Пржевальский - Сергей Хмельницкий

«Пржевальский один исполнил то, на что обыкновенно требуются усилия десятков ученых», — говорит П. К. Козлов.

Президент Географического общества СССР академик Л. С. Берг называет Пржевальского «одним из самых замечательных путешественников всех времен и народов» и «величайшим русским путешественником». «Среди других путешественников по Центральной Азии, — говорит Берг, — он отличается своей широкой естественно-исторической подготовкой. Когда читаешь блестящие описания пройденных путей, написанные прекрасным стилем и увлекательно изложенные, сразу видишь, что это вышло из-под пера великого человека».

Пржевальский — великий классик географической науки. За выдающиеся географические открытия правительство СССР награждает советских ученых золотой медалью Пржевальского.

Подходя к Пржевальскому «уже не с научной точки зрения, а как к начальнику экспедиции», П. П. Семенов-Тян-Шанский подробно останавливается на «приемах его путешествия и его отношениях к туземным властям и туземцам».

«Нельзя не признать, — пишет Семенов-Тян-Шанский, — что приемы Пржевальского, в тех обстоятельствах и местных условиях, в которых он находился, были единственным залогом успеха его экспедиций и безопасности вверенных ему людей.

Счастливое соединение строгой дисциплины с истинно братской заботливостью о людях, входящих в состав его экспедиций, имело последствием то, что, при всех трудностях и опасностях его путешествий, ни один из его спутников не погиб и все сохранили к нему такое чувство любви, уважения и преданности, какие достаются в удел только немногим.

Гуманным был Пржевальский и по отношению к туземцам. Пржевальский со свойственным его личности обаянием входил обыкновенно в дружеские отношения с ними, везде где только коварные интриги властей, с одной стороны дававших ему как бы предупредительно открытые листы и паспорты, а с другой — возбуждавших против него туземцев тайными предписаниями и неблагонамеренными слухами, не ставили преграды его прямым, всегда добрым и человеколюбивым сношениям с туземцами».

Семенов-Тян-Шанский с полным основанием утверждает, что и по отношению к воинственным тангутам, враждебно встретившим экспедицию, «H. M. Пржевальский действовал можно сказать с рыцарской безукоризненностью. Он не заходил в их гнезда, не вступал с ними ни в какие сношения, не предъявлял к ним никаких требований, но когда они первые нападали на него, действовал против них с тем мужеством и энергией, которые присущи всякому честному бою, и когда они, действуя вооруженной силой, ставили перед ним враждебные засады и преграды, то сокрушал эти преграды отважным приступом.

Совершенно иначе отнесся H. M. Пржевальский к тибетцам, когда они, встретив его мирной толпой, преградили ему путь и от имени правительства страны не пропускали в нее русских путешественников».

Через четверть века после того, как Пржевальский дошел до горы Бумза, в 1904 году, английский «ученый путешественник» полковник Йонхесбенд, говоря словами П. К. Козлова, «улучил удобную минуту, когда единственная держава, которая могла поддержать Тибет, — Россия — оказалась занятой войною» (с Японией). Йонхесбенд вторгся в Тибет с горными войсками и с пушками и устроил кровавую бойню при реке Гуру, где, как сообщает Козлов, «из пятисот тибетцев, предварительно погасивших фитили у своих примитивных ружей, в живых осталось двести человек, спасшихся бегством».

Поведение Пржевальского, относившегося с уважением к тибетскому народу, — полная противоположность действиям английского «ученого путешественника».

«С своею беспредельною отвагою Пржевальский мог бы пробиться через массы, оказывавшие ему не агрессивное, а пассивное сопротивление», — пишет Семенов-Тян-Шанский. «Но здесь человеколюбие — и только одно человеколюбие — не позволило ему прибегнуть к насилию и заставило его отказаться от заветной, любимой, взлелеянной им мечты добраться до Лхассы.

С таким же тактом применялся H. M. Пржевальский к обстоятельствам и в отношении властей в городах Китайской империи и подчинялся их законным, хотя и неблагосклонным для него требованиям».

Пржевальский был врагом отсталого и жестокого феодально-абсолютистского строя Небесной империи, врагом произвола богдоханских властей. Но никогда не был он врагом китайского народа и его культуры. «Пренебрежение Пржевальский высказывал только к существующим ныне, — писал Семенов-Тян-Шанский в 1896 году, — китайским административным порядкам… Администраторы, с одной стороны, коварно создавали русским путешественникам всякие препятствия и затруднения, а с другой — опасались их главным образом потому, что нравственная сила русских заключалась в их обходительности и гуманности по отношению к туземцам».

Пржевальский громко выступал в защиту угнетенных народов Центральной Азии, сочувствовал их освободительной борьбе.

Конфликт между Пржевальским и богдоханскими властями обострялся все больше с каждой новой его экспедицией. Один из современников Пржевальского говорит недвусмысленно о том, какая судьба ждала в Небесной империи беспокойного путешественника: «Я слышал от хорошо осведомленных людей, что если бы он не умер в начале тибетской экспедиции, он, вероятно, все равно не вернулся бы из нее в живых».

Медаль Пржевальского — награда Всесоюзного Географического общества.

С каждой новой экспедицией Пржевальского все враждебней относились к нему также и британские правящие круги, опасавшиеся распространения русского влияния на граничащий с Индией Тибет. Когда в Петербург пришло печальное для всей России известие о смерти Пржевальского, нашелся человек, которому оно доставило радость: это был английский, посол — сэр Роберт Мориер. «У английского правительства, а, следовательно, и у английского посла, словно гора с плеч свалилась со смертью генерал-майора Пржевальского, — писало в те дни, „Новое время“». — Нужно было видеть, в каком нервном состоянии находились английские газеты месяца два назад, когда прошел слух о тибетской экспедиции генерала Пржевальского.

Но какое бы недоброжелательство ни встречал Пржевальский, он неуклонно шел своим путем. Поистине фанатическая жажда все новых научных исследований и открытий выделяет Пржевальского среди всех его собратьев по призванию. И нельзя не признать, что из многих замечательных путешественников, значительно обогативших со времени Пржевальского наши знания о Центральной Азии, ни один в отдельности не достиг таких результатов, каких достиг он.

Пржевальский прорубил окно в неведомую до него науке Внутреннюю Азию, совершил важнейшие в истории ее изучения открытия и проложил сюда пути для последующих русских экспедиций. Сам Пржевальский предвидел, что маршруты его путешествий «в будущем послужат руководящими нитями, которые поведут вглубь Азии более подготовленных, более специальных наблюдателей».