Дон Кихот - Мигель Сервантес

Тогда цирюльник с охотой отдал хвост хозяйке; все платья, одолженные ею для освобождения Дон Кихота, были тоже возвращены ей.

Красота Доротеи и привлекательная наружность пастуха Карденио приводили в изумление всех находившихся в доме. Священник заказал обед из всего, что имелось на постоялом дворе, и, в надежде на щедрую плату, хозяин приготовил им довольно сносную трапезу. Дон-Кихот все еще спал, и все согласились не будить его, решив, что сон для него теперь полезнее обеда. За десертом в присутствии хозяина, хозяйки, их дочери, Мариторны и всех путешественников зашел разговор о странном безумии бедного Дон-Кихота и о том состоянии, в каком его нашли в горах. При этом хозяйка сообщила собеседникам о происшествии с влюбленным погонщиком, а потом, убедившись, что Санчо не может ее услыхать, рассказала и о приключении с качаньем, развеселившем все общество. По этому поводу священник сказал, что Дон-Кихоту вскружили голову прочитанные им рыцарские книги.

– Не понимаю, как это может случиться! – воскликнул хозяин, – по моему, лучшего чтения и не найти. У меня есть две или три таких книжки, и они мне часто доставляли развлечение, и не мне одному, а многим другим. Во время жатвы здесь сходится толпа жнецов в праздничные дни, и среди них всегда выискивается один грамотный, вот он-то и берет книгу в руки, а мы все, человек тридцать, садимся вокруг него и с таким удовольствием слушаем, что, по-моему, не одна тысяча седых волос на голове убавилась у нас от этого. По крайней мере, я про себя скажу, что когда я слушаю про то, какие свирепые и ужасные удары мечем наносят друг другу рыцари, то самого разбирает страшная охота проделать тоже самое; так бы весь день и всю ночь прослушал эти рассказы.

– Я тоже, – добавила с своей стороны хозяйка, – в доме у меня только те минуты и хороши, когда вы слушаете чтение, потому что в то время вы бываете так заняты, что забываете даже браниться.

– О, совершенно верно! – вмешалась Мариторна, – я тоже, ей Богу, страшно люблю слушать эти милые истории; в особенности, в которых рассказывается о том, как какая-нибудь дама, сидя под померанцевым деревом, без стеснения обнимается с рыцарем, а дуэнья стоит на страже, умирая от зависти и страха. Для меня такие истории слаще меда. – Ну, а вы как думаете относительно этого, моя красавица? – сказал священник, обращаясь к хозяйской дочери.

– Право, сама не знаю, – ответила она, – я, как и другие, слушаю эти истории, и хоть мало понимаю, но все-таки мне весело их слушать. Но меня забавляют не удары, как моего отца: занимательней всего для меня жалобы рыцарей, которые находятся вдали от своих дам: по правде сказать, я сама иногда плачу из жалости к ним.

– Стало быть, сударыня, – сказала Доротея, – если бы они плакали из-за вас, то вы бы не дали им долго горевать?

– Не знаю, чтобы я сделала, – ответила девушка, – но только между дамами попадаются такие жестокие, что их рыцари называют их тиграми, пантерами и другими погаными именами. Ах, Господи! что это за люди такие без души и без совести, которые только для того, чтобы не видать какого-нибудь хорошего человека, заставляют его умереть или сойти сума? Не понимаю, к чему столько церемоний; если они делают так из благоразумия, то почему же они не выходят замуж? Ведь рыцари только того и добиваются.

– Замолчи, девочка! – крикнула хозяйка, – можно подумать, что ты слишком много знаешь в таких делах: в твои годы неприлично много знать и болтать.

– Должна же я отвечать, когда господин меня спрашивает, – ответила девушка.

– Принесите-ка мне эти книги, господин хозяин, – сказал священник, – мне хочется их посмотреть.

– С удовольствием, – отвечал тот и, сходив в свою комнату, принес старый сундук, запертый висячим замком, открыл его и вынул оттуда три объемистых тома. Священник взял их в руки и, открыв, увидал, что первый был Дон-Сиронилио Ѳракийский, другой – Феликс Марс Гирканский и третий – История Великого Капитана Гонзальва Хернандеса Кордовского с Жизнью Диэго Гарсиа Парадесского. Прочитав заглавия первых двух произведений, священник обратился к цирюльнику.

– Куманек, – сказал он ему, – как жаль, что экономка и племянница нашего друга не с нами.

– Ничего не значит, – отвечал цирюльник, – я и сам могу отнести их на задний двор, а то, не ходя далеко, можно бросить их в камин, кстати там и огонь есть.

– Вы хотите сжечь мои книги? – воскликнул хозяин.

– Только вот эти две – Дон-Сиронилио и Феликса Марса.

– Что же, – спросил хозяин, – разве мои книги еретические или флегматические, что вы хотите бросить их в огонь?

– Схизматические, хотите вы сказать, мой друг, – прервал цирюльник, – а не флегматические.

