Древо Жизора - Октавиан Стампас

Не прошло и трех недель со дня вступления в Сен-Жан-д'Акр, как французский король погрузился на корабли и, вместе со своими рыцарями, уплыл из Святой Земли навсегда. Ричард, хоть и ссорился с ним постоянно в последнее время, все же ужасно огорчился, и, в отличие от своих воинов, больше сокрушался, нежели посылал в след Филиппу проклятия. Вообще, после болезни он несколько изменился, в нем появилась странная порывистость и изменчивость, благопристойность могла внезапно смениться раздражительностью. Присутствие Беранжеры и ее трепетная любовь, делали короля добросердечным, он восстанавливал храмы, сам много молился, в особенности Святому Томасу, убиенному по приказу его отца, и готовился к праведному походу на Иерусалим. Но, в то же время, с каждым днем, ожидая от Саладина немедленного выполнения условий, он накапливала себе гнев и ненависть к сарацинам, не признающим истинности христианства. Великие магистры тамплиеров и госпитальеров, де Сабле и де Нап, убеждали его в необходимости начать применение суровых мер — убить несколько пленников или убивать в день по одному, и тем самым поторопить Саладина. Беранжера отговаривала мужа от таких действий, но однажды супруги сильно поссорились и случилось непоправимое. Беранжера была слишком красива, чтобы не дать Ричарду ни малейшего повода к ревности. Однажды, заметив, что жена не без удовольствия воспринимает ухаживания рыцаря Ренье де Тараскона, Ричард почувствовал, как в нем вспыхнули все измены Элеоноры по отношению к Анри и все неверности Анри по отношению к Элеоноре. Он грубо вспылил, а когда Беранжера заявила, что немедленно отправляется на Кипр, закричал:

— Скатертью дорога! Я вижу, что вам всем наплевать на нашу священную цель! Прочь, лукавая жена, отправляйся хоть к чорту на рога! Не желаю больше тебя видеть!

Беранжера не замедлила с отъездом и уже через три часа парус корабля, увезшего ее, растаял на горизонте. Узнав, что она все же уплыла, Ричард взбеленился пуще прежнего.

— Сию же минуту вывести сто заложников… Нет, тысячу!.. Две тысячи заложников вывести из города и там, где стоял лагерь Саладина, отсечь им головы. Пощадить лишь последних пятерых, и пусть они отправятся к своему султану и расскажут об этом, чтобы он немного задумался, каково обманывать короля Англии и не выполнять условий договора.

Приказ был выполнен. Ричард стоял на самой высокой башне Сен-Жан-д'Акра и наблюдал за кровавой казнью. Крики и стоны несчастных заложников доносились до его слуха.

— Боже, что ты делаешь, Ричард, остановись! — пробормотал он спекшимися от ужаса губами. Немилостиво палящее солнце вдруг стало фиолетовым, потом черным, потом лопнуло, брызгая на Ричарда густой маслянистой кровью. Когда он очнулся, то увидел себя лежащим в постели. Беранжера держала свою тонкую руку у него на лбу, и увидев ее, он улыбнулся. Она не сдержалась и тоже улыбнулась ему, но тотчас нахмурилась.

— Ваше величество, что вы натворили!..

— Любимая, ты не сбежала от меня?

— Я не смогла. Я вернулась. Но вы, ваше величество, совершили ужасный поступок.

— Зачем ты называешь меня «величеством»? Говори мне «ты». Ведь я твой Ричард. Только твой. Постой-постой… Я не успел отменить казнь… — Он резко приподнялся.

— Поздно, Ричард, их всех уже обезглавили.

— О Боже!.. Я не хотел. Беранжера, веришь ли ты мне? Я не хотел этого. Какое-то умопомрачение нашло на меня. Потом, когда их начали казнить, я хотел отменить казнь, но почему-то солнце ударило меня, и я лишился чувств.

— Это ужасно, любимый. Что теперь будет?

Через несколько дней Ричард собрал военный совет, на котором главы рыцарских орденов склоняли крестоносцев к тому, чтобы полностью повторить поход Саладина, когда он захватывал Святую Землю. То есть, сначала отвоевать побережье и лишь потом ударить на Иерусалимском направлении.

— Но у Саладина был Хиттин, — возражал Конрад Монферратский.

— А у нас — Сен-Жан-д'Акр. Разве это не равнозначная победа? — настаивал великий магистр де Сабле, переглядываясь с сенешалем де Жизором и главным госпитальером Гарнье де Напом.

— Никакого сравнения! — продолжал не соглашаться Конрад. — При Хиттине мы потеряли все, а здесь Саладин не потерял и десятой доли своих сил.

И все же, несмотря на его доводы, было решено наступать на южные прибрежные крепости и лишь после взятия Аскалона двигаться на Иерусалим. К этому склонялось большинство участников совета. Уже на следующий день после военного совета, войска крестоносцев двинулись на юг, дошли до Хайфы и без труда овладели ею. Немного отдохнув здесь, они вошли в Ханаан, за несколько дней захватили Кастеллум Перегринорум, Сарафанд, Дору, Кесарию. Наконец, около Арзуфа, на широкой Саронской равнине, Саладин, который все это время двигался параллельно христианскому воинству, решил дать сражение. До этого он совершал лишь легкие налеты своей конницы, без труда отражаемые организованным войском франков.

