Сливовое дерево - Эллен Мари Вайсман

пистолета от головы мальчика и угрожающе озирал толпу: дескать, попробуйте только пикнуть. Отвращение и дикий страх овладели Кристиной, у нее стало саднить в горле, словно она проглотила горсть зазубренного льда.

Мучителем оказался Штефан, жених Кати.

На мгновение их взгляды встретились, и Кристина заметила, как изменилось лицо Штефана: он узнал ее. Девушка не успела и рта открыть, чтобы сказать об Эйхмане Исааку, как изверг растворился в толпе, унося с собой плачущего ребенка. В ушах Кристины сливались воедино и все усиливались надрывный горловой вопль страдающей матери и жестяное верчение головокружительного вальса. Она закрыла уши руками и припала к Исааку. Неужели все это происходит наяву? Ледяной ужас засел глубоко под ложечкой, в пустом желудке. Должно быть, она спит. Наверно, это кошмарный сон.

Кристина и Исаак дошли до охранников. Не успела она оглянуться, как ее уже толкали направо к женщинам. Их разделили, и Исаак все больше и больше удалялся. Кристина не помнила, как отпустила его руку, и отчаянно пыталась вызвать в памяти ощущение его теплых пальцев в своей ладони. Почему она не вцепилась в него, не осязала его прикосновения, не вбирала в себя его запах как можно дольше! Все происходило невероятно быстро. Погружаясь все глубже и глубже в зияющую пустоту лагеря, они смотрели друг на друга сколько могли, пока между ними не воздвиглись длинные темные строения и высокий забор.

Кристина чуть не задыхалась, когда две эсэсовки в звании унтершарфюрера повели женщин в большое здание, где вдоль стен стояли деревянные скамьи. За ними молча ждали истощенные арестантки с огромными ножницами в руках. Они были в не подходящих по размеру полосатых платьях, с коротко остриженными свалявшимися волосами. Женщины смотрели на вновь прибывших впалыми безучастными глазами, кожа туго обтягивала их скулы, худые ключицы выпирали.

— Сесть! — скомандовали надзирательницы новым арестанткам.

Кристина еще не успела опуститься на скамью, а стоявшая сзади женщина уже взяла ее длинные светлые волосы в руку и отхватила их привычным движением ножниц. Кристина услышала, как тупые лезвия вгрызаются в ее волосы, словно крыса в стену. Она чувствовала, как дрожали руки женщины, когда она оттянула то, что осталось, и срезала в сантиметре от черепа. Затем ее побрили наголо. Кристина закрыла глаза.

Надзирательницы расхаживали между скамьями и выкрикивали указания:

— После того как вам сбреют волосы, вставайте и идите в глубину здания. Там вы разденетесь. Кладите обувь в кучу налево, одежду направо, часы и очки посередине.

Кристина встала и провела руками по лысой голове, пощупала чередующиеся участки жесткой щетины и гладкой кожи. На дрожащих ногах она побрела, куда было велено, к растущим кучам обуви и одежды. С противоположной стороны высились другие кучи, и поначалу девушка не поняла, что это. Эти груды казались огромной массой проводов и спутанной пряжи. Потом у Кристины перехватило дух, и она отвернулась. В двух дальних углах помещения вороха человеческих волос доходили почти до потолка.

Она стянула свои высокие черные башмаки и бросила поверх тысяч туфель, зимних сапог и кожаных ботинок. Затем сняла одежду и кинула в груду крестьянского платья и рваных передников, лежавших вперемешку с меховыми шубами и шелковыми сорочками. Зубы стучали, Кристина пыталась прикрыться руками.

— Шевелитесь, грязные свиньи! — кричали эсэсовки. — Разоблачайтесь! Сейчас вас отмоют как следует! Живее! Не стесняйтесь!

Сотни побритых наголо и раздетых арестанток стояли, нагие и дрожащие, как кошмарные видения: лысые головы, широко раскрытые испуганные глаза, оттопыренные уши… Пожилые, молодые, полные, тощие, маленькие девочки. Они сбились в кучу в ожидании своей участи.

«В голове не укладывается. Такого просто не может быть, — думала Кристина. — Что же это такое? Как я сюда попала?»

— Выстроиться в ряд! — скомандовали надзирательницы. — На санобработку!

Они открыли широкие двери, ведущие в длинное серое помещение без окон.

Из потолка торчало множество распылителей, а в середине бетонного пола проходили металлические дренажные трубы. Эсэсовки стали дубинками загонять женщин внутрь, ударами поторапливая тех, кто замешкался. Некоторые арестантки держались за идущих рядом и горько плакали, их рыдания разносились в пустом гулком помещении. Кто-то входил молча, другие молились и стонали. Матери несли маленьких детей на руках и тихо напевали им на ухо, глаза же их были прикованы к распылителям в потолке. По-видимому, не только Кристина знала, что в лагерях душат людей газом. Ей хотелось броситься отсюда, что есть мочи, и убежать куда глаза глядят, но на поясе у надзирательниц висели пистолеты.

Затолкнув последнюю узницу в холодное сырое помещение, тюремщицы захлопнули и заперли двери. Дрожа и прикрываясь, женщины и дети в молчаливом ожидании смотрели друг на друга. Раздался лязг металла, стук в трубах. Сверху полилась вода. Люди пронзительно закричали. Некоторые силились прорваться к дверям.

Поняв, что это не газ и не химикаты, все облегченно засмеялись и стали размазывать воду по лицам и бритым черепам. Но в воду было добавлено дезинфицирующее средство, которое жгло глаза и вызывало кашель. Кристина не поднимала головы и не открывала глаз, вода обжигала ей ноздри. Через несколько минут в противоположном конце помещения открылась дверь. Почти вслепую Кристина прошагала вместе со всеми в следующую комнату, моргая и отплевываясь. Она терла глаза, спотыкалась и налетала на соседей. Никто ничего не говорил, но девушка почувствовала, как кто-то продел руку ей под локоть и сунул ей арестантскую робу и пару башмаков.

— Робу наденете после того, как вас осмотрят! — выкрикнул голос.

Кристина вытерла арестантским платьем глаза и лицо, втиснула ноги в жесткие башмаки без шнурков. Неизвестная рука уже не поддерживала ее. Она взглянула на стоявших рядом женщин и попыталась выразить благодарность слабой улыбкой.

В другом конце комнаты возле стола ждали два офицера в звании группенфюрера, писарь-солдат и человек со стетоскопом. Женщин одну за другой опрашивали, солдат записывал сведения, а врач заглядывал им в рот, в глаза, в уши и указывал, куда идти дальше — направо или налево.

Те, кого отправляли направо — взрослые, на вид здоровые женщины, — надевали через голову одежду. Отобранным в левую группу старухам, больным и детям велели положить робы и обувь в кучу. Младенцев и малышей отобрали у рыдающих матерей и передали тем, кто стоял слева. Потом этих людей голыми провели через другие двойные двери, и они исчезли.