Водоворот судьбы. Платон и Дарья - Юрий Васянин

груда мертвых тел казаков. Хотя идти было трудно, но, обойдя каждого казака, Платон убедился, что ни один казак не выжил. Ему стало, нестерпимо жаль казаков. Перелыгину было больно сознавать, что он потерял всех своих товарищей. И в то же время в его голове билась радостная мысль, что он сумел уцелеть. Он, как дитя радовался всему: белому свету, шуму ветра, аромату трав, звонким птичьим голосам. Умирать в то время было просто, выжить стоило неимоверных усилий.

Казак, тяжело переставляя ноги, поплелся к хутору. Вокруг дымилась земля. Было жарко и душно. Хутора не было видно — он утонул в едком черном дыму. Казак приблизился к нему и его ошеломило печальное зрелище.

Окраина хутора сгорела, пламя пожирало все деревянное. Желтое пламя безжалостно лизало серые бревна хат. Из-под крыш и оконных проемов вырывалось яркое пламя, валил густой дым. Рядом треском рухнула сгоревшая крыша. Воздух накалился, стало нестерпимо жарко. Вспыхнула как свечка черемуха во дворе Чернавиных. Нестерпимый жар от догоравших бревен дотянулся до тела Перелыгина. Огонь опалил волосы, усы, брови. Однако черный дым, расстилавшийся над хутором, не смог полностью заслонить неба. К земле пробивались слабые солнечные лучи.

У Перелыгина все время кружилась голова, во всем теле чувствовалась необычайная слабость. От тошнотворного головокружения плыла и покачивалась земля. Во рту было сухо и горько. В мутных глазах, как будто карусель крутилась. Не хотелось двигаться. Им овладело полное безразличие к окружающей обстановке.

Едва не падая от усталости, Платон добрел до родной, сгоревшей хаты, пристально огляделся кругом, но никого не заметил. Ни живых, ни мертвых.

— Хоть бы ты была жива, Дарья, — с надеждой прошептал Платон.

Перелыгин не мог помириться с мыслью, что больше никогда не увидит свою Дарью. Но только он двинулся к хате Селениных, как неожиданно услышал позади себя отчаянный крик сквозь рыдания.

— Платон!

Казак вначале подумал, что это ему показалось. Но, живо обернувшись, он увидел на бугре заросшим лопухом и черным бурьяном рыдающую Дарью. Платон хотел закричать, но возникшая спазма так сдавила горло, что он с трудом разодрал губы.

— Дарья милая, родная! — изумленно — радостно прохрипел он.

У Перелыгина, будто гора свалилась с плеч. Девушка бежала к нему через пламя и дым, как сквозь страдания, не чуя ног. От Платона сразу же ушла смертельная усталость и он, все еще не веря своим глазам, побежал навстречу Дарье.

Девушка беззвучно упала ему на грудь и беспомощно расплакалась. Он, обхватив ее здоровой рукой, крепко прижал к себе. Худенькая спина девушки мелко затряслась. У Платона то ли от счастья, то ли от слабости снова закружилась голова.

Лицо Дарьи дрогнуло, припухшие губы по-детски искривились, из глаз брызнули слезы.

— Господи я благодарю тебя за то, что ты оставил Платона в живых! — закричала девушка, вцепившись в его плечи.

— Плечо!

— Что?

— Пробито пулей.

— Пускай, зато ты живой! — задыхаясь, проговорила она.

Его охватила бешеная радость от ее слез, от ее слов и оттого, что она рядом. Дарья, не сдерживаясь, зарыдала во весь голос. Казак изо всех сил сжал глаза, чтобы не заплакать. Ему с большим трудом удалось сдержать себя, чтобы не разрыдаться вместе с ней. Ведь отец всегда говорил, что казаки не плачут. И вправду он никогда не видел отцовских слез. Однако одна слеза у казака все же невольно вырвалась и, пробежав по грязной щеке, оставила размытый, четкий след.

Неожиданно начался косой дождь. Злой огонь стал вянуть, затихать. Одежда промокла насквозь. По изможденным лицам казака и казачки потекла мутная дождевая вода, смешанная с черной гарью. Платон крепко стиснул Дарью и она часто, и тяжело задышала. Девушке не хватало воздуха.

— Не плачь, — сказал Платон, успокаивая девушку и дрожащей рукой провел по растрепанным волосам. — Что поделаешь, если так устроена жизнь.

Но Дарья еще пуще залилась слезами. Через минуту она, давясь рыданиями, вполголоса сказала:

— Неправильно и нехорошо как-то она устроена. Это смахивает на какой-то страшный сон.

Девушка грязным рукавом вытерла выступившие слезы. Платон, радуясь, целовал ее мокрые глаза, грязные щеки, губы.

— Кто поджег хутор?

— Никитин зажег свою хату, а от нее огонь перекинулся на другие постройки.

— Где жители?

— Убежали.

— А, ты?

— Я побежала за кошкой Лиской, а потом от страха залезла в погреб. Где теперь кошка я не знаю. Мне жаль, что я не догнала ее. Наверное, я навсегда потеряла Алису.

Вдруг Дарья, проглотив рыдания, запинаясь, вскрикнула:

— Конь! Черный!

Платон обернулся. По дороге среди серого дыма высоко вздымая ноги, шагал конь. Подойдя ближе, он остановился и раскатисто заржал, увидев своего хозяина.

— Черный, как хорошо, что ты пришел. У тебя человечья душа.

Перелыгин схватил под узду разгневанного коня и дружелюбно похлопал его по длинной шее.

— Кто-нибудь остался жив? — спросила Дарья.

Платон заколебался, ему не хотелось волновать девушку горестным известием.

— Говори, как есть, всю правду.

— Все казаки погибли. И Ромка тоже погиб.

Дарья, застонав, закрыла лицо руками. Она еще долго не могла прийти в себя.

После долгого молчания девушка припала к плечу казака и упавшим от страха голосом спросила:

— Что будем делать, Платон?

— Здесь останемся, на родной земле будем жить.

Дарья отшатнулась от плеча казака и яростным криком опалила его.

— Что ты, Платон! Нет! Нам надо уходить отсюда.

Ее лицо побледнело, глаза сделались умаляющими.

— Куда? Даже ума не приложу, что теперь делать, — развел руки казак.

— Я боюсь оставаться здесь, — взволновано проговорила девушка и ее глаза наполнились горькими слезами.

Они мелко — мелко задрожали на ее густых ресницах.

— Может, в Омск пойдем? — тихо спросил Платон.

— Хоть куда, лишь бы не оставаться в хуторе, — побледнев, ответила казачка.

— Нужно коней поймать пока они далеко не разбрелись, — рассудительно промолвил казак. — Без них нам не дойти до Омска. Подожди меня в овраге у ручья.

Платон, вскочив на коня, ускакал за хутор. Дарья спустилась к ручью и, опустившись на пожухлую траву, поджала под себя ноги. Тихий ветерок шевелил мягкие волосы на ее голове. Происшедшее ввергло Чернавину в неизбывную грусть. Из красивых глаз девушки катились слезинки. Они падали на ее губы и растекались по всему подбородку.

Дарья уголком платка вытерла глаза, губы и подбородок.

Казак вернулся быстро, держа за поводья еще двух коней. Один конь оказался с притороченными переметными сумами. Перелыгин привязал коней к сохранившемуся плетню. Из бурьянов поднимались сизые струйки дыма. На сохранившемся дереве трещала сорока.

— Идем.

Дарья сидела, прижав подбородок к прерывисто дышащей груди. В ее глазах затаились молчаливые слезы. Она, шумно передохнув, пошевелилась.

— Куда?