Короли абордажа - Владимир Шигин

В результате 1573 год стал годом коренной перемены курса королевской политики не только в отношении Европы, но и во всей империи. Декрет об Открытиях 1573 года наметил линию, которой надлежало следовать впредь в Новом Свете: завоевание больше не являлось основной целью. В Нидерландах, как следует из инструкций, данных новому губернатору Рекесенсу, Филипп старался проводить политику постепенных уступок. Большинство советников — как сторонников жестких мер, так и наоборот, — поддержало его. Посол во Франции Франсес де Алава советовал впредь воздержаться от применения силы. „По моему скромному суждению, — писал он королю, — надо найти другой способ“. Вице-король Неаполя кардинал Гранвилль также настоятельно советовал королю проводить более гибкую политику. В июле 1574 года он высказал предположение, что королевские советники не имеют ни малейшего представления о положении дел в Нидерландах: „Они ничего не понимают и еще много лет не поймут“.

Все это стоило империи столько людей и денег, что расходы стали непосильными. Бешено растущие цены приводили в отчаяние советников Филиппа по финансовым вопросам. Хуан де Овандо, председатель Совета по финансам, провел в августе 1574 года оценку, которая показала, что годовой доход кастильской казны составляет шесть миллионов дукатов, в то время как долги достигают восьмидесяти миллионов. Долг во Фландрии равнялся приблизительно четырем миллионам, или двум третям всего дохода правительства Испании. К этому надо было добавить текущие расходы — более 600 000 дукатов в месяц — тяжелейшая нагрузка на казну. Ежемесячные затраты на Фландрию в десять раз превышали стоимость обороны самого полуострова и в двадцать раз — расходы на содержание королевской семьи и правительства.

Герцог Альба жаловался, что не получает достаточно людей и денег, король, в свою очередь, жаловался, что отправляет ему слишком много. В феврале 1573 года герцог написал королевскому секретарю, прося перебросить часть ресурсов со Средиземноморья на север. „Я просто бьюсь головой о стену, когда слышу о тамошних расходах! Не турки больше всего угрожают христианскому миру, а еретики, и они уже на пороге нашего государства… Ради любви к Господу, попросите о новых поставках, о которых я подробно писал Его Величеству, ибо на карту поставлена судьба его владений“. Весь год герцог продолжал то бушевать, то умолять Мадрид. „Пока члены всех этих советов не помрут сами или не будут убиты, здесь Его Величество ничего не добьется“. Но Филипп не дал себя запугать. „У меня никогда не будет достаточно денег, чтобы удовлетворить Ваши потребности, — писал Альбе король, — но я с легкостью смогу найти Вам замену, человека верного и способного умеренностью и мягкостью привести к концу войну, которую Вы не можете закончить оружием и жестокостью“. В 1573 году король назначает своего старого друга Луи де Рекесенса, главнокомандующего кастильскими войсками и губернатора Милана, губернатором Нидерландов.

Разница между взглядами нового и старого губернаторов стала заметна с первого же дня. Альба сказал Рекесенсу, что он советовал королю „сровнять с землей все территории Голландии, которые наши солдаты не смогут занять“. Кастильский главнокомандующий ужаснулся такому солдафонскому подходу. „С первого же дня, — писал он позднее, — у меня дел было по горло“. Кроме того, что приходилось разбираться с мятежниками, ему нужно было решить еще один вопрос, который очень занимал короля: положение Испании в северных водах. Значительные военно-морские силы, которые планировал сформировать в порту Сантандер в 1574 году Педро Менендес Авилес, так и не были сформированы. Из-за смерти Менендеса в сентябре и вспышки тифа среди матросов пришлось отложить это предприятие.

В 1575 году были сделаны новые попытки послать военно-морскую помощь в Нидерланды. В сентябре, а затем в ноябре из Сантандера были высланы две группы судов. Первая попала в шторм и была рассеяна вдоль английского побережья. Вторая, ослабленная бунтами на кораблях и плохой погодой, так и не вышла в море. В конце декабря король решил прекратить все попытки воздействия на Нидерланды на море. Чиновникам пришлось признать, что здесь голландцы значительно превосходят их. Вне Средиземного моря испанские военно-морские силы в Европе тоже немногого стоили. Чтобы торговля продолжалась, Филипп часто использовал для перевозки товаров из Испании и в Испанию корабли голландских мятежников. Из Севильи сообщали, что „фламандцы, англичане и голландцы контролируют всю торговлю“. В 1574 году королю предложили использовать балтийский порт на шведском берегу, чтобы ударить по бунтовщикам и перекрыть им поставку пшеницы. Это предложение было первым из целой серии предложений подобного рода. Его невозможно было принять. В результате Испания признала превосходство протестантов на море. Эта фатальная слабость испанского флота со временем привела к тому, что голландцы добились независимости, и, кроме того, причиняла Испании много неприятностей.

