Кто ищет, тот всегда найдёт - Макар Троичанин

— Не за что, — смеётся, довольная, — больше не лазай по скалам. — Откуда знает? Когда это я проговорился? В бреду или под наркозом? — Лечить больше не буду.

— А я к Константину Иванычу обращусь, — упрямлюсь.

— И он не станет: уезжаем мы в Приморск на днях, — ошарашивает сногсшибательной новостью.

— А Марат?.. — бормочу растерянно и глазею на неё сверхидиотом.

Она ещё пуще хохочет.

— А Марат остаётся здесь.

— Так вы?.. — и хлебало раззявил, догадываясь.

Посерьёзнела.

— Да, — подтверждает, — мы… - и больше ни словечка.

А мне и не надо, я — сообразительный, я и без того чуть не подпрыгнул от второй за этот короткий вечер радости. Выходит, не такой уж я законченный негодяй, если помог устроить счастье двум бесконечно хорошим людям.

— Где будем жить, не знаю, — говорит одна из них, — но будешь в городе, приходи в Главный госпиталь флота, там узнаешь. Обязательно заходи. А сейчас мне надо бежать — опаздываю на дежурство: Константин Иванович ждёт. Да, у нас о тебе некоторые, — она подчеркнула слово интонацией, — помнят, — повернулась: — До свиданья, Васенька, — засмеялась, помахала ручкой в белой варежке и стала удаляться насовсем — не королева, а фея. А я, наконец-то, подпрыгнул и так зафутболил ком снега, что долго прыгал на одной ноге, тряся отбитой.

Дома на чистой и хорошо заправленной горюновской постели валялся Игорёк. Сколько мы с ним жили, а я так и не научил его аккуратности. А ещё замуж собрался! Сам-то я аккуратный до щепетильности. Ничего не значит, что моя кровать не заправлена неделями, что часто немыта посуда и мусор в углах скопился. Не в этом дело. Главное, что я знаю, как должно быть, и не устаю об этом говорить. А не делаю потому, что воспитываю силу воли. Если бы кто знал, чего мне стоит сдерживать себя и не заняться уборкой против воли.

— Привет, — лениво цедит бывший мой квартирант и поднимает в приветствии ногу, поскольку руки подложены под дурную башку.

— Здорово, — отвечаю и шмякаюсь на свою кое-как застеленную с утра постель. — Ты что, в самоволке? — это я тонко намекаю на толстые обстоятельства семейной службы.

Он понял и смеётся, довольный подкаблучной жизнью.

— Последний денёчек холостякую. Завтра — свадьба.

Завтра — суббота и, значит, последний день рабочей недели.

— Поздравляю, — говорю, не сомневаясь, что завтра вечером придётся опять маяться в пьяной толпе.

— Потом, — отвечает конченый холостяк, — поздравлять будешь. Сначала побудь свидетелем.

Я хмыкнул, представив презанимательное зрелище.

— Свидетелем чего? — уточняю, прихохатывая. — Первой брачной ночи?

Жених тоже ржёт.

— Обойдёшься, — осаживает, — достаточно и того, что заверишь подписи в ЗАГСе.

Я разочарованно вздохнул: кина не будет.

— Не могу, — отказываюсь от ответственной роли, — работать надо.

— Не надо, — ухмыляется жених, — я тебя отпросил у Когана. Так что можешь сказать спасибо старому товарищу, безвременно взошедшему на супружеский эшафот. Всё, ухожу, — приговорённый резво поднялся, — готовиться надо.

— Постель-то поправь за собой, — не упускаю случая поучить аккуратности. — Горюн — дядька серьёзный, может и по шее накостылять.

— Не сможет, — ухмыляется безнадёжный неряха, — за лошадьми умотал до понедельника-вторника, — но постель, всё же, поправил. — Я с утра пораньше забегу, а то проспишь с радости. Чао!

С третьей радости, мысленно подытоживаю я — и верно, что бог троицу любит. Вставать и бередить радость без причины не хочется. Лучше полежать и пережить ещё раз все три кряду.

Не успел как следует устроиться, как толкают, швыряют бесцеремонно из стороны в сторону, и противный голос как из-за угла:

— Так и знал, что проспишь. Вставай, засоня!

Хотел натянуть одеяло на голову, но не нашёл, пощупал рядом — оказывается, я на нём заснул. Пришлось приоткрыть один глаз: Игорёк!

— Ты чё вернулся? — сиплю недовольно.

— Куда вернулся? — злится. — Почти девять уже.

С трудом сел.

— Только прилёг на минуту, — оправдываюсь. Гляжу в окно — светло отчего-то. — Утро, что ли? — догадываюсь.

— Давай, шевелись, — командует беспощадный друг, — опоздаем.

— Куда? — спрашиваю вяло, запамятовав об ответственной роли брачного секунданта.

— Куда, куда… — кипятится Игорёк. — Да проснись же ты, наконец! Бедная твоя жена!

