Любовный эксперимент по-американски (СИ) - Армас Елена

Мое сердце забилось, словно колокол.

– Сто раз себе говорила, что не должна, но ничего с собой поделать не могу. – В ее прекрасных глазах светилась сотня разных вопросов и миллион ответов на них. – Останься со мной, Лукас. Останься, ты мне нужен, и я не сегодня это придумала. Знаю, тебе нельзя дальше находиться здесь без визы, и ты оттягивал отъезд до последнего. Я полечу с тобой. Прямо сейчас куплю билет. – Она покачала головой. – Вещи не собирала, но это неважно. Все, что потребуется, куплю в Испании. На самом деле, есть ты – и этого достаточно. Хочу ходить с тобой на настоящие свидания, целовать тебя под дождем, каждое утро танцевать с тобой на кухне. Хочу принести тебе коробку кронатов, когда потребуется сказать «спасибо» – и не потому, что мы друзья.

Сердце, снова подпрыгнув, остановилось.

Легкие съежились, перестав набирать воздух.

Руки упали, словно плети.

Как я еще сохранял равновесие – непонятно.

А Рози нанесла последний удар:

– Мы не друзья. Это никакая не дружба. Ты для меня – все на свете. И я для тебя. Всем, о чем я говорю, мы сможем заниматься не только здесь, но и в Испании.

Я растерянно моргнул, и во мне что-то надломилось. Причем с громким треском.

Наверное, Рози его услышала, потому что, глянув мне в лицо, поникла и сделала шаг назад.

– Рози, – хрипло выдавил я.

Потянулся рукой к ее щеке, однако она покачала головой. Наверняка все понимала; слова тут были не нужны. Рози читала в моей душе.

– Ты не можешь бросить свою жизнь ради меня. Я…

Она отступила еще дальше – всего на несколько дюймов, и я побледнел.

Надо ее удержать. Невозможно видеть, как она страдает, и сознавать, что виноват в этом я.

– Рози, preciosa…

Я потянулся к ней, однако она покачала головой, и у меня сдавило грудь.

– Рози, я…

Попытался выдавить из себя что-то еще – и не смог. Жизнь прекрасной женщины рушилась на глазах. Из-за меня… Из-за того, что я не находил в себе мужества произнести несколько решающих слов, не желал бросить ей спасательный круг.

– Все в порядке, – прошептала она, хотя о каком порядке могла идти речь? – Наверное, я слишком эгоистична, слишком безрассудна. Поставила тебя в сложное положение.

Она тяжело сглотнула.

– Понимаю, что постоянный союз тебе сейчас нужен меньше всего. Ты ушел с рынка, ты больше не встречаешься с девушками – я помню. Просто подумала – вдруг с нашей встречей что-то изменилось?

– Рози, – очередной раз повторил я.

Впервые ее имя в моих устах прозвучало фальшиво. Похоже, я больше не имел права его произносить. Утратил все права в тот миг, когда заколебался.

– Я…

Ты мне нужна. Нужна больше всего на свете…

– Я не могу.

Не могу тебя обманывать, не позволю тебе разрушить прежнюю жизнь ради пустого места. Меня в Испании ничего не ждет…

Горло сжало тревогой и страхом; я промолчал. Объяснение так и не состоялось.

Одинокая слезинка прокатилась по ее щеке, и во мне в ту секунду что-то умерло. Свет померк, осталась кромешная тьма.

Я нашел в себе силы шагнуть вперед, хотел попросить Рози не плакать, однако она остановила меня, вытянув руку.

– Я отдавала себе отчет в своих поступках. Целых семь дней купалась в счастье – пусть это и была последняя наша неделя. Ни о чем не жалею, Лукас Мартин. И о том, что примчалась в аэропорт – тоже. – Она медленно опустила руку и положила ладонь на сердце. – Просто хочу, чтобы ты испытывал во мне потребность – такую же, какую познала я.

Я нуждался в Рози. Желал ее каждой клеточкой своего тела, каждым нервным окончанием. Не было ни одного местечка в теле и мозгу, которые не испытывали бы в ней потребности.

– Хорошего полета, Лукас, – прошептала она.

Повернулась к нам спиной. Я застыл на месте, не обращая внимания на скулеж Тако, подталкивавшего меня носом. Так и стоял, разевая рот, как рыба на песке. Смотрел, как она уходит в моей куртке.

