Хардкор - Владимир Венгловский

Ночью за плотно закрытыми ставнями ревел буран. Сквозь его завывания слышалось, как на равнине протяжно и заунывно вздыхали тролли, будто где-то далеко подавала голос жерлянка. Ольха перестаралась с печью — воздух в моей комнате был жарким и душным до выступившего пота. В соседних комнатах спали Илва и Ежик с Олегом, храп которого проникал сквозь бревенчатую стену. В одном из бревен, как раз над моим ухом, монотонно тикал жучок-древоточец, отсчитывая время.

Не спалось. Казалось, что в коридоре кто-то ходит и скребется в дверь. Наконец, не выдержав, я зажег свечу, но от этого стало еще хуже — по комнате расползлись дрожащие тени, будто под дверь пролезли щупальца тьмы.

Наверное, влияла близость монстра, трудно ощущать, что где-то рядом находится тролль, пусть даже в человеческом облике.

В дверь снова едва слышно застучали. Я поставил свечу на стул, достал меч, подошел, прислушался, а затем распахнул дверь и с удивлением увидел на пороге Илву. Она стояла в ночной рубашке, которую одолжила у жены хозяина.

— Зачем ты пришла? — спросил я.

— Тише, — приложила она палец к моим губам и проскользнула в комнату. — Ёжика разбудишь. Ты знаешь, зачем я здесь.

Илва опустилась на кровать. От ее тела пахло снегом и душистыми травами. Я спрятал меч, сел рядом и спросил:

— Как же Олег? Ты же пошла с нами ради него.

— Ты так думаешь? — прищурилась Волчица. — Может быть, я отправилась ради тебя? Но ты же у нас неприступный воин, герой, кружащий голову девушкам. Только и мечтаешь, что о своей Гулльвейг. Видел, как на тебя смотрела эта девчонка?

— Кто, тролль?

— Да. Просто пожирала взглядом. Берегись, я тоже хищница.

Она обвила руками мою шею, потянула к себе, и мы вместе упали на кровать. Илва принялась меня целовать, жадно впиваясь в губы заостряющимися зубами. Олег за стеной всхлипнул сквозь сон и замолчал.

— Прекрати!

Я прижал руки Илвы к подушке, отстранился, а затем мягко прикоснулся губами к ее щеке. Целуя, опустился на шею. Надолго припал к ямке над ключицей, где чувствовалось, как колотится ее сердце. Илва едва слышно застонала. Ее руки ослабли, она прекратила вырываться.

— Мне не нравится твоя рубашка, — сказал я. — Ты должна ходить в шелках, а не в грубом полотнище. Как развязываются эти веревки на груди?

— Неумеха, ты затянул узел. Ой, а теперь разорвал.

— В нашем мире рубашки тонкие и нежные, как твоя кожа. Шелк течет между пальцами, когда ты гладишь ладонью, а затем освобождаешь то, что под ним. Вот так.

— Я люблю, когда ты рассказываешь про свой мир.

Ее рубашка соскользнула на пол, задев стоящую на стуле свечу. Мы очутились в жаркой темноте, наполненной стонами и звуками поцелуев.

— Гулльвейг, — шептал я.

— Я не Гулльвейг, — говорила Волчица. — Скажи мое имя, — просила она.

— Илва, — отвечал я.

— Еще, говори его еще.

Ее кожа была мягкой, и зубы больше не заострялись…

Потом мы сидели и молча слушали жучка-древоточца.

— Знаешь, — сказала Илва. — Я вспомнила себя, когда мы проходили в Призрачный город. Вспомнила, — задумчиво повторила она, перебирая пальцы на моей руке. — Я — воровка. Обыкновенная воровка. Раньше таких называли медвежатниками. Нет, я не хакер — специализировалась на сейфах с механической защитой. Может, слышал о краже на выставке бриллиантов в Николаенске три года назад?

— Ты?

— Я. Допустила оплошность. На мой след основательно сели. Грозило лет десять, а то и двадцать. Когда не было выхода, я подключилась к игре.

— Где ты в реальности?

— Не знаю. Меня не отключили. Может быть, нахожусь в тюремной больнице. Может, куда еще упекли. Но в игру с режимом «хардкор», ретурнеры за мной не сунулись. Да и я бы так просто им не далась.

— Как тебя зовут по-настоящему?

— Какая разница? — Она поднялась и подобрала с пола рубашку. — Здесь я — Илва, оборотень-полукровка. Такая жизнь лучше, чем гнить в тюремной камере. Так что мне незачем возвращаться.

— Но ты идешь с нами.

— Не хочу расставаться. — Илва неожиданно крепко меня обняла. — Не хочу. Ты пришел в игру, ретурнер, пришел не за мной, но для меня всё изменилось.

Было хорошо вот так прижимать ее к себе, не думая ни о чем.

— Но я всё равно должен уйти — сказал я.

— Знаю. Тихо! — Илва напряглась, прислушиваясь. — За дверью кто-то есть.

Я взял меч. Подумалось: вдруг это Олег? Мне не хотелось устраивать с ним ссору. Но когда я распахнул дверь, то за ней стояла Юрха.

