Рассечение Стоуна (Cutting for Stone) - Абрахам Вергезе

Сколько ночей я провел без сна, гоняя в голове мысли о такой ужасной, изломанной, прекрасной судьбе и страстно желая попасть в Америку хотя бы только ради этого. Братец, спрячь пистолет. Я отдеру твою сестру за так. Эту фразу я, Габи и компания употребляли вместо пароля, она была свидетельством нашего подросткового пыла, бурлящей сексуальности. Даже когда мы осознали всю абсурдность побасенки, она по-прежнему нас восхищала и пароль остался в ходу.

Через пару недель после того, как мы с Шивой повстречали у бара Циге, я столкнулся у ворот Миссии со стажеркой. Деваться было некуда. Встречи с ней всегда тревожили.

Вокруг нее вилась целая стайка юных стажерок. В таких ситуациях она подчеркнуто не обращала на меня внимания. А тут улыбнулась, покраснела и, пропустив вперед своих подопечных, подошла ко мне.

– Спасибо за ночь. Надеюсь, крови ты не испугался. Ты удивлен? Я ждала тебя все эти годы. И дождалась.

Ее тело коснулось моего.

– Когда ты придешь опять? Я буду считать дни.

Она заторопилась вдогонку за своими ученицами, каждая клеточка ее тела пританцовывала, словно сам, Чак Берри с гитарой в руках сопровождал ее. Обернувшись, она сказала через плечо, достаточно громко, чтобы весь белый свет услышал:

– В следующий раз не убегай так сразу, ладно?

Я понесся домой. Последнее время, особенно на уик-энд, Шива гулял сам по себе, а я не придавал этому значения. Я и представить себе не мог, на что он способен.

Шива, Генет и Хема сидели за обеденным столом, Розина подавала. Гхош мыл руки.

Я затащил Шиву к нам в комнату.

– Она думает, что это был я! (И зачем я ему рассказал про танцы со стажеркой?) Почему ты не спросил меня? Я бы тебе запретил! То есть запрещаю! Что ты ей сказал? Притворился, что ты – это я?

Мой гнев озадачил Шиву.

– Нет. Я был я. Я всего-навсего постучался к ней. Ничего не говорил. Она все сама сделала.

– Господи! Ты потерял невинность, как и она?

– С ней у меня было в первый раз. А откуда такая уверенность насчет нее, а, старший братец?

Меня как под дых саданули. Шива никогда не разговаривал со мной таким тоном, он показался мне издевательским, мерзким. Я лишился языка. А он как ни в чем не бывало продолжал:

– Для меня это не первый опыт. Я каждое воскресенье хожу на Пьяццу.

– Что? И сколько раз ты уже?..

– Двадцать один.

Я не мог слова вымолвить. Он меня потряс, смутил, внушил отвращение… и заставил жестоко завидовать

– С одной женщиной?

– Нет, с разными. Считая стажерку, их было двадцать две. – Он улыбался, небрежно опираясь рукой о стену.

– Будь любезен, не ходи больше к этой медсестре.

– Почему? Сам туда проложишь дорогу?

Я чувствовал, что не могу ему приказать, с чего бы ему меня слушаться. Ведь у него уже есть определенный опыт, а у меня – нет.

На меня навалилось какое-то безразличие.

– Не бери в голову. Только окажи услугу, скажи ей в следующий раз, кто ты. И когда сделаешь дело, то не убегай сразу, пошепчи ей на ушко ласковые слова. Скажи, какая она красивая…

– Красивая? Зачем это?

– Ладно, проехали.

– Мэрион, все женщины красивы.

В словах Шивы не было ни капли сарказма. Он пребывал в превосходном настроении, не злился на меня, даже не думал смущаться. А я-то воображал, что хорошо знаю брата. Оказалось, мне знакома только внешняя сторона, обряды. Он обожал «Анатомию» Грея, всюду таскал книгу с собой, захватал руками обложку. Когда Гхош вручил ему новое издание Грея, брат обиделся, словно тот принес ему щенка бродячей собаки на замену Кучулу, доживавшей свои последние дни. Что скрывалось за обрядами Шивы, какая логика ими двигала, мне было неведомо. Для Шивы женщины, точно, были прекрасны – я заметил это еще в наше первое присутствие при повороте плода на головку Он не пропустил ни одной процедуры и так пристал к Хеме, что та плюнула и научила его поворачивать ребеночка. В его интересе к акушерству и гинекологии не было ничего похотливого. Если на день процедуры выпадал праздник или Хема отменяла ее по какой-то другой причине, Шива все равно появлялся и сидел перед закрытой дверью на ступеньках. Когда я попросил нежно обращаться со стажеркой, Шива мог бы возразить, мол, я и так дал девушке все, что она хотела, а ты только комедию ломал. Но я берег себя для единственной женщины. Хранить чистоту так трудно и потому благородно. Это должно произвести на Генет впечатление, разве нет?

