Дон Кихот - Мигель Сервантес

Итак, тайна не уменьшит твоего горя; напротив, она заставит тебя плакать постоянно и не простыми слезами, текущими из глаз, а слезами кровавыми, текущими из сердца, подобно тому, как плакал легковерный ученый, сделавший, как рассказывают наши поэты, опыт, с вазой, от испытания которой так мудро воздерживался Рейнальд.[42] Конечно, это только поэтический вымысел, но он заключает в себе нравственную истину, достойную внимания и подражания. Но чтобы окончательно убедить тебя в том, что твое намерение безрассудно, я приведу тебе следующий пример. Скажи мне, Ансельм, если бы небо или благосклонная судьба сделали тебя хозяином, законным обладателем драгоценнейшего алмаза, который бы своими достоинствами приводил в восторг всех ювелиров; если бы все единогласно и единодушно объявили, что блеском и чистотой воды он так прекрасен, как только это возможно для природы драгоценного камня, и если бы ты сам был такого же мнения, не имея оснований в том сомневаться, – скажи мне, благоразумно ли было бы твое желание положить этот камень на наковальню и со всего размаху молотом попробовать, так ли он крепок и прекрасен, как говорят? благоразумно ли было бы исполнить такое желание? Если бы камень выдержал такое безрассудное испытание, он все равно ничего мы приобрел бы ни в ценности, ни в славе; а если бы он разбился, что таки может случиться, то все было бы потеряно и, кроме того, его владельца, все бы назвали настоящим глупцом. Так знай же, мой дорогой Ансельм, что Камилла, в глазах света и в твоих собственных, именно и есть этот дорогой алмаз, который неблагоразумно подвергать опасности разбиться; подумай, что если она останется непорочной, то ценность ее от этого не возвысятся; а если она не устоит и падет, то, сообрази сам, чем она станет, утратив свою чистоту, и не вправе ли ты будешь жаловаться на самого себя, как на единственного виновника ее и своей гибели. Помни, что в этом мире нет большей драгоценности, чем целомудренная и добродетельная женщина, и что вся честь женщин именно и состоит в той доброй славе, которой они пользуются; и если твоя супруга наделена благоразумием в высшей степени, то какое основание для тебя сомневаться в этой истине? Не забывай, друг, что женщина несовершенное существо, что не только не следует ставить ей разные препятствия, которые могут ее поколебать и заставить упасть, но надо, напротив, старательно удалять их, очищать ей дорогу от всяких преград, чтобы она могла легко и уверенно идти по пути к недостающему ей совершенству добродетели. Естествоиспытатели рассказывают, что для ловли горностая – маленького животного, обладающего шкурою блестящей белизны – охотники употребляют следующую испытанную уловку. Узнав, где горностаи проходят, они покрывают эти места грязью, а потом загоняют животных к этим местам; как только горностай добегает до грязи, он останавливается и скорее решается отдаться в руки охотников, чем войти в грязь и замарать свою шерсть, ценя свою чистоту дороже свободы и жизни. Честная и целомудренная женщина тот же горностай, и ее добродетель – белее снега, тот, кто желает, чтобы она не теряла ее, но тщательно хранили и блюла, не должен поступать с ней так же, как охотник с горностаем; он не должен помещать на ее пути грязь подарков и любовных ухаживаний, потому что в ней, может быть, и даже без всяких может быть, не найдется достаточно природной силы и добродетели, чтобы побороть все эти препятствия. Добродетельная женщина подобна хрустальному зеркалу светлому и блестящему, но тускнеющему при самом легком дыхании. С женщинами надо вести себя, как с мощами: ей надо покланяться, не касаясь ее; на нее надо смотреть, как на прекрасный полный роз и всякого рода цветов сад, в который его хозяин не пускает, однако, входить: для прохожих довольно того, что они видали и через железную решетку, могут наслаждаться его красотою и благоуханием. Наконец я приведу тебе пришедшие мне на память стихи из одной современной комедии, они как раз подходят к предмету нашего разговора. Один мудрый старец советует другому, отцу молодой девушки, воспитывать ее в уединении и взаперти и, между прочим, говорит ему:

«Как не следует пытатьМожет ли стекло разбиться,Точно так же не годитсяЖенщин хрупких искушать.

«Если, что легко разбить,Мы для опыта бросаем, —Неразумно поступаем:Что разбито, – не склеить.

«Точно так и с красотой —Это истина святая:Где скрывается Даная,Льет и дождь там золотой.»