– Как вам угодно, – ответил хозяин, – но если уж сжигать какую-нибудь из них, то сжигайте, по крайней мере, книгу великого капитана и Диэго Гарсиа, потому что я скорее позволю сжечь жену и детей, чем эти две книги.

– Но послушайте, братец, – возразил священник, – эти две книги – лживые рассказы, набитые всякими глупостями и нелепостями; та же, наоборот, истинная история. Она рассказывает жизнь Гонзальва Кордовского, который своими великими и многочисленными подвигами стяжал себе во всей вселенной имя Великого Капитана, имя славное, блестящее и только им одним заслуженное. А Диэго Гарсиа Парадесский был благородным рыцарем, уроженцем города Трухильо в Эстрамадуре и доблестным воином и обладал такою значительною телесною силою, что одним пальцем останавливал мельничное колесо на самом быстром ходу. Однажды, с мечем в обеих руках ставши у моста, он загородил вход на этот мост бесчисленному войску и совершил такие подвиги, что если бы их рассказал не сам скромный рыцарь, бывший своим собственным летописцем, а писал бы более подробно кто-нибудь другой, то они заставили бы забыть все подвиги Гектора, Ахилла и Роланда.

– Экая важность! – воскликнул хозяин, – остановить мельничное колесо – нашли чему удивляться! Вы почитайте-ка, пожалуйста, что написано о Феликсе Марсе Гирканском, который одним взмахом меча перерубал пополам пятерых великанов, точно они были сделаны из репы, как монашки, которых делают дети; а в другой раз он напал на страшно большую и сильную армию, которая состояла более, чем из миллиона шестисот тысяч солдат, вооруженных с головы до ног, и перекрошил ее всю в кусочки, как будто стадо баранов. Ну, а что вы скажете о славном Сиронгилио Ѳракийском, который был так мужествен и бесстрашен, что однажды – рассказывает его книга – он плавал по речке и вдруг из средины воды появляется огненный дракон; как только Дон-Сиронгилио увидал его, он вскакивает на него, садится верхом на его чешуйчатые плечи и начинает с такою силою сжимать ему глотку, что дракон, чувствуя, что он его задушит, не мог ничего поделать, как только опуститься на дно реки, увлекши за собою и рыцаря, не желавшего выпустить добычу; а когда они добрались до дна, то рыцарь очутился в большом дворце и среди чудесных садов; тогда дракон обратился в прекрасного старца, насказавшего ему таких вещей, что развесишь уши, слушая их. Да вы только послушайте эту историю, господин, вы с ума сойдете от удовольствия; а что за радость в великом капитане, про которого вы говорите, и в этом Диэго Гарсиа.

Выслушав эту прекрасную речь, Доротея наклонилась к Карденио и сказала потихоньку: – Наш хозяин чуть-чуть не под пару Дон-Кихоту.

– Мне тоже кажется, – ответил Корденио, – только послушать его, и увидишь, что он воображает, будто бы все рассказанное в его книгах точь-в-точь так и произошло, как там описано; сомневаюсь, чтобы все босоногие монахи сумели разубедить его в этом.

– Но обратите внимание на то, братец, – повторял между тем священник, – что ни Феликс Марс Гирканский, ни Сиронгилио Ѳракийский, ни все другие рыцари той же масти, описанные в рыцарских книгах, никогда на свете не существовали. Все это ложь и выдумка, все это басни, сочиненные праздными умами, которые составили их с единственною целью позабавить людей так же, как, по вашим словам, забавлялись ваши жнецы.

– Полно вам! – воскликнул хозяин, – соблазняйте другую собаку вашею костью, разве я не знаю, в каком месте мне жмет башмак и сколько у меня пальцев в пятерне? Не кормите меня кашкой, я не ребенок. Вы опять хотите заставить меня поверить, что все написанное в этих прекрасных книгах печатными буквами – ложь и нелепость, когда они печатались с дозволения и разрешения королевского совета! как будто эти люди могут позволить печатать такую пропасть лжи, столько битв и волшебств, что просто голова идет кругом!

– Но я уже вам сказал, мой друг! – возразил священник, – что все это написано для того, чтобы позабавить нас, когда нам делать нечего; подобно тому, как во всех благоустроенных государствах разрешается игра в шахматы, в мяч или на биллиарде для того, чтобы занять тех, которые не хотят, не могут или не должны работать, точно так же разрешают печатать и продавать и эти книги, рассчитывая, что не найдется такого простодушного и невежественного человека, который мог бы принять какую-нибудь из рассказываемых ими историй за истинную. Если бы у меня сейчас были время и подходящая аудитория, то я многое высказал бы о рыцарских романах и о том, чего им недостает, чтобы быть хорошими и приносить отчасти и пользу, и даже удовольствие. Но придет время, когда, я надеюсь, мне представится возможность переговорить о них с людьми, имеющими силу все это устроить. А пока, господин хозяин, поверьте тому, что я вам сказал; возьмите ваши книги, разберитесь в их лжи и в их истине, и да пошлется вам всякое благополучие; дай Бог только, чтобы вы не захромали на одну ногу с вашим гостем Дон-Кихотом.