В ту солнечную субботу три года назад, когда Генет вернулась с каникул из Асмары, мне стало ясно, что она почти созрела. У нее тогда все удлинилось: ноги, пальцы, даже ресницы. Глаза сделались томные и миндалевидные.

Если верить «Учебнику педиатрии» Нельсона, рост молочных желез и появление волос на лобке – первые признаки полового созревания у девочек. Странно, что Нельсон не обратил внимания на проявление, которое я заметил прежде всего, – на пьянящий, зрелый аромат, подобный пению Сирены. Когда она душилась, два запаха смешивались, сплетались и кружили мне голову. Хотелось сорвать с нее одежду и напиться из источника.

Перемены в Генет встряхнули Розину – я это ясно видел. Хема и Розина были союзниками, совместно пытались защитить Генет от хищников-парней. Но, на мой взгляд, они сами сводили на нет все свои усилия тем, что покупали ей одежду и украшения, делающие ее еще более привлекательной в глазах противоположного пола. От ухажеров отбоя не было, и это внимание очень нравилось Генет.

В тот день Генет велела передать, что с нами на такси не поедет и сама доберется до дома. Нам с Шивой оставалось пройти по нашему проезду ярдов пятьдесят, когда Генет выпорхнула из сверкающего черного «мерседеса».

Шива ушел, а я подождал Генет и вместе с ней вошел в дом.

– Мне не нравится, что Руди подвозит тебя до дома. «Не нравится» – это слишком мягко сказано. Роскошная

машина совершенно выводила меня из себя, кровь вскипала. У отца Руди в Аддис-Абебе была монополия на ванно-туалетные принадлежности. Во всей школе еще только у двух учеников имелись свои машины. Больше всего угнетало, что когда-то Руди был одним из лучших моих друзей.

– Ты говоришь совсем как моя мама.

– Руди – кронпринц туалетов. Он просто хочет с тобой переспать.

– А ты не хочешь?

– Я-то хочу. Но только с тобой. И я тебя люблю. Это совсем другое дело.

Может быть, я зря раскрыл свои карты. Легкомысленная дурочка обрела надо мною власть. Но ведь я верил, что она никакая не дурочка, что такая любовь и преданность с моей стороны подкупят ее.

– Так ты со мной переспишь? – спросила она.

– Конечно. Я мечтаю об этом каждую ночь. Только, Генет, надо подождать три года, и я женюсь на тебе. И тогда мы расстанемся с невинностью вот здесь. – Я показал страничку, вырванную из «Нейшнл Джиографик», на ней посреди девственно-чистого голубого озера ослепительно белел отель «Лейк». – Я хочу жениться в Индии, – сказал я. Мне уже мерещился я, жених, верхом на слоне – символе моей страсти и тоски (только слон подойдет, ну разве еще «боинг»). И красавица Генет рядом – в золотом сари, драгоценности сверкают, жасмин цветет… Я видел все в мельчайших подробностях. Я даже духи ей подобрал – Motiya Bela из цветков жасмина. – А это комната для молодоженов. – За громадной кроватью под балдахином виднелись распашные стеклянные двери, выходящие на озеро. – Обрати внимание на ванну на львиных лапах и на биде. – Туалетному кронпринцу будет не переплюнуть.

Генет тронуло, что я ношу странички с собой. Моя тигрица взглянула на меня с новым интересом.

– Мэрион, ты ведь серьезно насчет всего этого, правда? Я описал шелковые простыни на кровати, тонкий полог,

который можно задернуть днем и раскрыть ночью, двери на веранду по ночам тоже открываются…

– Я осыплю кровать лепестками роз, и раздену тебя, и покрою поцелуями каждый дюйм твоего тела, начиная с пальчиков на ногах…

Она застонала, прижала палец к моим губам, закатила глаза.

– Перестань, пока у меня в голове не помутилось. (Вздох.) Но послушай, Мэрион, а если я не хочу замуж? Зачем ждать? Я хочу лишиться невинности. Сейчас. А не через три года.

– А как же Хема? Как же твоя мама?

– Не они ведь лишат меня невинности, а ты.

– Это не… Взрыв смеха.

– Знаю, куда ты клонишь, глупенький. Что, если у меня не хватит духу, да? Бывает, очень хочется. У тебя, наверное, тоже так. Взять и сделать! Переступить черту, узнать, с чем это едят. (Вздох.) Если ты отказываешься, может, мне Шиву попросить? Или Руди?

– Только не туалетного принца. Что до Шивы… он ведь уже не девственник. Он переступил черту. И потом, мне казалось, ты меня любишь.

– Что? – Она в восторге хлопнула в ладоши и поискала глазами брата. – Шива? (Сейчас запрыгает от радости. А про свою любовь ко мне и не заикнулась. Стесняется, наверное.) Пусть расскажет поподробнее. Шива потерял невинность, говоришь? А ты-то, ты чего ждешь?

– Я жду тебя, и потом…