– Все до сих пор сказанное мною, Ансельм, касается только одного тебя; теперь я скажу тебе кое-что относящееся до меня; если же речь моя покажется тебе длинна, извини – того требует твоя просьба вывести тебя из лабиринта, в котором ты заблудился. Ты считаешь меня своим другом, а между тем хочешь совершить дело, противное дружбе, – лишить меня чести; но это не все: ты хочешь, чтобы я отнял честь и у тебя. Что ты хочешь отнять ее у меня, это совершенно ясно: если Камилла увидит, что я волочусь за нею, как ты того требуешь, то она, несомненно, сочтет меня за бесчестного и бесстыдного человека, – настолько несвойственно будет мое поведение нашим дружеским отношениям. Несомненно также, что ты хочешь, чтобы я отнял честь и у тебя; действительно, увидав мои притязания, Камилла подумает, что я заметил в ней какую-нибудь слабость, которая дает мне смелость питать к ней преступные желания, она сочтет себя опозоренной, а ее позор затрагивает и тебя, ее мужа. На этом-то основании и составилось общее мнение о муже неверной жены: пусть он не знает за собою и не подает никакого повода для измены жены, все равно его называют унизительным и бранным именем, и все, знающие дурное поведение его жены, смотрят на него скорее с презрением, чем с состраданием, хотя и видят, что в его несчастии виновен не он, а виновно непостоянство его неверной подруги. И я тебе скажу, почему муж изменницы-жены действительно обесчещен, хотя бы он ничего не знал о своем бесчестии, хотя бы с его стороны не было никакой вины, никакого повода для нее грешить. Не утомись только слушать меня, потому что все это должно послужить тебе на пользу. Когда Бог сотворил нашего праотца в земном раю, то, по словам божественного писания, он погрузил его в глубокий сон, и, пока Адам спал, вынул из его левого бока правое ребро, из которого и создал нашу праматерь Еву. Пробудившись и увидав ее, Адам воскликнул: «Вот плоть от плоти моей и кость от костей моих!» И сказал ему Бог: «Ради этой жены да оставит человек своего отца и свою мать, и будут оба единою плотью! Тогда-то и было установлено божественное таинство брака, узы которого так крепки, что только одна смерть может порвать их. Таковы сила и значение этого чудесного таинства, что, благодаря ему, двое различных людей становятся одною плотью. В добрых семействах происходит еще большее: там супруги, имея две души, обладают только одною волею. И вот, вследствие того, что супруги составляют одну и ту же плоть, проступки и пятна, марающие и безобразящие плоть супруги, падают также и на плоть супруга, хотя бы он сам и не был виноват в своем несчастии, как боль ноги или какого-либо другого члена человеческого тела ощущается всем телом, как голова чувствует боль ступни, хотя бы ей самой ничто не причиняло боли, – подобно тому и муж разделяет с женою ее бесчестие, ибо он составляет одно с нею. Всякая честь и всякое бесчестье в мире происходят от плоти и крови, а потому в случае неверности жены муж тоже должен считать себя обесчещенным. О, Ансельм! подумай, какой опасности подвергаешься ты, желая возмутить покой твоей добродетельной супруги; подумай, как пусто и безрассудно твое желание разбудить уснувшие страсти в ее добродетельном сердце. Обрати внимание на то, что выиграть ты можешь очень мало, а проиграть так много, что у меня не хватает слов для выражения. Если же всего сказанного мною недостаточно, чтобы отвратить тебя от этого дурного намерения, тогда ты можешь поискать другое орудие твоего позора и несчастия; я же таковым быть не хочу, хотя бы мне пришлось понести величайшую потерю, какую я только могу представить, – потерю твоей любви.

Мудрый и благородный Лотар умолк, и Ансельм, задумчивый и смущенный, долго не мог ответить ему ни одного слова.

– Ты видел, – произнес он наконец, несколько оправившись, – с каким вниманием слушал я всю твою речь. Из твоих рассуждений, примеров и сравнений я увидал и ясный ум, которым одарило тебя небо, и одушевлявшее тебя чувство истинной дружбы. Я понял и сознал, что если я не послушаюсь твоего совета и последую своему желанию, то тем самым я буду бегать от добра и искать зла. Но, допуская все это, ты должен смотреть на меня, как на человека, одержимого одною из тех болезней, которыми иногда страдают беременные женщины, принимающиеся есть землю, известку, уголь и другие еще худшие вещи, вызывающие отвращение не только своим вкусом, но даже и видом. Следовательно, для того, чтобы меня вылечить, надо употреблять какую-нибудь уловку, а это совсем мы трудно. Начни только, хотя бы слегка и притворно ухаживать за Камиллой, добродетель которой вовсе не так слаба, чтобы пасть при первом же нападении: я удовлетворюсь и таким опытом, а ты исполнишь то, что ты обязан сделать во имя нашей дружбы, и не только возвратишь мне жизнь, но убедишь меня не терять и чести. Согласиться заставить тебя, между прочим, следующий довод: если я уже решился произвести это испытание, то, ведь, ты не захочешь допустить, чтобы я открыл мои безрассудные намерения кому-нибудь другому, так как это подвергало бы опасности мою честь, которую ты мне хочешь сохранить. Что же касается твоей чести, о которой Камилла, увидав твои ухаживания, может составить дурное мнение, то отсюда не может произойти ничего важного, так как вскоре же после того, как мы встретим тот отпор, на который мы надеемся, ты можешь открыть Камилле всю правду, сообщить о нашей хитрости и тем возвратить себе ее первоначальное уважение. Итак, если ты рискуешь столь немногим и вместе с тем доставляешь мне так много удовольствия, то не отказывайся сделать по-моему, какие бы возражения не представлялись тебе, и будь уверен, что, как я уже сказал тебе, едва только ты начнешь дело, я сочту его уже выигранным.