот кулаком, чтоб не накликать кого лишнего. Андрей со скромной улыбкой переждал этот взрыв и участливо спросил:
– И часто это у тебя?
– Когда ты рядом, то часто, – ответил Эркин, берясь за пилу.
– Тронут, – тряхнул шевелюрой Андрей. Хорошо его Скиссорс подстриг аккуратной такой шапкой. – Сколько там ещё? Два?
– Два, – кивнул Эркин.
Как ни храбрились, а последние два сарая дались тяжело. Женин они доделывали, держась уже только на привычке не показывать слабости и на самолюбии. И, как и тогда, к концу работы во дворе появились женщины. Белые леди. И, как и тогда, Андрей впереди, а Эркин за ним, стараясь не волочить ноги, подошли к ним. Андрей принял деньги. Сто пятьдесят ровно пачкой мелких кредиток. Андрей поблагодарил, Эркин молча кивнул. И, как и тогда, они ушли со двора вдвоём. За воротами Андрей отдал деньги Эркину и закурил. Эркин за спиной Андрея поделил деньги пополам, подумал и, отделив от своей пачки несколько кредиток, добавил к доле Андрея.
– Прекрати, – сказал, не оборачиваясь, Андрей. – Врежу.
– Затылком видишь? – улыбнулся Эркин.
– Задницей, – огрызнулся Андрей и повторил: – Прекрати. Клади поровну.
Эркин подравнял пачки. И Андрей повернулся к нему, взял и убрал свою пачку. Темнеющая улица была пустынной, только где-то очень далеко послышались и тут же затихли чьи-то шаги.
– Нормально заплатили, – улыбнулся Андрей.
Эркин кивнул и спросил:
– Завтра на станцию?
– Давай туда, – сразу согласился Андрей. – Ну, бывай.
– Бывай.
Инцидент с деньгами они уже не поминали. Эркин проводил Андрея взглядом до угла и повернул домой. Вошёл через калитку, запер её за собой, тронул по пути дверь сарая. Заперто. Значит, Женя уже наверху. Эркин запер за собой нижнюю дверь и потащил себя наверх по крепко сидящим, не скрипящим под его шагами ступенькам. Вошёл в прихожую, снова запер за собой дверь и ввалился в обдавшую его своим теплом кухню.
– Эркин, – Женя колдовала у плиты. – Кроссовки газетой набей, а то форму потеряют. И джинсовку развесь. К утру просохнет.
– Женя, деньги…
– Успеются деньги, – весело командовала Женя. – Грязное всё в ведро кидай.
Эркин послушно выполнял все указания. Он так устал, что сил на фразу: «А чего ты раскомандовалась?» – не было, даже улыбнуться не было сил.
– Алиса, быстро в комнату.
– А Эрик…
– Он мыться будет, в комнате посидишь.
Эркин стащил намокшую джинсовку, расправил её на верёвке и стал раздеваться. С Женей спорить, когда она так командует, бесполезно. Вон, уже корыто вытащила, вода в баке кипит. Раздевался медленно: так устал.
– Кроссовки оставь, я сама сделаю. Давай, Эркин, Алисы нет.
– Мг-м, – пробурчал он, осторожно садясь в корыто, полное приятной горячей воды.
– Давай, подставляй спину.
Женя натёрла ему спину, бросила мочалку ему на колени и метнулась к плите со словами:
– Ой, бежит уже.
Великое дело – возможность вымыться. Он тёр себя мочалкой, отмывал слипшиеся от пота волосы, отфыркиваясь от пены, и чувствовал, как отпускает усталость, как тело становится мягким и упругим.
– Женя, – осторожно позвал он.
– Чего? – откликнулась она от плиты.
– Я обмываться буду, ты… – он замялся.
– Я не смотрю, – сразу поняла Женя и лукаво добавила: – ничего ж нового я