В субботу, накануне праздника Рождества Богородицы, с первыми лучами рассвета полки крестоносцев были атакованы легкой негритянской пехотой, следом за которой сразу же накатила вторая волна — пешие бедуины, вооруженные луками и короткими копьями. Затем обрушилась следующая лавина — сверкающая саблями и секирами турецкая конница. Сражение развернулось по всем флангам.

Стоя на одном из холмов, окаймляющих равнину, Саладин внимательно следил за происходящим. Он видел, как захлебнулись атаки негров и бедуинов, как яростно рубились с турецкой конницей крестоносцы, но когда на правом фланге все пришло в движение, все засверкало, заискрилось, загрохотало, султан разволновался. Зрелище контратаки, совершаемой крестоносцами на правом фланге, было великолепным и оценить его мог бы даже человек, ничего не понимающий в военном деле, что же касается Саладина, то в нем все вскипело от восторга. Он поманил к себе везиря Музгар-Али и спросил:

— Чьи это воины так лихо атакуют наши правые порядки? До чего же хорошо! Просто загляденье!

Через несколько минут Музгар-Али выяснил и доложил султану, что это личная конница короля Англии.

— Я так и знал! — расплылся в улыбке султан. — Мелек-Риджард весьма достойный военачальник. Что и говорить. Всемилостивый Аллах послал мне его, удостоив великой чести сразиться с таким прекрасным полководцем. Мой приказ: трех лучших скакунов оседлать самыми дорогими багдадскими седлами, надеть позолоченную сбрую, из тех, что украшены магрибскими драгоценными каменьями, и отвести этих коней немедленно в подарок Мелек-Риджарду. Но передайте ему — это вовсе не означает, что я простил казнь заложников Акки.

Приказ Саладина был исполнен. Получив подарок, Ричард восхитился благородством врага и повелел отправить в ставку султана ответные дары, в числе которых был замечательный ларец из Лиможа.

— Да, и передайте ему, — добавил он посреднику Мафаидину, — что это вовсе не означает, будто я забыл о невыполненных условиях договора о сдаче Аккры. Напомните Саладину, что он должен мне выплатить двести тысяч бизантов, вернуть Крест Господень и выдать полторы тысячи пленников-христиан.

Битва при Арзуфе была выиграна Ричардом с блеском. Разгромленные полки Саладина, обращенные в бегство, вынуждены были спасаться в окрестных горах. Двинувшись дальше, крестоносцы овладели Яффой и устроили там пышное празднество по случаю Рождества Приснодевы Марии и славной победы над сарацинами. Несколько задержавшись в Яффе, они отправились дальше, овладевая небольшими замками и сражаясь в мелких стычках с сарацинами. По пути им стало известно о том, что Саладин полностью разрушил Аскалон, дабы он не достался христианам. Собравшийся военный совет постановил вернуться в Яффу, накопить силы и двинуться сразу на Иерусалим, а может быть, даже переждать здесь зимние холода, ибо уже наступил октябрь. В Яффе Ричарду суждено было узнать новость, подобную удару ассасинского кинжала в затылок — приплывшие из Генуи купцы сообщили, что Филипп-Август, как только вернулся во Францию, объявил свою клятву не нападать на владения Ричарда недействительной и вторгся в Нормандию и Анжу, а Генри Лэкленд, родной брат Ричарда, оказывает вероломному королю Франции всяческую поддержку.

Пора побед закончилась для Ричарда. Наступил период терзаний — что делать, идти на Иерусалим иди возвращаться в Европу, чтоб воевать с коварным Филиппом? Он стал вести переговоры с Саладином через посредничество его брата, обещая закончить поход, как только Саладин исполнит условия аккрского договора. Хитрый султан продолжал устраивать проволочки, и среди зимы Ричард внезапно объявил о походе на Иерусалим. Неожиданно военный совет одобрил это решение, и войско крестоносцев двинулось через вади Эс-Сарар на восток, туда где томился в ожидании освободителей Гроб Господень.

Этот поход, изначально импульсивый, был заранее обречен на неудачу. С каждым днем стужа и ледяные ветры вымораживали из сердец крестоносцев решимость к действию. Саладин разрушил все замки на подступах к Иерусалиму, включая замечательный Бельмонт, в котором намечалось провести последний военный совет перед началом осады Святого Града. Наконец лагерь был разбит в Бетнубе, с холмов которой уже можно было углядеть очертания Иерусалимских башен. Жан де Жизор с нетерпением ожидал возвращения лазутчиков, посланных им по приказу магистра де Сабле, в Иерусалим. Немалые суммы он посулил им за то, чтобы они принесли именно те сведения, которые нужны великому навигатору ордена Креста и Розы. Он разгуливал по огромному лагерю крестоносцев, разглядывал оборванных, больных, истощенных недоеданием и хворью людей, сидящих у костров. Казалось, явись сюда Ричард и скажи: «Назад, в Яффу!», и все они с великой радостью воспримут этот приказ; но нет, сердца их были полны другой решимости и иных желаний. Чтобы согреться, они начинали громко читать молитвы, петь песни, или, протягивая руки в ту сторону, где незримо лежал Град Святой, как безумные принимались выкрикивать: «Гроб Господень! Спаси нас! Гроб Господень! Защити нас! Гроб Господень! Помоги нам!» Некоторые приходили в экстаз от этих выкриков, сладкие слезы струились по их лицам, а ветер срывал эти слезы с их щек. Несмотря на холод, в лагере сильно пахло гнилым мясом и нечистыми телами.