Рассечение Стоуна (Cutting for Stone) - Абрахам Вергезе

На следующий день я разыскал в музыкальной лавке на Пьяцце сорокапятку Чака Берри. Из наклейки на конверте следовало, что «Sweet Little Sixteen» – хит номер один, но за 1958 год! Я был уничтожен. Целых десять лет весь мир слушает эту вещь, а я и не знал о ее существовании! Вот профан! И еще устроил танцы под нее! Ну словно крестьянин, глазеющий на неоновую пивную кружку на крыше здания «Оливетти».

В канун нового учебного года Хема и Гхош взяли нас с собой в Греческий клуб на празднование окончания «зимы». Генет отказалась, заявив, что ей надо подготовить одежду для школы, чем очень меня удивила. Розина, Гебре и Алмаз собирались организовать скромные посиделки.

Биг-бэнд был составлен из желающих подработать музыкантов, играющих в оркестрах Вооруженных сил, ВВС и лейб-гвардии. Они могли сыграть «Stardust», «Begin the Beguine» и «Tuxedo Junctions» даже если их разбудить ночью. Чака Берри в их репертуаре не было.

Загорелые экспатрианты были после отпуска полны сил. Я увидел мистера и миссис Г., которые на самом деле вовсе не были женаты и о которых говорили, что они, будучи в Португалии, сошлись и сбежали от своих законных семейств; мистера Дж., холостяка из Гоа, успевшего посидеть в тюрьме за финансовые махинации. Новоиспеченные экспаты быстро разучивали свои роли: я иностранец, и это главное, а талант и образование не имеют большого значения.

Мне всегда казалось, что экспатрианты – сливки культуры и стиля «цивилизованного» мира. Но сейчас я видел, насколько далеки они от Бродвея, Вест-Энда или Ла Скалы, отстают лет на десять, как я со своим Чаком Берри. Я глядел на румяные, потные лица танцующих, на их по-детски блестящие глаза, и меня разбирала досада.

Шива сначала танцевал с Хемой, потом с дамой, партнершей Хемы и Гхоша по бриджу, потом со всеми подряд. Мне внезапно стало невмоготу в этом зале, и я ушел, сказав Хеме и Гхошу, что возьму такси.

Поднимаясь по склону к Миссии, я думал о стажерке. Я старался ее избегать. В компании своих подопечных она меня не узнавала; когда я попадался ей вместе с Шивой, молча кланялась, а встретив как-то меня одного, спросила:

– Ты Мэрион?

По глазам я понял, что ничего не изменилось и ее дверь по-прежнему для меня открыта.

– Нет, – соврал я. – Я Шива.

Больше она таких вопросов мне не задавала.

В комнате Розины бормотал приемник, но дверь была закрыта, да мне и не хотелось никого видеть.

Снедаемый мрачными мыслями, я лег спать, – казалось, мне куда больше тринадцати.

Проснулся, когда вернулся Шива, увидел его в зеркале. Он показался мне выше, чем я сам, у него были узкие бедра и легкая походка танцора. Шива снял пиджак и рубашку.

Его расчесанные на пробор волосы спутались, губы пухлые, почти как у женщины, лицо мечтательное, вдохновенное. Раздевшись до белья, он принялся смотреться в зеркало, поднял одну руку, занес другую, словно танцевал с воображаемой женщиной, грациозно повернулся и поклонился.

– Славно провел время? – спросил я.

Он застыл на месте, так и не опустив рук. Я поймал его взгляд в зеркале и покрылся гусиной кожей.

– Там все славно провели время, – ответил он хриплым, незнакомым голосом.

Глава семнадцатая. Форма безумия

Такси высадило нас с Шивой у ворот Миссии напротив дома из шлакоблоков. Зажигались уличные фонари. В свои шестнадцать лет я был капитаном команды по крикету и защитником калитки, а Шива – бэтсменом. Со своей задачей мы справлялись отлично. Тренировки заканчивались уже в сумерки.

Огни бара, расположенного в конце здания у самой лавки Али, высветили силуэт женщины на фоне бисерной шторы.

– Привет! Подожди меня! – крикнула она.

Из-за узкой юбки и каблуков ей пришлось семенить, переходя по доске сточную канаву. Она ежилась от холода и улыбалась так широко, что глаза превратились в щелочки.

– Как ты вымахал! Помнишь меня? – Женщина неуверенно переводила взгляд с меня на Шиву. Потянуло жасмином.

После смерти ее ребенка я встречал Циге много, много раз, но мы никогда не сталкивались нос к носу. Помашем друг другу издали – и все. Год она носила траур. В то дождливое утро, когда она принесла малыша в Миссию, внешность у нее была самая невзрачная, лицо простодушное, но сейчас, с подведенными глазами, накрашенными губами и волнистыми волосами до плеч, она была чрезвычайно хороша.

Мы троекратно расцеловались, словно родственники.

– Это… вот… хочу представить тебе моего брата, – пробормотал я.

– Ты работаешь здесь? – спросил Шива. С женщинами он всегда общался без всякого смущения.

– Больше нет, – ответила она. – Я теперь хозяйка. Рада пригласить вас к себе.

