Дон Кихот - Мигель Сервантес

Получив это письмо, Ансельм понял, что Лотар начал свои ухаживанья, и что Камилла оказала ему такой прием, какого Ансельм и желал. В восторге от такого известия, он ответил Камилле, чтобы она ни в каком случае не оставляла дома, и что он в скором времени возвратится. Камиллу такой ответ Ансельма сильно удивил и доставил в еще большее, чем прежде, затруднение, так как теперь она боялась и остаться дома и еще более отправиться к родителям. Остаться, значит подвергать опасности свою честь, уехать – ослушаться приказания мужа. После некоторого колебания она выбрала из этих двух зол худшее, то есть остаться и даже не избегать общества Лотара, чтобы ничем не подавать прислугам повода для пересудов. Она теперь даже раскаивалась в том, что написала мужу, опасаясь, как бы он не вообразил, что она сама позволила себе какую-нибудь вольность и тем подала Лотару повод позабыть о должном уважении к ней. Но, уверенная в непоколебимости своей чести, она поручила себя защите Бога и своей добродетели, и, надеясь молча устоять против всего, что будет угодно сказать Лотару, решила, во избежание ссоры, скрыть все от мужа. Она придумывала даже отговорки, чтобы выгородить Лотара в случае, если Ансельм спросит о причине, заставившей ее написать письмо. Приняв такое очень честное, но мало благоразумное решение, она на следующий день снова виделась с Лотаром, который на этот раз так горячо повел свое нападение, что твердость Камиллы начала колебаться, и ей пришлось призвать на помощь всю силу своей добродетели, чтобы в своих взорах не обнаружить сердечного сочувствия, возбужденного в ней признаниями и слезами Лотара. Но от внимания последнего ничто не ускользало, и страсть его все больше и большое воспламенялась. Наконец Лотар счел необходимым употребить все для осады этой крепости, пока еще не возвращался Ансельм. Он напал на нее со стороны пристрастия к похвалам ее красоты, ибо ничто так успешно не побеждает тщеславия красавицы, как то же тщеславие, употребленное языком лести. И действительно, он так искусно сумел подвести подкоп под твердыню ее добродетели и привел в действие такие орудия войны, что Камилле, будь она хоть из бронзы, приходилось сдаться. Лотар просил, молил, плакал, льстил, настаивал, проявлял столько страсти и искренности, что, в конце концов, разрушил все укрепления добродетели Камиллы и овладел тем, чего более всего желал, но на что менее всего надеялся. Камилла сдалась, Камилла была побеждена. Но что в том страшного? разве дружба Лотара осталась непоколебимой? Поразительный пример, показывающий нам, что единственное средство победить любовь это – бежать ее, и что никто не должен решаться на борьбу с этим могущественным врагом, так как для того, чтобы восторжествовать над его человеческими силами, нужны божественные силы. Одна только Леонелла знала о падении своей госпожи, потому что плохие друзья и новые любовники не могли скрыть от нее своей тайны. Опасаясь, как бы Камилла не перестала дорожить его любовью и не подумала, что он соблазнял ее случайно и без серьезных намерений, Лотар не открыл ей проекта Ансельма и не сказал, что ее супруг сам способствовал успеху его любви. Через несколько дней возвратился домой Ансельм и не заметил, чего ему недостает, хотя не доставало того, что он выше всего ценил и чего больше всего стал бы жалеть. Он немедленно же отправился к Лотару, и застал его дома. Оба друга обнялись, и прибывший сейчас же осведомился о новостях, несущих ему жизнь или смерть.

– Могу тебе сообщить только одну новость, мой друг – ответил Лотар, – что жена твоя, по справедливости, может служить примером и славою всех добродетельных женщин. Все мои слова были сказаны на ветер; мои предложения были ею отвергнуты, мои подарки – не приняты, мои притворные слезы – осмеяны. Одним словом, Камилла – сокровищница красоты, храм, в котором воздвигнут алтарь целомудрию, и пребывают скромность, чистота и все добродетели, способные украсить честную женщину. Возьми обратно, друг, свои деньги и драгоценности; мне не было надобности их трогать, потому что честь Камиллы не купить такою презренною ценою, как подарки и обещания. Удовлетворись этим Ансельм, и не предпринимай другого испытания. Если ты вышел сухим из моря тревог и подозрений, обыкновенно внушаемых женщинами, не пускайся же опять в океан новых бурь: не призывай другого лоцмана и не испытывай прочности корабля, с которым небо предназначило тебе совершить твой путь в этом мире, убедись лучше, что ты достиг надежной гавани, укрепись хорошенько на якорях благоразумия и оставайся в стоянке до тех пор, пока тебе не будет предъявлен долг, от уплаты которого не в силах освободить никакая знатность.

Восхищенный Ансельм поверил словам Лотара, как будто они были изречены каким-нибудь оракулом. Тем не менее он просил его не оставлять предпринятого дела, хотя бы только из любопытства, для препровождения времени, и с меньшею настойчивостью, чем прежде.

