Сливовое дерево - Эллен Мари Вайсман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как тебя зовут? — поинтересовался комендант.
— Кристина. Я не еврейка. Мой отец сражается за нашего дорогого фюрера, — ненависть к себе скрутила ей нутро.
Он покачал головой — не желал этого слушать.
— Это меня не касается. Можешь доедать остатки продуктов, но так, чтобы я не видел и ничего не знал. Ясно?
Кристина не ответила, однако слабость стала проходить.
— Твоя жизнь висит на волоске, — продолжал он. — Так что заруби себе на носу: чем лучше ты выполняешь свою работу, тем дольше проживешь. Будешь убирать в доме, готовить еду и ухаживать за огородом позади дома. Ты умеешь работать на огороде?
Кристина кивнула.
— Gut[79]. Подавай ужин в столовую, — он вышел из кухни, держа китель и фуражку под мышкой.
Когда девушка закончила мыть стол, сердце ее вернулось к нормальному ритму. Она слила воду с картошки, посыпала ее свежей петрушкой, сверху положила кусок настоящего сливочного масла, выложила дымящуюся свинину на блюдо и понесла морковный салат в столовую. Комендант следил за каждым ее шагом. Кристина подала остальное, пытаясь думать только о том, что нужно будет сделать дальше: убрать неиспользованную супницу, нарезать мясо на блюде, долить воды ему в стакан, — и все это ступая осторожно, чтобы невзначай не грохнуться на пол.
— Я хотел бы вина, — сказал комендант, указывая на дверь погреба между столовой и кухней. — Рислинг, bitte.
— Ja, герр комендант.
Кристина спустилась по ступеням в погреб, где на деревянных полках выстроились сотни пыльных бутылок.
Затхлый запах бетона, земли и картошки напомнил ей об овощном погребе в Хессентале, о чудесном времени, проведенном там с Исааком, и об ужасных днях, когда она пряталась там с семьей от бомбежек. Печаль сдавила ей грудь. По крайней мере, тогда она была не одна.
Кристина взяла с ближайшей полки бутылку вина — Liebfraumilch[80]. Она плохо разбиралась в спиртных напитках, не имела представления, к каким винам относится рислинг — красным или белым, поэтому стала вытаскивать одну бутылку за другой, пока не увидела нужную этикетку. Тогда она крепко прижала бутылку к груди и стала подниматься по ступеням, цепляясь свободной рукой за перила. Девушка двигалась с величайшей осторожностью — не приведи господь упасть и разбить бутылку с вином. Пока она была в безопасности. Но где Исаак? Что с ним?
«Обещаю, я выживу, — шептала она. — Я не позволю им раздавить меня».
После ужина комендант допил вино и закурил сигару. Кристина убрала со стола грязные тарелки и, когда бегала несколько раз из столовой в кухню и обратно, чувствовала на себе его взгляд. Прежде чем подать свинину, она потихоньку съела несколько волокон сочного нежного мяса. Теперь, поставив посуду в фарфоровую раковину, она доела остатки с его тарелки, пальцами засовывая мясо, картошку и морковь в рот, жуя и проглатывая как можно быстрее. Потом, включив горячую воду, она заметила то, что раньше ускользнуло от ее внимания. Тарелки и миска по краям были окантованы синей полосой, а по центру был изображен символ СС — две молнии, тоже синего цвета. В то время как заключенные Дахау страдали от голода, эсэсовцы ели мясо и овощи из сервизов, декорированных специально для них. Ворованная пища колом встала в ее желудке.
Кристина помыла посуду и призадумалась. Что ей делать дальше? Где она будет спать? Не дай бог здесь, с комендантом. Она бы не вынесла прикосновений его иссохших старческих рук к своей коже, его дыхания на своем лице и шее, его потного тела, придавливающего ее. Неужели и это тоже придется вытерпеть, чтобы выжить? И станет ли необходимость отдаться ему последней жертвой? Горячая волна ужаса пробежала по телу девушки, и она стала молиться, чтобы в ее обязанности не входило ублажать коменданта. В этот миг Грюнштайн вырос у нее за спиной.
— Спать будешь в бараке с другими женщинами, — сказал он. — Сейчас за тобой придут.
Глава двадцать четвертая
Появлению эсэсовки-блокфюрера, которая пришла отвести Кристину в барак, предшествовал резкий стук в дверь. Несмотря на страх, Кристина обратила внимание на безупречную кожу надзирательницы и тщательно уложенные волосы под фуражкой и испытала недоумение: эта женщина вполне могла бы стать манекенщицей или артисткой. Что, скажите на милость, она делает в подобном месте? Но когда надзирательница насупилась, схватила Кристину за плечо и потащила в ночь, красоты ее и след простыл.
Кристина не имела представления, сколько сейчас времени, но смрад горящей плоти все еще пронизывал воздух. Она подняла голову к беззвездному небу и подумала: «Как Бог допускает такие злодеяния?» В темноте серая луна, казалось, тлела по краям, как будто весь мир был объят огнем. Надсмотрщица стремительно шла мимо длинных рядов мрачных бараков, по временам оглядываясь, проверяя, следует ли за ней заключенная. Кристина слышала стук поршней и визг колес прибывающего поезда и отдаленный скрипичный вихрь издевательски звучавшего вальса. Когда они дошли до последнего барака без окон, блокфюрер отперла дверь и грубо впихнула девушку в кромешную темень.
Кристина споткнулась и чуть не упала, но успела удержать равновесие. Вонь от фекалий, мочи и рвоты ударила ей в нос, и она закашлялась, отшатнулась назад и прижала руку ко рту. Потом она почувствовала, как ее ощупывают чьи-то руки, изучающе шарят по лицу, шее, рукам, ногам. Впотьмах ей ничего не оставалось, как стоять столбом и ждать, что будет дальше. Из мрака выплыли хриплые женские голоса. Тонкие ледяные пальцы сжали ее ладонь, потянули вперед.
— Не бойся, — произнес скрипучий голос. — Мы тебя не обидим.
— Здесь мало места, — промолвил другой голос, — но мы потеснимся.
Глаза Кристины стали понемногу привыкать к темноте. Она смогла различить бритые головы выше и ниже, сотни пар глаз, устремленных на нее. Барак был битком набит женщинами разного возраста, лежавшими на трех-четырехъярусных
