Пятая печать. Том 2 - Александр Войлошников

Говорят, все русские люди талантливы, но не все умеют это скрыть. А я умею, потому что понимаю, что для меня чеснока, честного вора, безнадежно искалеченного честностью, нет в подлой стране советской другого места, как только в зоне с зеками. От меня ж за версту несет вольницей! Что ни скажу — издевка над тем, что советские кретины боготворят! Есть такой стих: «Блажен, кто с молоду был молод, блажен, кто вовремя созрел!»

У меня — наоборот. В детстве каждый шаг и слово обдумывал, за что кликуху Профессор имел, а к сорока годам катастрофически помолодел. Конечно, времена сейчас не сталинские. Но люди — та же протоплазма, потомки той же вохры и гебни! С тем же ублюдочным страхом перед государством и начальством.

Плевал я на карьеру! Не из любви к технике, а от советской «свободы» эмигрировал я в страну «монтажную» за колючую проволоку. И кручусь по зонам, брызгая матерками, в дыму и копоти, как шашлык на шампуре! Легко мне в зоне дышится! А душу отвожу в собственных песенках. И аудитория у меня для таких песенок подходящая!

А в любом чистеньком НИИ или проектном институте сгрызут меня, как инородное тело, партийнорылые мурлЫ, вросшие задницами в номенклатурные кресла. Гнусная там атмосфера…

А на монтаже — воздух свежий и люди подобраны не по партийной характеристике, а по трудной работе. Из монтажников половина вольняшек имела ходки на зону. Зато нет тут ни партсексотов, ни робких совслужащих, у которых главная добродетель — пассивное послушание! У монтажников характеристики темные, а характеры светлые.

Кто, отмотав срок, жить начинает заново, кто «разведен» хроническими разводами до кондиции «Рислинга», а алиментами зажат так, что монтажные полевые называет «половые», так как такое рубля удлинение — единственный шанс для жизни продления… жизни такой хотя б половой. Иногда встречаются романтики, которых голубая даль манит сильней, чем рыжий рубль любой длины…

В кают-компании Жора проникновенно поет песенку Окуджавы про барабанщика, а дождик потихонечку барабанит по крыше, аккомпанируя задумчивой песенке. Но едва Жора заканчивает песенку, как нежное, но настойчивое давление со стороны дамского коллектива, уплотненного до состояния солидарности, возвращает его к чадящему костру для приготовления обеда. В трогательной дамской заботе о наших желудках чувствуется дирижерская палочка Светы, обиженной тем, что сегодня ее к костру не пускают, хотя готовить она умеет, любит и очень хочет. От Эли я знаю, что у Светы хронический бронхит и пока дождит, Жора лучше в костре дотла сгорит, но свою Светку из спальника не выпустит!

Шуршание дождя на крыше постепенно стихает. Виктор выбирается наружу, с удовольствием распрямляет крупногабаритный организм — сладко потягивается, прогибаясь назад. Потом обращается к Жоре:

— Остап Берта Мария Бендер сказал о России бессмертные слова: «Нет, это не Рио-де— Жанейро!» Поэтому в нашем климате после кофе поют песни печальные, про ямщиков умирающих…

Жора не отвечает. Одержав победу над упрямством намокших дров, он разводит высокое устойчивое пламя и, повесив над костром парочку ведерочек, свои достижения гордым кличем отмечает:

— О кей, сказал дед Мокей!

Потом Жора катит бревнышко к нам и, постелив на него чехол от стрингеров, садится, приглашая Виктора сесть рядом.

— Колитесь, заговорщики, о чем секретничали, пока я ваших дам развлекал?

— У нас, Жора, муторные разговоры, под стать погоде: про историю России, — говорит Виктор, садясь на бревнышко. — И про Великий русский народ, как его обозвал Сталин, раскочегаривая энтузиазм шовинизма в этом гадком народишке. Страшна, кровава русская история и, как подумаешь, так и не знаешь: то ли пожалеть такой народ, Богом обиженный, то ли обложить его вместе с его судьбой «тихим добрым словом» и не думать о нем больше. «Живите, как хотите! А я и без вас обойдусь» — как в киносказке говорит подданным умный царь.

Помолчали. Чувствую, как к горлу подкатывает комок безысходной тоски и жалости к несчастному и безропотно терпеливому русскому народу. Тот комок, который у Лермонтова выплеснулся словами:

Прощай, немытая Россия!Страна рабов, страна господ!И вы — мундиры голубыеИ ты — покорный им народ!