– Но… нет, спасибо, – вспыхнул я. – Нас мама ждет.

– Не ждет, – возразил Шива.

– Не против, если я зайду в другой раз? – промямлил я.

– Когда только захочешь, всегда рада. Приходи вместе с братом.

Повисло неловкое молчание. Она не выпускала мою руку.

– Слушай. Дело давнее, но ведь я тебя так и не отблагодарила. Как увижу тебя, дай, думаю, поговорю, но делается как-то неловко, что тебя зря смущать… А сегодня мы прямо столкнулись, и я решила: пора.

– Да нет, – сказал я, – это мне казалось, что ты на меня – на нас – сердишься, винишь Миссию за…

– Нет, нет, нет… мне некого винить кроме самой себя. – Глаза у нее потускнели. – Вот что бывает, когда слушаешься этих старых дур. «Подай ему это. Сделай то». В то утро я посмотрела на бедного малыша и осознала, что от всех этих снадобий ему только хуже. Когда твой отец осматривал Тефери, я поняла, что опоздала на несколько дней. Чего я ждала?..

Я молчал, вспоминая, как она рыдала у меня на плече.

– Только бы Бог простил меня и не оставил своей милостью. – Она говорила искренне, ничего не скрывая. – Я тебе вот что хочу сказать. Да хранит тебя Господь и все святые его. Отец у тебя такой хороший доктор. Вы тоже собираетесь стать докторами?

– Да, – ответили мы с Шивой хором.

Это было то немногое, о чем я мог говорить в те дни с уверенностью и в чем мы с Шивой были согласны друг другом.

Лицо у нее просветлело.

По дороге к бунгало Шива спросил:

– Почему ты отказался? Она, наверное, живет здесь же. Мы бы с ней переспали.

– С чего ты взял, что стоит нам встретить женщину, как меня тянет с ней переспать? – возмутился я. Яду в моих словах было более чем достаточно. – Я не желаю с ней спать. К тому же она не из таких.

– Сейчас, может, и нет. Но она знает, как надо.

– Мне уже выпадал случай. Я сделал свой выбор. – И я, как бы желая подтвердить свою точку зрения, рассказал ему про стажерку.

Шива ничего не сказал в ответ. Мы шагали в молчании. Шива меня бесил. Мне претило думать о Циге в этом ключе, было неприятно сопоставлять это милое лицо с тем, как она зарабатывает себе на жизнь. Я гнал от себя эти мысли. А у Шивы таких предрассудков не имелось.

– В один прекрасный день у нас будет секс с женщинами, – наконец заговорил Шива. – Почему бы этому прекрасному дню не наступить сегодня? – Он посмотрел на небо, словно стараясь убедиться, что расположение звезд благоприятствует.

Я порылся в голове в поисках возражений. Ничего путного на ум не пришло.

– А про Хему и Гхоша ты не забыл? Думаешь, они обрадуются? Люди их уважают. А мы заставим их краснеть.

– Но от этого никуда не денешься, – нашелся Шива. – А сами-то они что? Тоже этим занимаются…

– Прекрати! – крикнул я. Какая гадкая мысль!

Но только не для Шивы.

В тот самый месяц, когда мне исполнилось шестнадцать, у меня сломался голос. На теле высыпали угри, будто я проглотил мешок горчичных семян. За три-четыре месяца новая одежда становилась мала. В необычных местах стали расти волосы. Мысли о противоположном поле, главным образом о Генет, не давали сосредоточиться. Я несколько приободрился, заметив, что с Шивой происходят в точности те же самые физические перемены, но после встречи с Циге разговор о страстях и о необходимости их сдерживать не клеился. Да Шива и не желал сдерживаться.

– Тюрьма, – со смехом говорил Гхош, – очень укрепляет супружеский союз. Если не получается посадить свою половину, садись сам. Эффект замечательный.

Теперь, понимая, о чем он, я сгорал со стыда.

Несмотря на свое знание человеческого тела в том, что касалось различных болезней, Шива и я долгое время оставались полными дурачками в вопросах секса. А может, я один был такой наивный. Я ведать не ведал о том, что наши сверстники-эфиопы – и у нас в школе, и в школах государственных – уже давным-давно перешли черту с какой-нибудь девчонкой из бара или горничной и не изнуряли себя, годами пытаясь представить себе невообразимое.

Помню историю, которую мне рассказал мой одноклассник Габи, когда мне было лет тринадцать, и в которую мы все долго верили. Его двоюродный брат эмигрировал в Америку.

– В аэропорту в Нью-Йорке, – якобы рассказывал двоюродный брат, – с тобой заговаривает красавица-блондинка. Ее духи сводят тебя с ума. Большие груди, мини-юбка. Она представляет тебя своему брату. Они предлагают подбросить тебя до города в своем кабриолете, и ты, как вежливый человек, соглашаешься. По пути на Манхэттен вы останавливаетесь у дома брата в Малибу выпить мартини. Таких чертогов ты никогда не видел. Как только вы входите, брат достает пистолет и говорит: «Натяни мою сестру, не то убью».