Глава тридцатая. Рози

Я сидела, тупо уставившись в стену гостевой спальни отцовского домика.

Вздохнула, ощутив, что вновь подкатывают рыдания, однако слезы, похоже, кончились.

Резервуар иссяк; ничего удивительного – сколько можно плакать… Надо сказать, что по дороге из аэропорта я сдерживалась. Ни одной слезинки не пролила и в поезде на Филадельфию, даже когда обнаружила у себя на плечах пропитанную запахом Лукаса кожаную куртку.

Глаза защипало только на крыльце папиного дома. Потом отец открыл дверь, и выдержка мне изменила.

Он привлек меня к груди, как делал много-много раз в детстве, и я долго плакала в его объятиях.

Сама не понимаю, почему поехала к папе. Став взрослой, ни разу не искала у него утешения. Ведь всякое бывало: меня бросали, случался разлад в отношениях – и я всегда звонила Лине, съедала контейнер мороженого, пару дней жалела себя, а потом двигалась дальше.

Однако сегодня все было иначе. Меня словно разобрали на части, перемешали их и выкинули в мусорный ящик. Обратно уже не соберешь.

Часами изучая трещину в стене, поняла: никогда еще до прощальной сцены в аэропорту мое сердце и близко не бывало разбито.

А в этот раз оно раскололось.

Наверное, поэтому я и отправилась к отцу. Только он и мог меня спасти – первый раз за долгие годы возникла такая потребность.

Выплакавшись, я открыла душу. Рассказала папе и Олли обо всем, что держала в тайне – о первой книге, о новой работе, о том, какой счастливой и цельной себя чувствовала. Поведала об увольнении, призналась: скрывала, лгала – настолько было страшно и тревожно, ведь всю жизнь поставила на кон. Боялась – не поймут, как важно для меня следовать мечте.

Они слушали и не сердились. В глубине души, куда не смогли пробраться страх и неуверенность, всегда знала: папе можно довериться.

– Горошинка, – вздохнул отец, – с чего ты взяла, что нужно хранить от меня в секрете такое решение?

– Опасалась тебя разочаровать, – всхлипнула я. – Думала, ты за меня испугаешься, а мне и без того было страшно. Не хотела услышать: «Это большая ошибка, Рози». Сомневалась, что ты поймешь – а уж осудишь наверняка. В общем, сама не знаю.

– Разумеется, я за тебя боюсь, – ответил отец. – И всегда буду бояться, но ведь это свойство родительской любви. Ты желаешь своему ребенку благополучия, хочешь, чтобы он добился успеха, реализовал мечты – и в то же время стремишься его защитить, смягчить любой удар судьбы. Однако я ни в коем случае в тебе не разочаровался бы. – Он помолчал, потом добавил: – Так или иначе, попытался бы понять, Горошинка.

Я крепко его обняла.

– Ты ведь никогда не увлекался любовными романами.

– Всегда приходится что-то делать в первый раз. Да и какая разница, что о подобном жанре думает старик вроде меня? Или все остальные-прочие… – Отец вздохнул. – Напрасно ты меня опасалась.

Он был прав.

И от Лукаса мне не следовало скрывать любовь, пусть мое признание ничего между нами и не изменило бы.

Жизнь слишком коротка для того, чтобы таить секреты и настоящие чувства – даже если думаешь, что тем самым оберегаешь любимого или защищаешь собственные интересы. Отказавшись от честности, теряешь часть себя.

Лишь теперь я поняла, насколько большую часть.

– А что касается этого мальчика… – пожал плечами отец, напомнив мне о временах, когда все было просто и ясно.

О временах, когда я была Горошинкой, а папа мог заставить меня забыть о любом горе, приготовив на ужин сладкие вафли.

Только я уже не ребенок, а Лукас – не мальчик из параллельного класса, имя которого встречалось на страницах моего девчачьего дневника.

Лукас – мужчина, в которого я влюбилась без памяти. Мужчина, за которым помчалась в аэропорт, воображая себя героиней собственного романа. Только в этой книге он взял и улетел, оставив меня с разбитым сердцем.

В дверь постучали, и я испуганно вскинула голову.

– Рози, милая! – воскликнула Лина.

Ну кто еще может смотреть в глаза с такой тревогой и заботой, если не лучшая подруга? Ее взгляд ясно говорил: Лина готова убить любого моего обидчика, но может и настучать по голове, если сделаю нечто несусветное.