Тогда были мундиры голубые, сейчас — фуражки голубые, а вонь в России та же — рабская! И говорю я:

— Много в России неразгибаемых борцов за лучшее рабство… не разгибая привычно согбенных спин, самоотверженно отстаивают они свое право быть рабами! Как же сурово осуждал русский народ декабристов и народовольцев, считая, что умирали они ради своей выгоды! А потомки этого народа выкрикивали на улицах проклятья «врагам народа»: революционерам, политкаторжанам, героям Гражданской войны, интернационалистам, приехавшим строить первое социалистическое государство! До сих пор русский народ называет предателями власовцев, отдавших жизни свои за освобождение России! Странная и страшная традиция русского народа: предавать и проклинать лучших своих сыновей!

Я, разумеется, не лучший, но и меня русский народ проклинал, предавал и снова будет проклинать и предавать при первой возможности! Больно мне от того, что я русский! А вот никем другим быть не хочу. Так и живу с этой болью. Вот и Пушкин писал: «Я не очень высокого мнения о русском народе, хотя искренне негодую, если мое мнение разделяют иностранцы».

Когда-то инициатором превращения русских людей в рабов была православная церковь, уничтожавшая свободолюбивых христиан-«беспоповцев», или староверов. Ведь христианство на Руси было не с десятого века, а с первого! Учение Христа о свободе человека принес на Русь еще Андрей Первозванный — первый ученик Иисуса Христа!

Христиане, которые назывались «нестяжателями», а позже «беспоповцами», были задолго до князя Владимира Красное Солнышко. И в семнадцатом веке, когда в Европе свергали власть феодалов, в России по инициативе церкви Соборным уложением было узаконено рабство — крепостное право, которое длилось триста лет! В Римской империи рабами были инородцы из покоренных народов, а в России благодаря православию рабами стали покорные русские люди! Русские рабы в России! Бывает ли где-нибудь такое? Расскажи американцу про это — не поверит! Рабство не для негров, а для своего же народа могла придумать только православная церковь! А сейчас мы удивляемся: почему русский народ так по-рабски труслив и покорен властям?

Сколько теперь столетий нужно «в день по капле выдавливать из себя раба»?! А зачем русскому человеку терпеть такую муку? Он предпочитает жить и умереть рабом, и такому рабскому смирению учит его православие, замалчивая революционные слова Иисуса Христа:

Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение (Лк.12:51),

Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч! (Мф.10:34),

Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже разгорелся! (Лк.12:49),

…познаете истину, и истина сделает вас свободными (Ин.8:32)…

Благодаря генетическому раболюбию русских людей, насажденному и воспитанному православием, весь ход российской истории идет по сценарию города Глупова. Откуда взялось государство Российское? От завоевания татарами! Не они ли усмирили бесчинствующих русских князей, готовых в междоусобицах истребить всех русичей?! Вспомните, до татар, сколько русичей полегло-ее-?-.

А татары, создав на Руси государственную структуру, дали управление в руки одному князю, — которого они поддерживали, но контролировали. Брали татары десятину, зато защищали крестьян от русских князей и других Соловьев-разбойников. Под защитой татар был расцвет российской экономики, политическое укрепление Руси, быстрый рост населения и несколько столетий спокойной жизни без войн! А если бы не Чингисхан, то Литовское княжество простиралось бы сегодня до Тихого океана, а про Русь, как про Урарту, знали бы только из книжки!

А Наполеон?.. «Скажи-ка, дядя, ведь не даром Москва, спаленная пожаром…» Да-да! Не даром… Сто тысяч икряных мужиков на Бородинском поле положили! Зачем? Все равно Москву спалили… Да не в том дело! Если бы сонная тетеря Кутузов не дрых на совете в Филях, а подумал, как получше встретить Наполеона хлебом-солью, как встречали Наполеона все, — ВСЕ! народы цивилизованной Европы! — то не только сотни тысяч лучших мужиков уцелела, но и Москва бы не горела!

Да хрен с ней, Москвой! Главное, еще Пушкин, Лермонтов и миллионы других русских людей жили бы не при тиранах деспотичной царской России, не при диком беспределе крепостного права, а в ДРР — Демократической Российской Республике! Имея все гражданские права, в том числе свободу печати! Какие бы книги написали они!