Я вмиг почти проснулся и даже рефлексивно встал.

— Какая жена? Разве не ты женишься?

— Я, я… одевайся…

А я и не раздевался. Плетусь к вешалке, напяливаю полушубок, привычно загибаю дырки на носках поверх ступни, всовываю лыжи в валенки.

— Ты что, в этом собрался?

— А что? — не понимаю, чем он недоволен: вот и учи на свою голову аккуратности.

— Посмотри на меня, — рычит. Расстёгивает шикарное пальто, под которым костюмчик — блеск и белая рубашенция с селёдкой.

— Глаза б мои на тебя не смотрели, — восхищаюсь стильной одёжкой. Может, мне тоже на время жениться.

— Хочешь, чтобы люди подумали, что я свидетеля подобрал в вытрезвителе? — кипятится денди.

— Ага, — соглашаюсь, — отведи меня назад — я досплю.

— Доспишь, когда тебя холодной водой обольют.

Я сразу вздрогнул всей шкурой, представив насильственную водную процедуру, и даже почувствовал, как она отстала от костей, зато окончательно проснулся.

— Где твой костюм? — допытывается Игорёк.

— Вот, — показываю на стул, на спинке которого обвис плечами мятый пиджачишко.

— А брюки?

Где же они? Отвернул пиджак — нет. Как пить дать — спёрли! Что за народ? Последнее утянут.

— Наверное, — предполагаю, — Горюн надел.

— Какой Горюн? — опять заводится порядком поднадоевший жених. — Он в них с мылом не влезет. Где забыл? — и смотрит пристально, следователем.

Так я и сознался! Подвести даму? Да никогда в жизни! Не в наших благородных правилах. Сарнячка вроде бы не приставала. Стал туго соображать.

— Эврика! — кричу. Отворачиваю матрац: — Вот! — лежат, миленькие, разглаженные, хоть сейчас под венец.

Игорёк взял, встряхнул, поморщился.

— В таких даже в гроб не кладут, — и исчез за дверями. А когда через пару минут появился, то держал в руке чей-то электроутюг. Всё смахнул со стола на печку, постелил моё одеяло — мог бы и своё принести, — поверх разложил брюки.

Короче, когда мы, запалившись примчались в святилище, то все так и пялились на меня, думая, что я жених. Одна невеста не ошиблась. Вся в воздушно-белом, а морда от злости красная. Игорёк кивает на меня, мол, я задержал. Я бы для друга и последней банки сгущёнки не пожалел, а он… «нас на бабу променял». Та сжала кулак в белой перчатке и исподтишка дружески приветствует меня, хотела что-то в дополнение сказать тёпленькое, но тут двери в преисподнюю отворились, и громкий голос протрубил:

— Волчков Игорь Александрович и Шматок Елена Игнатьевна.

Что значит королевская точность: мы прибыли тюлька-в-тюльку. Какая-то кучка людей, толкаясь, устремилась за брачующимися, а я, в результате, успел последним.

В большой комнате за длинным столом, покрытым красной бахромчатой скатертью, стояла под портретом Ленина, как в президиуме, чёрная ведьма суше меня со взбитыми вверх чёрными волосами, чтобы не было видно рожек, и я не поленился, заглянул сбоку, нет ли хвоста, но не разглядел, потому что она как заорёт почти басом на всю вселенную:

— Волчков… — и т. д., - берёшь замуж Шматок…? — и т. д.

Игорёк, естественно, сдрейфил от её рёва и сразу, не поторговавшись, согласился:

— Да.

А ведьма уже ест глазами Ленку:

— Шматок, — и т. д., - хочешь ли ты замуж за Волчкова? — и т. д.

— Да, — отвечает невеста. Кому из баб неохота: хоть каждый день.

Потом они расписались, что они — на самом деле они, а свидетели, т. е., я и ещё одна деваха, подтвердили своими подписями, что подмены не было. Ведьма со стуком тиснула клейма в паспорта, дыхнула серой, чтобы нельзя было вытравить, а толпа радостно задвигалась, закричала «Ура», но, оказывается, процедура охмурения ещё не кончилась.

— Обменяйтесь кольцами, — приказывает жердь.

Игорёк, дурень, махнулся не глядя. А вдруг Ленка подсунула ему подделку под золото? Надо было на зуб попробовать. Обменялись, однако, хозяйка чистилища подходит к застеклённому шкафу, где стоит проигрыватель, и включает заигранно-шипящую пластинку с каким-то ревущим маршем, и я понял, как встречают на том свете. Выждав с минуту, пока присутствующие обалдеют, ведьма приносит поднос с бокалами шампанского. Все немедля потянулись жадными лапами, а кто-то протянул две, потому что мне не досталось. Выпили залпом, как алкаши, и заспешили на выход, к настоящему застолью. Но кто-то закричал заполошённо, видно, тот, кто умыкнул мою порцию: