Франкский демон - Александр Зиновьевич Колин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Моя несравненная, — низкими голосом проговорил, буквально пропел юноша и, взяв в ладони руку Сибиллы, коснулся тонкой кожи трепетными губами. — Если вы прикажете, я доскажу всё просто своими словами.
— Но это же и так ваши слова, мессир? — удивилась она. — Вы же говорили...
Рыцарь улыбнулся и ласково посмотрел в заплаканное личико принцессы.
— Я имел в виду другое, — сказал он. — Я могу просто пересказать всё, что произошло дальше, коротко и не стихами.
— Нет, — запротестовала Сибилла. — Хочу стихами!
— Тогда наберитесь терпения, моя божественная фея. Я продолжаю.
Юная вдова вновь погрузилась в поток драматичных событий жизни прекрасного рыцаря Галларда и влюблённой в него королевы Женевьевы, в мир, который рисовал для Сибиллы другой прекрасный рыцарь. Лишь для неё одной он, опустившись на колено, исполнял своё фаблио, куда более красивое, чем та песня, что пел на рождество трубадур из Лангедока, приглашённый ко двору братом-королём.
Принцесса виделась себе королевой, неутешно рыдавшей в замке. Бедняжка Женевьева думала, что её любовь помогает возлюбленному жить и побеждать врагов, а она стала причиной гибели Галларда. И, что самое ужасное, королева из песни ни о чём не догадывалась, а она, принцесса Сибилла, напротив, знала правду, и правда эта заставляла её страдать.
Но, может быть, ещё не всё потеряно? Ведь один из воинов бросил клич — нельзя предавать забвению память погибшего. Их новый товарищ, не успев даже и обжиться в замке, пожертвовал собой, чтобы спасти остальных. Они знали только его имя и страну, из которой он пришёл, — что, если там осталась у него возлюбленная? И вот трое рыцарей отправляются в замок короля и королевы. Они приводят коня с завядшим венком на седельной луке и рассказывают сюзерену о том, как геройски сражался и погиб его вассал.
Женевьева, слушая рассказ, бледнеет и уходит. Она всё поняла — король сыграл с ними злую шутку, он подменил венок. Несчастная королева забирается на самую высокую башню, решая покончить с собой. Она обращается с молитвами к Христу и Деве Марии, умоляя их о прощении греха, который она не может не совершить, ибо мысль о том, что из-за неё погиб гот, кого она так любила, сведёт её с ума. В молитвах своих королева представляет себе лицо Богородицы, та смотрит на неё с сожалением, но не осуждающе, а потом говорит: «Подожди немножко».
Женевьева поднимает голову и видит белого лебедя, который несёт в клюве тот самый венок, который наделал столько бед. Королева в удивлении протягивает руки, и — о чудо! — лебедь обращается в того самого рыцаря. Он рассказывает ей, как, израненный, лишился чувств, а угодив в плен, в бреду всё время только и говорил о ней, своей возлюбленной. Это тронуло сердце султана Вавилонии, он велел вылечить храбреца, в одиночку напавшего на целую армию, а потом позвал придворного колдуна и тот превратил рыцаря в лебедя. «Ты полечишь в тот замок и сам всё увидишь, — сказал колдун. — Если она любит тебя, ты превратишься в человека, если нет, до смерти останешься птицей».
— А потом? — улыбаясь сквозь слёзы, проговорила Сибилла. — Что было потом?
— А потом, моя королева, — прошептал феб, — король признался в содеянном и отпустил королеву; она и её любимый обвенчались. В то время как раз умер его дядюшка, барон, правивший в пограничном замке, где рыцарь провёл детство. Замок и все земли достались племяннику, Галлард и Женевьева зажили там счастливо...
«Трубадур» поцеловал руку принцессы.
— Правда, всё так кончилось? — прошептала она и, не удержавшись, погладила его прекрасные светлые волосы. — И они были счастливы?
— Конечно, — ответил он, вновь и вновь со всё большим жаром целуя её руки, одежду, шею, губы... — Да, любимая, да, они были очень, очень счастливы друг с другом.
Такого принцесса ещё никогда не испытывала. Феб так впился ей в губы, что она почувствовала, как душа покидает её. Не понимая, что происходит — ничего подобного во время поцелуев она раньше не чувствовала, — Сибилла прижала к себе своего трубадура. Сильные руки рыцаря подхватили женщину и легко, точно она была бесплотным ангелом, подняли из кресла.
Принцесса так и не поняла, что происходит. То ли это он так закружил её по комнате, то ли комната сама закружилась вокруг них. Сибилла даже не заметила, как оказалась на постели, и лишь тогда осознала, что происходит, когда ощутила его в себе и вскрикнула, но не от боли, как бывало в объятиях мужа, а от восхищения. Принцесса ни на миг не сомневалась — прощаясь со своим рыцарем, королева из песни златокудрого аквитанского Аполлона переживала в ту ночь на поляне под луной то же самое.
Впервые за многие годы, а может, и за всю жизнь принцесса почувствовала себя счастливой.
Разница между сказкой и жизнью в данном случае заключалась в том, что у Сибиллы и Гвидо де Лузиньяна было куда больше оснований рассчитывать растянуть приятное мгновение на годы, в том, правда, случае, если бы венценосному братцу-королю не пришло в голову отрубить дерзкому соблазнителю голову, на что его величество имел полное право.
V
Графиня Агнесса могла торжествовать победу. Всё получилось как нельзя более удачно.
Правда, опять-таки не сразу. Когда Бальдуэну ле Мезелю доложили о поведении сестры, он велел для начала бросить феба Гюи в подвал Башни Давида, но скоро сдался на настойчивые просьбы тамплиеров, пришедших замолвить словечко за молодого человека, — ну оступился, с кем не бывает? Тут до ушей короля дошли слухи о тайных намерениях двух своих самых именитых родичей: граф Раймунд и князь Боэмунд, как выяснилось, сговаривались против сюзерена, замышляли сбросить его с трона. Слухи, правда, не подтвердились, но тут о своих правах заявила и Сибилла, она упёрлась, сказав, что не пойдёт замуж ни за кого, кроме избранника. Пришлось выпускать прекрасного пуатуэна, как называли в Утремере рыцарей из Лузиньяна, на волю, и не просто выпускать...
Счастливчик Бальдуэн Ибелин прибыл в Святую Землю в начале весны лишь с тем, чтобы узнать — его возлюбленная выходит замуж за другого. В светлый день Воскресенья Христова 20 апреля 1180 года Сибилла и Гюи обвенчались, получив в совместное владение фьеф