Хотя король в 1574 году и согласился с тем, что „невозможно добиться успеха во Фландрии, проводя политику войны“, попытка проводить умеренную политику в Нидерландах тоже не дала хороших результатов. Когда Рекесене, проболев некоторое время, умер в марте 1576 года, его место занял дон Хуан Австрийский».

Таким образом, в Нидерландах к этому времени победу одерживала реформация. Все население приняло протестантизм. Испанцы, понеся целую череду тяжелых поражений, практически уже потеряли свое влияние на эту страну. И если де-юре Голландия числилась еще провинцией испанской короны, то де-факто уже таковой практически не являлась. И в это заранее обреченное дело был втянут Дон Жуан.

В сентябре 1576 года принц все же сумел почти насильно заставить брата-короля встретится с собой. Встреча была официальной и сухой. Кроме набора казенных фраз Филипп не сказал брату ни одного доброго слова. Не было обещано ни денег, ни солдат.

— В Нидерландах протестанты соединились против нас и доводят меня до отчаяния. Это — самая могучая сила в мире, но я верю, что ты справишься! — напутствовал старший брат младшего.

— Нидерланды теперь для Испании — почти труп, и моя задача, судя по всему, — принять их последний вздох! — бросил королю в лицо Дон Жуан на прощанье.

Филипп побагровел, но промолчал.

В тот же день у Дон Жуана состоялась еще одна встреча, куда более сердечная — с приемной матерью Мадаленой Кихада. Провожая своего приемного сына, Мадалена заливалась слезами, предчувствуя своим материнским сердцем недоброе.

Пробраться в Нидерланды можно было только морем, но там вовсю хозяйничали англичане и гезы.

— Что за беда! — усмехнулся Дон Жуан и поскакал в Нидерланды в одиночку через враждебную Францию, переодевшись в платье своего слуги, выкрасив волосы и отпустив бороду. Около недели пробирался Дон Жуан по враждебной территории, готовый в любую минуту дорого отдать свою жизнь в случае нападения гугенотов, разбойников или агентов французского короля. На такое мог решиться только Дон Жуан!

— Много трудом и мало покоя, никогда еще я не выматывался так! — такими были первые слова измученного дорогой принца, когда он слез с загнанного коня в Брюсселе.

Брату-самодержцу он писал жестокую правду: «Король не обращает внимания на Нидерланды, забыл их, равнодушно смотрит на их утрату. Везде подданные недовольны, отовсюду несутся жалобы. Но больше всего чувствуется недостаток в людях: нет людей ни для крупных должностей, ни для министерских постов».

Словно снег на голову в Брюсселе внезапно объявилась мать Дон Жуана, та самая «певунья и вострушка», которую он не знал и не помнил. Вострушка требовала почестей к своей особе и денег. Оказав первое и одарив кое-как вторым, Дон Жуан с трудом спровадил мать обратно в Испанию.

К чести Дон Жуана, он и в этой почти безвыходной ситуации делал почти невозможное. Благородство и доброта нового штатгальтера были вскоре оценены и голландцами.

В Брюсселе принц был постоянно окружен врагами. Там царила атмосфера недоверия и ненависти к испанцам, чему способствовала деятельность агентов принца Оранского и английской королевы Елизаветы I. Дон Жуан пытался примирить многочисленные партии в Нидерландах, издав свое «Гентское умиротворение», провозгласив в своем «Вечном эдикте» (Edictum perpetuim) в феврале 1577 года следующую программу: удаление испанских войск, терпимость к ереси, созыв Генеральных штатов.

Южные провинции (современная Бельгия) признали его наместником, но принц Оранский, возглавлявший северные провинции, с этим не согласился, поскольку не доверял (и вполне справедливо) испанскому миролюбию.

Увы, всех благих намерений Дон Жуана было совершенно недостаточно для реставрации католичества в стране, народ которой уже вздохнул полной грудью воздух свободы. К тому же Дон Жуану отчаянно мешал и сам Филипп, постоянно вмешивающийся в голландские дела через голову своего штатгальтера.