— Ты умеешь читать? — Она шагнула в комнату, и я не решился ей помешать.

Голос у нее оказался тонкий и мелодичный, не такой как днем.

— Да. Конечно, — кивнул я.

Илва сидела на кровати, почему-то прикрывшись одеялом, хотя успела надеть рубашку.

— Вот, — протянула Юрха клочок бумаги. — Читай.

— Но тут только несколько ничего не значащих слов, — сказал я. — Очень маленький кусок, понимаешь?

— Жаль, это всё, что удалось добыть. Но я помню, что говорил отцу тот мужчина, у которого была бумага. — Ее голос вдруг изменился, стал грубым, как воронье карканье. — Большие деньги. Нам столько за год не взять. Маркграф из Формира свое слово держит. Увидишь огненного волшебника — дашь знать.

— Хорошо, Меино, конечно, — продолжила Юрха голосом отца. — Мне не нужны неприятности. Ты же со мной поделишься? Потом…

Юрха замолчала.

— Кто этот Меино? — спросил я.

— Человек, — ответила Юрха. К ней вернулся ее голос шелестящего в траве ветра. — От него пахнет кровью, и он приходит вместе с другими людьми. Много оружия. Они охотники, но охотятся не за зверями. Отец оставил им весточку, когда оживлял вашу птицу. Уходите, иначе они убьют вас.

Юрха повернулась и вышла из комнаты.

— Спасибо, — сказала Илва ей в спину.

Я быстро оделся. Разбуженный Олег сначала ничего не понимал, а потом загорелся праведным гневом.

— Предатели! Кругом одни предатели. Где он?!

В комнате хозяина спала лишь Ольха.

— Где Гвен?! — Олег приставил меч к ее горлу.

— Тише! — схватил я его за руку.

— Н-не знаю, — забормотала Ольха. — Н-ни-чего не знаю. Ушел. Там.

Она указала куда-то рукой, очевидно подразумевая, что Гвен покинул дом.

Мы вышли в ночь, окунувшись в холод снегопада. Снег залепил глаза. К навесу с гасторнисами пришлось пробираться сквозь сугробы, проваливаясь по колено.

— Думаешь, он их действительно починил? — спросил я, выводя своего скакуна под уздцы. — Вполне мог и испортить, чтобы мы не смогли уйти.

Олег промолчал.

— Я боюсь, — сказал Ёжик.

— Хочу печеньку, — захныкала крылатая жаба в мешке у него за плечами.

Гасторнисы равномерно переставляли лапы, загребая снег, — мертвым птицам было всё равно, по какому пути передвигаться. Между металлическими пластинами на их телах проскакивали искры. Илва остановилась, напряглась, как готовый к прыжку волк.

— Здесь… — проговорила она. — Они уже здесь.

Снег взорвался фонтаном у наших ног. Метнувшаяся серая тварь сбила Олега на землю, полосуя когтями, закружила в вихре из белого ветра и каплей крови. Три человека выскочило из-за угла дома. Двое, скрывавшихся за незапертыми воротами, выбежали нам навстречу.

— А-а-а! — Рефлекторно, прежде чем успел обдумать свои действия, я отразил удар топора бородатого мужика, нанесенный с такой силой, что едва не выбил меч из моих рук.

Сталь сверкнула над головой — я успел пригнуться под свистнувшим клинком второго из нападавших. Бородач замахнулся топором для нового удара, я вонзил меч в его живот, выдернул вместе с криком — своим, чужим? — и развернулся ко второму врагу, едва успев отразить его выпад. Мой противник — молодой, с горящими от азарта боя глазами, будто это была для него игра, нанес колющий удар, целясь в лицо. Я отбил его меч вниз, но враг, поднимая клинок, сумел разрезать сухожилья на моей ноге — минус три единицы жизни. Снег, в который я упал, показался мягким, как перина. Взметнулся белой пеленой вокруг и холодом осыпался вниз. Острие вражеского меча опускалось, метя мне в грудь, но я не успевал отразить удар.

Всё превратилось в «мир понарошку» — плоский, ненастоящий, где спрайтовые снежинки медленно оседали на нарисованную землю. Бородач хрипел, барахтаясь в снегу. Над лежащим Олегом серой косматой глыбой поднимался полярный волк, рычал, готовясь вцепиться в горло моему другу. Ёжик, крича, пятился к дому. Один из врагов оказался за его спиной и ударил мечом, обрывая его крик. Мальчишка упал. Илва, ставшая волчицей, в яростным молчании прыгнула на седого волка, и два сцепившихся хищника покатились по снегу, оставляя за собой кровавый след.

Мир снова обрел объем, боль и отчаянье.

Вражеский клинок замер. По нему скатилась капля крови и упала мне на грудь. Вслед за ней по стали заструился темный ручеек. Из груди моего врага торчало щупальце с изогнутыми когтями. Словно состоящее из тьмы, пропитывающееся кровью, оно обретало плоть. Во взгляде юнца медленно гасла самоуверенность.