– Мне хочется, – сказал он, – чтобы ты написал несколько стихов, воспевающих ее под именем Хлорис, а я скажу Камилле, что ты влюблен в одну даму, которую ты назвал так для того, чтобы иметь возможность воспевать ее красоту, не покидая должного уважения к ней. Если тебе самому не хочется писать стихов, то я сам берусь сочинить их.

– Не надо – возразил Лотар, – музы не так враждебны ко мне, чтобы изредка не навестить меня. Расскажи Камилле о моей мнимой любви, а стихи я сочиню сам, хотя, может быть, и не такие, каких заслуживает воспеваемый ими предмет, но во всяком случае лучшие, какие я могу.

Когда оба друга – неблагоразумный и изменник, уговорились между собою, Ансельм возвратился домой, спросил Камиллу, какая причина заставила ее написать ему записку. Камилла, удивлявшаяся, почему этот вопрос не был предложен ей раньше, ответила, что ей показалось тогда, будто бы Лотар стал смотреть на нее менее почтительно, чем прежде, когда ее муж был дома; но потом она в этом разубедилась и увидала, что это только ее пустое воображение, и что Лотар избегал ее присутствия и всяких случаев быть вместе с всю. Ансельм сказал, что ее подозрение не основательно, так как ему известна страстная любовь Лотара к одной благородной девице в городе, воспеваемой им под именем Хлорис, и что такого преданного друга, вообще, нечего опасаться, если бы даже его сердце и было свободно. Если бы Камилла не была предуведомлена Лотаром о том, что об этой вымышленной любви он рассказал Ансельму только для того, чтобы иметь возможность воспевать саму Камиллу, то, наверно, она попала бы в мучительные сети ревности; но, будучи предупреждена, она спокойно выслушала эту новость.

На другой день, когда они еще сидели за столом, после десерта, Ансельм попросил Лотара прочитать какое-нибудь из стихотворений, сочиненных им в честь своей возлюбленной. Хлорис, говоря, что так как Камилла не знает его дамы, то он может говорить о ней все, что ему угодно.

– Да если бы Камилла и знала ее, – возразил Лотар, – то и тогда мне нечего скрываться, потому что когда влюбленный воспевает красоту своей дамы и упрекает ее в жестокости, то этим он не причиняет ни малейшего ущерба ее доброй славе. Но, как бы то ни было, вот сонет, написанный мною вчера по поводу холодности Хлорис:

Сонет.«В тиши ночной, когда на смертных сон слетает,И мир в его объятьях сладких почиет,Я небесам и Хлорис отдаю отчетВ страдании, которое конца не знает.

«Когда же солнце край востока позлащает,Являясь из пурпурных его ворот,Опять в моей душе страдание встаетИ слезы и мольбы к тебе возобновляет.

«Когда ж, взойдя на звездный свой престол небесный,На землю посылает солнце луч отвесный,Вдвойне я чувствую моих терзаний гнет.

«Но вот вернулась ночь, и с ней – опять страданья,И в той борьбе жестокой дух мой тщетно ждетОт неба жалости, от Хлорис – состраданья.»

Сонет понравился Камилле, а еще больше Ансельму, который похвалил его и сказал, что дама, должно быть, уж слишком жестока, если ее не трогают такие искренние признания. – В таком случае, – воскликнула Камилла, – по-вашему, то, что пишут влюбленные поэты, – все верно?

– Они говорят тогда не как поэты, – ответил Лотар, – а как влюбленные, и потому все их слова – не только истинны, но и не достаточны.

– В этом нет никакого сомнения, – подтвердил Ансельм, хотевший, казалось, объяснить мысль Лотара Камиллле, которая настолько же мало думала о хитрости Ансельма, насколько сильно была влюблена в Лотара. Камилла, зная, что все стихи и признания ее любовника предназначались ей, и что в действительности она была этой Хлорис, просила Лотара прочитать еще какой-нибудь другой сонет, если он помнит.

– Я помню еще один, – ответил Лотар, – но он, по моему мнению, не так хорош, как первый, или вернее сказать, хуже первого. Впрочем, судите сами:

Сонет.«Жестокая, отверженный тобою,Скорей я кончу жизнь у ног твоих,Чем откажуся с пламенной мольбоюК тебе стремиться в помыслах моих.

«Покинутый любовью и судьбою,Когда во мне иссякнет сил родник,В стране забвенья сердце я открою; —В нем узрит твой запечатленный лик.

«Пусть будет он мне в горе утешеньям,Когда, подавленный твоим презреньем,Я испущу отчаяния крик.

«Страшись, пловец, когда гроза играет,А океан безбрежен и велик,И бег ладьи звезда не направляет!»

Ансельм похвалил и второй сонет, прибавляя, таким образом, одно кольцо за другим к той цепи, которой он скреплял и сковывал свой позор. Действительно, чем более бесчестил его Лотар, тем почетнее становился он в своих собственных глазах, и с каждой из ступеней, по которым Камилла спускалась в глубину своего унижения, она выше и выше возносилась во мнении своего мужа к совершенству добродетели и доброй славы. Однажды, оставшись одна с своей горничной, Камилла сказала ей: