Куда уходит любовь - Гарольд Роббинс

– Ясное дело, Дани.

Дани отнесла кофе матери на столик и пошла за своей кокой. Когда она, вернувшись, села, Нора закурила. Дани выразительно посмотрела на нее, и Нора неохотно пододвинула ей пачку сигарет. Дани взяла одну и тоже закурила.

– А я думала, что ты никогда не верила в промывание мозгов, мама.

– Я и сама не знаю, во что сейчас верить.

Дани с любопытством посмотрела на мать. Это было на нее не похоже. Обычно Нора никогда и ни в чем не сомневалась. Отпив кофе, Нора сморщилась.

– Не то что дома, мама, – усмехнулась Дани.

– В самом деле, – согласилась Нора. Она посмотрела на дочь. – Еда здесь такая же отвратная?

– С едой все нормально.

– Я видела письма, которые ты писала Рику, – тихо сказала Нора. – Почему ты мне не рассказала о них?

Дани почувствовала, как горячая волна охватила ее с головы до ног, и лицо густо залилось краской.

– Я не думала об этом. Я забыла.

– Если бы они кому-нибудь попали в руки, были бы большие неприятности. Я… я и не догадывалась, что это так давно тянулось у вас, – подбирая слова, выдавила Нора.

У Дани перехватило горло. Она молча смотрела на мать. Нора опять опустила глаза.

– Так когда это началось у вас?

– В тот раз в Акапулько. Помнишь, тебе надо было улететь в Сан-Франциско? Вот тогда все и началось.

– Ты должна была все рассказать мне, Дани. Что он с тобой сделал?

– Он ничего со мной не делал, мама, – твердо сказала Дани. – Это я сделала с ним.

На глазах у Норы показались слезы.

– Но почему, Дани, почему?

– Мне этого хотелось, мама. Я так устала изображать маленькую девочку.

Она замолчала, глядя на мать и затягиваясь дымом сигареты.

– Думаю, что на эту тему не стоит больше говорить, мама, не так ли?

Нора покачала головой.

– Да, в самом деле.

Так много они должны были сказать друг другу, но Дани не могла говорить с ней, и Нора не могла открыться перед ней так же, как и перед своей собственной матерью. Каждое поколение было островом, который существовал сам по себе.

Она сделала еще одну попытку.

– Дани, – серьезно сказала она, – поговори, пожалуйста, с мисс Дженингс. Она сможет помочь тебе… и нам.

– Я не буду рисковать, мама. С ней ты никогда не можешь остановиться там, где тебе хочется. Одно слово тянет за собой другие и не успеешь оглянуться, как она вытянет всю правду о том, что случилось той ночью. А я не хочу, чтобы кто-то знал об этом больше того, что знаешь ты.

Нора посмотрела на свою дочь. Вот оно и пришло, подумала она. Единственное, что их теперь объединяет – это чувство общей вины. Дани посмотрела на настенные часы. Было уже половина четвертого.

– Мне пора возвращаться, – поколебавшись, соврала она. – У меня уроки.

Нора кивнула. Дани обошла вокруг стола и поцеловала мать в щеку. Нора порывисто обняла ее.

– Не волнуйся, мама. Все будет нормально. Нора выдавила улыбку.

– Конечно, будет, дорогая. Я увижусь с тобой в воскресенье. Она смотрела вслед надзирательнице, которая, встав, проводила Дани по коридору, пока закрывшаяся дверь не скрыла их из виду. Теперь она уставилась в пепельницу. Ее сигарета еще дымилась. Нора медленно потушила ее и потянулась за сумочкой. Вынув оттуда маленькое зеркальце, она чуть подкрасилась и, встав, вышла.

– У тебя очень красивая мать, Дани, – сказала надзирательница, сопровождавшая Дани.

Дани посмотрела на нее. Эти слова все говорят, когда видят ее мать, но она знает, какие чувства охватывают их, когда они видят ее. «Что за прелестный ребенок», – говорят они. Но она-то знает, что они на самом деле чувствуют.

Оказавшись у себя, Дани закрыла за собой дверь. Какое-то время она стояла, глядя на исписанную стену, а потом вытянулась на кровати.

Красивая и талантливая. Такова ее мать. Ей это не досталось. Она вспомнила, сколько раз, пробираясь в студию, когда матери не было дома, она пыталась копировать те прекрасные вещи, что лепила мать. Но из-под ее рук выходила только какая-то корявая нескладица, и она уничтожала ее, чтобы ее произведения никому не попались на глаза.

Она не могла удержаться от беззвучных слез. Когда они прекратились, она поднялась с кровати и посмотрела на себя в зеркало. Ее мать выглядела красивой и после рыданий. С чистыми глазами, с бледной матовой кожей. Не то, что она – глаза заплыли и покраснели, лицо опухло.

Из посылки, что передала ей мать, она вытащила бумажное полотенце и оторвала кусок. Прижав его к лицу, она ощутила пахнущую мятой прохладу и влажность, смягчившую пылающую кожу.

Она вспомнила, как Рик поддразнивал ее за то, что она так любила это ощущение. Она всегда таскала с собой в сумочке эти салфетки. Как-то после близости, когда он с закрытыми глазами лежал рядом с ней, она вытащила одну, решив освежить его.

Но когда она прикоснулась салфеткой к нему, он подскочил.

– Ради Бога, малыш, что ты делаешь?

– Я только хотела, чтобы ты себя лучше чувствовал, – сказала она. Он засмеялся и притянул ее к себе так, что она оказалась над ним.

Она почувствовала, как его легкая щетина царапала ей горло.

– Слушай, ты прямо сумасшедший ребенок! – Затем он положил ее на спину, и его руки скользнули по ее телу, делая те волшебные вещи, из-за которых она не могла жить без него.

Слезы снова навернулись ей на глаза, и она смахнула их. Плакать теперь не имеет смысла. Теперь ничего уже не изменишь. Когда раньше ей бывало так плохо, как сейчас, она всегда прибегала к нему. Он улыбался и ласкал ее, после чего хандра ее безвозвратно исчезала. Но больше этого не будет.

Она тщательно подсчитала дни. Сильвию увезли вчера. Значит, сегодня пятница. Рика уже, наверно, похоронили. Интересно, послала ли мать цветы.

Скорее всего, нет. Скорее всего, что так, насколько она знает ее. Мать уже забыла его. Кроме того, в глубине души она затаила непреходящую ревность к нему.

Она вспомнила, как разгневалась ее мать, когда нашла ее в комнате Рика. Она орала на него, и ее ногти оставили кровавые следы на его голом плече. Она думала, что мать убьет его.

– Нет! Мама, нет! – кричала она.

Мать поволокла ее, совершенно голую, по холлу и швырнула в комнату. Дани помнила, как она лежала, скорчившись на полу, рыдая и дрожа всем телом, пока их яростные крики сотрясали дом.

Нет, теперь-то она уверена, что никаких цветов мать не послала. Но в то же время она не сомневалась, что мать отнюдь не забыла Рика. Глаза у нее были сухие и горели. Она взяла еще одну бумажную салфетку и прижала к лицу. Затем, скомкав, бросила ее в мусорную корзину.

Внезапно на нее навалилось ощущение ужасного одиночества. Словно эта скомканная салфетка была какой-то тоненькой нитью, связывавшей ее с прошлым, и вот она, нить эта, порвалась. Только Рик пытался понять ее, но теперь у нее никого нет. Никого. Она снова стала плакать.